Бравлин – такое имя носил русский князь, якобы, «из Новгорода», со своим воинством напавший где-то в конце VIII в., согласно «Житию Стефана Сурожского», на византийские владения в Крыму. Город на Волхове, в указанные времена бывший едва заметным поселением, здесь, скорее всего – позднейшая вставка или калька с реального крымского топонима (Neapolis). Но вот сам эпизод и особенно имя князя вызывают жаркие споры. Последнее считали искаженным славянским («бранлив» князь). Академик Трубачев перевел его с санскрита. И, конечно, есть норманнистское объяснение – не из существующих северных имен, правда, где явных аналогов Бравлину нет, а из прозвища, которое могло даваться участникам знаменитой битвы между датским и шведским королями при Бравалле. Этимологии, мягко говоря, неубедительные, включая и последнюю. Время Бравалльского сражения очень неопределенно (от V до VIII ст.), а значит, его герои к моменту набега на Сурож давно могли быть в могиле. Кроме того, прозвища вроде Бравалльский (на манер «Невский» для русского князя Александра) в Скандинавии что-то неизвестны.
Между тем Бравлину есть точный аналог в современных романоязычных странах Средиземноморья: Braulin(o), причем в полном соответствии с житийным описанием действовавшего в Крыму русского «злого» князя, оно имеет корни в раннесредневековой латыни: bravus – «злодей», «головорез».
Нельзя в этой связи еще раз не указать на наличие в списках «русских» послов 911-го и 944 гг. нескольких латинских имен. А также не вспомнить про римское имя Веспазий, которое Саксон Грамматик упоминает у легендарных «царей» русов-рутенов (реальное время их царствования неизвестно).
И эти корни не только в именах, но и в «языке земли» – топонимике многих районов Балтики. Так, еще средневековые хронисты отмечали, что название главного языческого святилища пруссов Ромове по названию созвучно с Римом. И практически аналогичный топоним Roma обнаруживается в центре Готланда. Название мыса и укрепленного святилища на острове Рюген Аркона как нельзя лучше объясняется из латинского arco – «защита». Вышеупомянутый топоним Апулия-Апуоле – копия италийской Апулии. Волин – в другом варианте Юлин – название города, по легенде основанного Юлием Цезарем.
Такое прочтение может показаться нелогичным. Ладно язык скандинавов – они совершали набеги на всю Балтику, славян и пруссов – они, может быть, по всей Балтике торговали, но при чем здесь латынь? И Рим?
Оказывается, очень даже причем.
Во-первых, сразу вспоминается вышеупомянутое выведение русскими летописцами Рюрика из «Прусской земли», но при этом поиски его генеалогических начал от «кесаря Римского Августа».
Во-вторых, аналоги подобных преданий обнаруживаются в литовских легендах. Так, пространная версия «Летописца Великого княжества Литовского» сообщает, что во времена Аттилы (V в. н. э.), «меча Божия», из страха перед которым римляне разбегались с насиженных мест, римский «князь» Палемон с 500 «дворянами» и прочим народом переселился «морем» в Жмойдскую землю (Жемайтию) (Мыльн., с. 207).
Литовский археолог В. Шименас, связав находки вещей «дунайского круга» в Юго-восточной Прибалтике и факты упоминаний реки Дунай (Дуноелис) в литовском фольклоре с легендой о Видевуте и Прутене, предположил историческую вероятность переселения римлян или состоявших на службе у Рима воинов варварских племен на берега Немана в эпоху Великого переселения народов (Мыльн., с. 280). Т. е., уже много позже после указанных ранее контактов предков прибалтов с посланцами Нерона, в представлениях литовцев на берега Балтики переселилась не просто разноплеменная толпа, а именно «римляне».
И эти легенды имеют отношение к действительности. Раскопки археологов показали, что в V–VI вв. не так уж далеко от Немана – в низовьях Вислы и ее окрестностях и далее вплоть до Готланда – древнее население активно использовало вещи позднеримской культурной традиции, и в частности, монеты-солиды. И это естественно – ведь это разношерстное население пришло из Паннонии, где провинциально-римская (т. н. Кестельская) культура и латинский язык надолго пережили Римскую империю.
Стремление вчерашних «варварских» племен быстро перенимать имена, обычаи и язык римлян отмечалось современниками. «Вы, Аланы, которые переняли обычаи Рима» – писал один из современнников полководца Стилихона (Бахрах, с. 53). В этой связи неудивительно, что наряду с германскими и латинские имена – Флаккитей (копия многочисленных Флакков позднеримского времени) и Фелетей (см. итальянскую фамилию Фелетти) носили короли ругов на Дунае.
В этой связи естественно предположить, что племена, которые вихрь неспокойной эпохи забрасывал в Подунавье[194], переняли там и перенесли уже в Прибалтику римские традиции и латынь как «язык межнационального общения», lingva franca, столь необходимый в новых местах обитания.
