– Вон там за левым столом, – тихонечко говорила Кира, – папина родная сестра Нора.
– Помню. Та, что высоко оценила мое заикание. Могли бы не сыпать соль на рану, я таких людей не забываю, а записываю в определенную тетрадь, – веселился Янис, у него почему-то вдруг сделалось прекрасное настроение. – С Глебом я тоже знаком – странный тип, похож на полицейского или мажора, наглый и самовлюбленный. А еще я чувствую, как ему не нравлюсь, а это странно, я обычно всем нравлюсь, есть у меня такое врожденное свойство. Я жутко обаятельный. Как думаете, дело в ожогах от солнца на лице или тут что-то личное и он не любит вас? – поинтересовался Ян для справки. – Кстати, последнее предположение мне кажется логичнее всего.
– Я думаю, все-таки дело в вас, – сказала Кира. – А в целом про Глеба вы правы: он побывал и тем и тем, – засмеялась девушка тихо. – Когда тетка вышла замуж за француза с большими деньгами, Глеб был мажором, до того времени, пока не появился новый муж Ники, он справа от Норы, потом она лишила его содержания. Позже Глеб учился в академии ФСБ, но его оттуда выгнали на третьем курсе. Была какая-то нехорошая история, подробностей не знаю. Так что он и мажор, и мент.
– А отчим выглядит как пасынок, – прыснул Янис. – Правда, несколько красивее.
– Ну если вы профессионал и в мужской красоте, мне лично Ники не нравится, злой он какой-то и чересчур большого мнения о себе. А его любовь к брендам вообще смешна, прям как вы сегодня в примерочной.
Янис пропустил язвительные замечания в свой адрес и тихо спросил:
– А кто тот молодой человек за столиком с Айгуль, полный мужчина? Я предполагаю, Лев, брат вашего отца?
– Да, все правильно, а вот молодого человека я вижу впервые. Возможно, это ее жених.
– Нет, навряд ли, – со знанием дела сказал Ян. – Парень чувствует себя неловко, а она не спешит ему помогать, они едва знакомы.
– А вы прям психолог, – пошутила Кира, но мысль, что Ян снова прав, проскользнула в ее голове.
За их стол, где Валентина заскучала и, не дожидаясь тостов, уже заканчивала бутылку шампанского, по-хозяйски подсел недавний собеседник Яниса Платон. Он особенно восхищался Кирой, делал ей комплименты и расспрашивал о жизни, та с удовольствием отвечала ему обожающим взглядом, полным восторга.
– Вам не кажется, что это неприлично – заигрывать с мужчиной при женихе? – не удержался и зашипел ей на ухо Янис, когда Платон отвлекся на торжественный тост главы семейства. Павел Петрович держал в руках коробку, в которой обычно хранят драгоценности, и готовился сказать речь.
– Не несите чушь, – тихо ответила ему Кира, ей было приятна его ревность, – это мой крестный, он мне как второй отец. Этот человек менял мне подгузники и, если верить маме, я даже неоднократно портила его брюки, сидя на коленках.
– Да делайте что хотите, – Янис понял, что перебрал с претензией, – просто мало ли что могут подумать люди. Кстати, ваш Платон сегодня спросил, как моя фамилия, а я не знаю, пришлось вновь имитировать заикание. Благодаря вашей тете это теперь главное мое достоинство и, как выяснилось, защита.
– Грассман, – грустно сказала Кира, словно вспомнила что-то больное.
– Что? – не понял Янис, наблюдая вручение бриллианта молодой семье.
– У Савелия фамилия Грассман, – повторила Кира, по привычке взглянув в телефон, но он был мертв, без сим-карты.
В этот момент Злата поблагодарила отца, и все закричали «ура». Павел Петрович взял коробку и поставил на тот же столик у балкона, где стояли клетки с голубями. На нем, видимо, специально для подарка, крепилась замысловатая подставка с вензелями, похожая на подсвечник. Только вместо места для свечей была плоская пластина, на которую и водрузил коробку с дорогим подарком отец семейства.
– Завтра после бракосочетания, – поднимая бокал с шампанским, сказал Павел Петрович, – я напишу на бриллиант Баута дарственную, и ваша семья станет официальным владельцем сокровища.
Янис заметил, что на этих словах Платон стал искать глазами Ольгу Леонидовну и, словно получив от нее одобрение, встал и поднял руку.
– Можно и мне продолжить сегодняшнюю череду подарков? – весело сказал он.
В зале повисло молчание, а на лице Павла Петровича застыл ужас. Причем ужас был настолько явным, что мужчина был не в силах его скрыть.
– Я нашел пару бриллианту Баута, – продолжал Платон. На этих словах он достал из-под стола коробку, видимо, приготовленную заранее. – Мы прекрасно знаем красивую легенду, что сопровождает данный камень, про Екатерину Вторую, Джакомо Казанова и его русскую любовь Заиру. В этой истории постоянно присутствует еще один объект, это та самая маска Баута, которую Казанова подарил Екатерине взамен выигранного камня. Так вот, я нашел ее.
Платон открыл коробку и достал оттуда другую, уже прозрачную, в которой была видна маска. Все присутствующие восхищенно молчали.
