Кира как-то чересчур смутилась и сцепила за спиной руки, которыми только что обнимала двоюродного брата, словно она в них уже прятала оружие преступления.
Казанове опять снилась русская ведьма. Она трясла своими грязными патлами и что-то рычала на варварском языке. В руке у старухи был тот самый бриллиант, но почему-то алого цвета, и из него капала кровь, большими жирными каплями заливая красной жижей все вокруг. Но не страшная бабка пугала Казанову во сне, не кровь, что текла из алмаза, подаренного Екатериной, а то, что его руки были тоже все в крови, и он точно знал, что это кровь брата.
Вроде и не верил он во все эти колдовские уловки, но теперь чувство вины висело над ним, как дамоклов меч. Да еще и Заира усугубляла его чувство, она была как живое напоминание, как свидетельство его подлости и гадости. Ему резко захотелось покинуть эту страну с ее странными традициями, но добрыми людьми. Люди – это единственное, что ему приглянулось в северной державе. Но для того, чтобы уехать с легким сердцем, Казанова должен был устроить судьбу Заиры, девушки, которая подарила ему девять месяцев счастья. Не мог он вернуть ее туда, где широкое соломенное ложе составляло общую постель для всех. Для этого сегодня у него был запланирован визит к одному итальянцу, прожившему большую часть своей жизни в России и, видимо, решившему навсегда связать себя с этой страной. Его звали Антонио Ринальди. Старый архитектор не раз намекал Франческо, что был бы не против взять к себе Заиру, что она ему очень нравится и он обязательно обеспечит ей безбедную жизнь.
Ринальди жил недалеко, тут же на Миллионной улице – все итальянцы, обитающие в Санкт-Петербурге, предпочитали жить обособленной колонией поближе друг к другу. Правда, в отличие от Казановы, Антонио проживал в шикарном и, что немаловажно, собственном доме. Разговор был быстрый и живой, потому как Ринальди ждал этого. Он, как оказалось, предполагал, что энергичному Джакомо быстро надоест Россия. Единственное, чего Ринальди боялся, что тот выкупит Заиру и увезет с собой. Если честно, у Казановы ранее была такая мысль, но после посещения колдуньи Заира тяготила его. Более того, она выпросила у Казановы, и тот купил ей у бабки карты, которые всегда показывали только правду. Теперь от девушки невозможно было скрыться, она узнала от них об измене любимого и страшно ревновала его. В последний раз, когда он пришел под утро с очередной вечеринки, в его голову полетел графин, и это было последней каплей в терпении итальянца. В тот день он страшно избил Заиру. Позже она ластилась к нему и просила прощения, они даже помирились, как положено, но страшная мысль, что все изменилось и уже ничего не вернешь, поселилась в голове Джакомо. Именно поэтому разговор с Ринальди прошел спокойно и деловито, словно они обсуждали продажу лошади, красивой, но безвольной.
К чести сказать, Казанова не хотел заработать на Заире, а потому деньги, что Ринальди предложил ему, велел отдать отцу девушки.
Когда Джакомо вернулся со встречи, в комнатах, где они проживали с Заирой, было тихо. Девушка сидела за столом и с болью смотрела на разложенные на скатерти карты.
– Мы расстаемся навсегда? – тихо спросила она, уже зная ответ. – Дай мне что-нибудь на память о тебе, – тут же попросила она, – я буду любить тебя всю жизнь.
– Пойдешь в дом к Антонио Ринальди? – спросил ее он. – Архитектор обещал заботиться о тебе.
– Ты хорошо меня продал? – на полном серьезе спросила девушка. – Ведь я теперь стою дороже. У меня полно платьев, я умею есть как полагается и научена правилам этикета. А еще, – она словно набивала себе цену, – я умею разговаривать по-итальянски.
– Ты же знаешь, – у Казановы по сердцу скребли кошки, – он хорошо знает русский. Но ты не переживай, я не возьму ни копейки, все деньги, которых ты стоишь, он отдаст твоему отцу.
– Тогда ты не обидишься, если батюшка возьмет за меня по-честному? – спросила она испуганно. Заира словно боялась думать о расставании и поэтому занимала свои мысли совсем другим. – Им там очень трудно живется.
– Конечно, – согласился Казанова.
– Тогда отвези меня в Екатерингоф, пусть Ринальди заберет меня оттуда, – уверенно сказала она.
Когда Заира складывала вещи, она то плакала, то смеялась, в невозможности справиться со своими эмоциями. Уже на пороге старой лачуги, где жила ее семья, она вновь попросила о подарке.
Джакомо снял с шеи шнурок с шелковым мешочком, в котором лежал алмаз Баута, и протянул ей со словами:
– Продай, если будет трудно.
Заира в который раз кинулась к нему на шею, но стала не целовать, а словно собака обнюхивать его, видимо, стараясь запомнить запах любимого.
Когда на следующий день девушка вошла в дом Ринальди, на ее груди под платьем висел шнурок с шелковым мешочком, в котором хранился бриллиант Баута. Лишь только надев его, она почувствовала себя по-другому. Уверенность – вот что теперь читалось в ее облике. Трудно было в этой величественной красавице угадать крепостную девку.