Ведь не случайно Иордан в «Гетике» VI в. называет население района устья Вислы, видивариев (Vidivarii[195]) «собранным из разных народов» (ex diversis nationibus aggregate). Судя по легендам и археологическим находкам, там могла собраться очень разноязыкая публика: осколки гуннов, алан, ругов, готов, а затем, возможно – герулов, славян, авар и т. д. На каком языке им еще было общаться, как не на латыни?
И эта мысль, как и это определение Иордана – «собранное из разных народов», словно подталкивает нас к окончательному решению загадки варягов. Ведь Vidivarii, мелькнув у готского писателя, навеки пропали из истории. Но само «собранное из разных народов» население, полиэтничная дружина оставалась на берегах Балтики, видимо, будучи подпитываема все новыми волнами мигрантов с юга[196] еще минимум два столетия. Значит, эта дружина должна была называться, но уже как-то по-другому. Между тем, все достоверно известные этнонимы региона: эстии, пруссы и т. д. связаны все-таки с определенными народами (пусть и относительно, как эстии, давшие затем новое имя эстонцам) и никак не подходят для разноязыкого этноса, каким были Vidivarii и их наследники.
В этой связи нельзя не обратить внимания на сведения арабских источников, указывающих на пестроту культурных традиций тех, кого они именуют русами. Как нельзя не обратить внимания и на то, что употребленное Иорданом выражение ex diversis… aggregate передается на той же латыни одним словом. И это слово звучит просто поразительно похоже на слово варяги: variegatus (букв, «собранное из разных сортов/цветов»).
И мы считаем, что это не просто созвучие. Во-первых, смутная память о этнонимических корнях «варягов-руси» откликалась в редких позднесредневековых сочинениях, например, Альберта Хайденфельда, который писал, что название Русь (Reuss) означает народ, который «собрался из разных наций и провинций» (это практически дословно повторяет ex diversis nationibus aggregate в отношении видивариев). Но изначальная Русь – как мы помним – это составная часть варягов и ученый немец, скорее всего, просто перенес «широкое» значение этносоюза на более узкое.
Во-вторых, еще раз подчеркнем, латинская этимология здесь полностью ложится в канву археологических данных. Кроме того, она объясняет то, что вызывает затруднение в случае с норманнской, славянской, балтской и т. д. гипотезами происхождения варягов. Например, это генезис английских топонимов с основой на Waring, шведского Väringo[197], а возможно (хотя, как мы указывали выше, подходит и венгерская этимология) византийского слова варанг. Дело в том, что variegatus – производное от лат. глагола variego, имеющего, в свою очередь две составные части: varius – «различный» и ago – «побуждать». Но последняя часть имеет в латыни и «брата-близнеца» – глагол ango с очень схожим значением («беспокоить»). Поскольку в средневековье перестановки и гораздо менее близких по смыслу, но созвучных основ (мы это видели на примере имен Adal/Alde) – обычное дело, легкость замены variego на variango, variengo с последующими небольшими искажениями в чужих языках очевидна.
Вполне вероятно, что латинское variegatus заменило быстро забытый термин vidivarii, однако его значение с постепенным вытеснением народной латыни в регионах северо-западной части Европы, соприкасавшихся с носителями этнонима variegatus также быстро забылось. Да и сам термин в этих регионах, которые с этими variegatus дела имели мало (по-видимому, исключительно в рамках их участия в датских набегах VIII вв.), помнился недолго, да и то приобретя отличное от первоначального звучание (Warings и т. д.[198])
Еще менее знали о латинских корнях этнонима в восточной части Старого света, где он уцелел несколько дольше в виде варяги.
Но в латинском ключе решается и загадка собственно «руси». В частности, именно на основе латинского russeus, а не древнешведского rops, финского ruotsi, или алано-осетин-ского рухс мог возникнуть этноним русь. В контексте вышесказанного это могло произойти так: племя ругов, во время пребывания в новом отечестве (Rugorum patria, по Павлу Диакону) на Дунае, подвергшееся влиянию римской культуры и в некоторой степени латинизированное, после битвы с остготами в 469 г. раскололась. Часть его осталась на месте, часть отступила на родину предков в Прибалтику (собственно, англосаксонская поэма «Видсид» прямо упоминает в Прибалтике «островных ругов» в контексте как раз V–VI в.).
И там в собственном языке, а также у не менее романизированных соседей произошла замена германского этнонима Rug, ассоциировавшегося со значением «красный, рыжий» на латинское russeus, russys в том же значении. Кстати, разная огласовка этнонима Рус/Рос тоже объясняется из латыни, где корень russ– имеет народно-латинские производные на ross– (откуда итал. rosso – «красный»)