– Я хочу, чтобы в семье Гусей теперь был полный набор сокровищ этой истории. Поэтому маску Баута я дарю своей крестной Кире.
Сказать, что все были в шоке, значит не сказать ничего. Правда, сестра Павла Петровича Нора громко засмеялась и даже захлопала, показывая то ли радость за племянницу, то ли степень своего опьянения. Она, несмотря на отсутствие большого количество тостов, уже набралась, а ее супруг был очень зол и напряжен, постоянно оглядывался и нервно крутил вилку в руках.
Платон, не обращая внимания на реакцию, вручил коробку ошалевшей Кире и нежно поцеловал ее в щеку.
– Ну а теперь давайте попросим Киру нам спеть, – вдруг сказала Ольга Леонидовна, сама садясь за рояль. – Милая, мы ждем.
Кира по инерции отдала коробку с подаренной маской Янису и прошла к роялю, где уже перебирала клавиши немного взволнованная мать.
В это время к ним за стол подсел очень тучный мужчина.
– Лев, – представился он Янису, протягивая руку, – родной дядя вашей невесты.
– А это Савелий, – ответил вместо него Платон, – он заикается, – просветил он мужчину первым делом, словно эта информация была жизненно необходима для общения.
– Надо же, – с сожалением сказал тот и посмотрел на Яниса как на прокаженного. Но выполнив, как ему показалось, все условности, уселся на место Киры и тихо спросил у Платона: – Ты что задумал?
Было видно, что Лев действительно обеспокоен. В этот момент и глава семейства Павел Петрович тоже подошел к их столу. Поискав глазами свободный стул и не найдя его, он молча встал у стола и пристально посмотрел на Платона.
Янис был не дурак и понял, что тут назревает семейный разговор, поэтому, взяв одной рукой упирающуюся Валентину, а другой подаренную маску, он пошел к импровизированной сцене, на которой уже начала петь под аккомпанемент матери Кира.
Вы думаете, что я невезучая,
Неправда, тут везение ни при чем.
А дело в том, что моя тень колючая
Закрылась от врагов ключом.
Вы думаете, я холодная,
И здесь ошибка ваша мне видна.
Моя душа, до чувств голодная,
От боли в толстый лед заключена.
Лицо мое, почти портретное,
Лишенное палитры чувств,
Ничем особо не приметное,
Скрывает множество безумств.
От непогоды и жестокости
Я защищалась как могла
И незаметно в грубой черствости
Была, как в сон, погружена.
Я просто Спящая красавица,
Спаситель потерялся мой, увы.
Но в жизни всякое случается.
Возможно, королевич – это вы?
Пока Кира пела, Янис неожиданно залюбовался ей. Его никогда не привлекал такой тип женщин – умные, целеустремленные, до оскомины правильные, он презирал их за то, что они пренебрегли своим правом быть женщинами и даже немного боялся за их ум. Простушки и любвеобильные барышни казались ему честнее в своих поступках, они никого не обманывали, ничего не просили и сами не обещали вечной любви. Отношения по расчету – вот что казалось Янису честным. Такие дамы не обидят, не предадут именно потому, что пока они чувствуют в тебе силу денег, они с тобой.
В преображенном образе Кира, конечно, выделялась сегодня вечером, но только ее настоящую он увидел именно сейчас, когда девушка запела. Нет, это не было, что называется, консерваторское пение, но оно было очень душевным. Янис знал с детства, что душа имеет красоту, правда, открывается она лишь тогда, когда человек занят тем, от чего она радуется. Когда он этим выводом поделился с матерью, та вновь горько вздохнула: «Глупенький, это всего лишь энергетическое поле. Когда-нибудь физики обязательно досконально изучат его, жаль, что это будешь не ты».
Янис не хотел верить в простоту объяснений физиков, ему всегда хотелось чуда. Физика ограничивала возможности, прерывала полет души и фантазии, оттого он ее ненавидел, ну и еще, потому что она в их семье была обязательна и почиталась не меньше Николая Чудотворца в православной церкви. Богом же в их семье была все же математика, наука, не знать которую было просто кощунством. Даже тот факт, что математикам не присуждается Нобелевская премия, принимался как личное оскорбление.
«Нет, – сказал он сам себе, – нельзя, ты не имеешь права. Ты сломаешь ей жизнь, ты брак. Таким женщинам очень просто ее искалечить, просто повести себя с ними как с любой другой, и все. На таких надо сразу жениться и любить их всю жизнь, а ты жениться не хочешь. Нет, не так. Тебе нельзя жениться, ты испортишь жизнь любой, а особенно такой – настоящей, которая верит в любовь и все понимает».
Словно услышав мысли Яниса, Кира, пропевая последнее слово в песне, взглянула на него так, словно правда спрашивала, он ли ее королевич. Чувство страха холодным камнем упало на грудь. Янис в ужасе стряхнул с себя все нахлынувшие так не вовремя мысли, появившиеся у него в голове, как собака отряхивает с шерсти воду – быстро и окончательно.
Когда же музыка полностью стихла, всем стало сразу не до песен – за крайним столом, где еще пять минут назад гости сидели мирно, разгорался скандал.