– Заира, – сказал старый архитектор, он был настолько счастлив, что от переполняющего его волнения голос дрожал, – это теперь твой дом, и ты в нем хозяйка.
– Глафира, – поправила его девушка, незаметно поглаживая свой живот, в котором уже теплилась новая жизнь. – Меня зовут Глафира, Заира умерла вчера.
Кабинет, что он так бережно и со вкусом обустраивал, сейчас давил своими стенами. Коллекция луков и арбалетов разных времен и народов, которой так гордился хозяин кабинета, книги, которыми может похвастаться разве что музей, и, конечно же, несколько подлинников русских живописцев не придавали обычного ощущения трепета. Все это великолепие сейчас казалось глупым и ненужным, мелким, словно фигурки из песка в песочнице, – вот вроде пирожок, да не настоящий. Комната казалась заполненной мусором, фантиками от конфет, которые выполнили свое предназначение и стали не нужны.
«Вот и все», – мелькнула спасительная мысль в голове Павла Петровича Гуся, любимого старшего сына в семье, главы семейства и хозяина нескольких бизнес-центров в столице. Никто не знал, ну если только верный бухгалтер, который с ним с давних времен, но торговые центры приносили мизерный доход. Их расположение не позволяло сильно поднимать аренду, а то, что удавалось выручить, закрывало лишь платежи ЖКХ, налоги и заработную плату того же бухгалтера. Прибыль была очень скромной по меркам столичного бизнеса. Личный счетовод уже давно уговаривал продать их и не мучиться, но Павел Петрович наотрез отказывался это делать. Для того чтобы тратить деньги, которые лежали на его счетах в швейцарском банке, ему нужна была, как говорят, стиральная машина, и вот эти несчастные три торговых центра именно ей и были.
Ему хватало на безбедную жизнь для семьи, а главное, беспроблемную. Честно сказать, Павел Петрович никогда не был бизнесменом и далек от бизнеса, как земля от луны, две непересекающиеся орбиты. Слишком спокойной и сытой была его жизнь последние двадцать пять лет, настолько спокойной, что он уже забыл, что прошлое может постучаться без спроса в дверь. Снять свои грязные ботинки и в вонючих носках положить ноги на респектабельный журнальный столик в его доме. И вот тогда эта вонь может погубить все, похоронив в руинах всю его такую счастливую и сытую жизнь. Да, он забыл, но чуда не случилось, и прошлое все-таки выпрыгнуло, как черт из табакерки. Смог ли он его обмануть или теперь его жизнь превратится в кошмар, Павел Петрович не знал. Он просто не видел другого выхода из этого болота, куда сам себя загнал. Вот и все, теперь дело за судьбой – помилует она его или казнит.
Он еще раз взглянул на снимок, который ему так дорого достался, поднес его к зажигалке и, выпустив огонь на волю, бросил туда же и негатив. Пламя, словно прочитав мысли мужчины, стало неистово грызть старое фото, пытаясь быстрее превратить прошлое в пепел. «Но ведь оно так просто не сдастся», – мелькнула очередная мысль в голове. Если бы ему, Павлу Петровичу Гусю, сейчас представилась возможность убить его, этого монстра, вылезшего из прошлого, то он бы сделал это без промедления. Вон из того арбалета, одним выстрелом в сердце. Вот, казалось бы, арбалеты, луки, их не воспринимают всерьез, а вон из того, охотничьего, вполне можно убить человека. Именно это привлекало Павла Петровича. Пистолет, автомат – это понятно, это угроза, открытая и очевидная, а арбалет не производит такого впечатления, он просто несет в себе смерть, прикрываясь довольно мирной внешностью. Скрытая угроза, скрытая власть – именно это чувство приводило в трепет.
– Решил устроить маленький пожар? – в кабинет без стука вошел Платон.
«Вот почему я давно уже Павел Петрович, – подумал хозяин кабинета, с раздражением глядя на старого друга, – а этот молодящийся хлыщ до сих пор Платон».
– А тебя стучаться не учили? – недовольно буркнул Павел, одновременно проверяя, сгорели ли фото и негатив окончательно.
– Ну, честно скажем, я думал, что тридцатипятилетняя дружба позволяет мне не стучаться, хотя я могу выйти и как прилежный ученик войти второй раз.
Платон шутил, улыбался, но Павел не поддерживал настроение друга.
– Зачем ты приехал? – спросил он его напрямую, понимая, что с этим вопросом прелюдии закончатся и начнется жесткий разговор.
– Меня Ольга пригласила на свадьбу Златы, ты же не потрудился этого сделать, – тоже сменив тон, сказал Платон. – Знаешь, мне иногда кажется, что ты мной пользуешься. Когда тебе, например, срочно нужны деньги и ты не хочешь светить продажу своего имущества, ты приходишь к старому другу, берешь у того деньги, требуешь поклясться, как в детстве, что все останется в тайне, просишь, заручаясь кодексом джентльменов…
Слова были сказаны ледяным тоном, и они оба прекрасно понимали, о чем речь, каждый чувствовал, что именно сейчас может пройти та черта, после которой назад дороги уже не будет.