В день Нового года, когда Маргарита с женихом и матерью явились к нам, кают-компания была тщательно убрана, посередине стола стояли цветы, стало уютно и празднично. Для нас это было большое событие! Настоящие французы оказывали нам честь своим посещением. Борис Николаевич напек уйму пирогов, была приготовлена водка, хорошее вино тоже украшало стол. Казалось, что все устроено честь честью. Клод, жених Маргариты, всем очень понравился, веселый, красивый молодой человек. Он сразу же почувствовал себя легко и свободно в нашем обществе; пришел в восторг от нашего обычая пить водку залпом, чего, конечно, ему никогда не приходилось делать…
Наступил двадцать второй год. Нам всем казалось, что мы уже вечность на этом пароходе, да и на самом деле мы уже больше года были на нем… Однообразные дни сменялись днями, жизненное колесо крутилось методичным темпом… Проснулась я как-то с тяжелым чувством и начала напряженно вспоминать сон, который мне приснился… Мне ясно виделась наша каюта, вся усыпанная бумагами, разорванные клочья валялись всюду, на койках, на полу. Кроме бумаг ничего не было. Мне показалось странным это опустошение, сердце сжалось в предчувствии чего-то неизбежного. Когда я пришла в кают-компанию, там уже был капитан, он молча протянул мне письмо. В нем высшее начальство извещало его, что наше судно продано греческой компании и нам надлежит покинуть его в двадцать четыре часа. Это был настоящий удар грома в чистом небе… Все мы сразу заговорили, всполошились и только после больших дебатов начали обсуждать свое положение.
Мы с мужем располагали очень маленькой суммой денег; хватало только на то, чтобы доехать до Ниццы, где была большая русская колония. Нам говорили, что там имеется русский приют для ребят, это для нас было важно, ведь нам сразу же надо было работать, а как быть с такими маленькими детьми? Вова давно готовился к этому времени, он выписывал какие-то заочные курсы электричества, изучал усердно, хотя не владел французским языком27. Он переписывался с одним соплавателем, находящимся на севере Франции, где ему посчастливилось найти место бухгалтера на шахтах Булиньи, в департаменте Моз. От него он узнал, что там легко устроиться электриком на шахтах. Мы решили, что после привала в Ницце он сразу же туда отправится. Я же буду искать в Ницце заработки, чтобы потом присоединиться к нему.
Наметив план действий, мы начали укладываться. Большая корзина, прибывшая еще из России, легко вместила наш багаж. На корабле царило форменное смятение. Выкидывали за борт ненужные вещи. Мария Францевна выкинула нечаянно только что купленный лакированный башмак, который с трудом удалось подобрать. Талалаев напился и выкидывал огромные мешки с рисом, картошкой и другими продуктами, заявив, что незачем оставлять это каким-то грекам, раз мы сами не можем с этим возиться. Все мы разъехались в разные стороны. Капитан и Гофман с сестрой уехали в Чехию. У Гофмана были там близкие родственники. Его дед был уроженец Праги. Эдуард Яковлевич с женой и Верочкой решили вернуться к себе в Ригу, вообще нам было непонятно, почему они этого раньше не сделали! Талалаев наметил Париж, надеясь там найти работу в русском ресторане.
Не забыть последнего вечера на «Даланде». Все отправились кутить в ресторан, названный Талалаевым почему-то «Перепелка». Я оставалась одна с детьми… Наша любимая кошка Маргоша пришла и улеглась на детскую койку, мурлыча, ласкаясь. Мне стало ужасно грустно расставаться с кораблем, с нашей странной, но вольной жизнью.
Стало жаль бедную кошку, как-то отнесутся к ней новые хозяева? Я вышла на палубу, увидела, что там всюду расхаживали греки, рассматривая, изучая корабль. Попробовала заговорить с одним из них. Он плохо меня понимал, не зная французского языка. Я хотела ему сказать, что прошу не выгонять кошку и заботиться о ней. Попросила его пойти со мной в каюту, но в это время подошел высокий грек, оказалось, что он говорит по-русски. Когда я выложила ему свою просьбу, он громко расхохотался, но обещал, что мою просьбу исполнит, передаст капитану, который завтра же прибудет с командой. Сам он не принимает участия в плавании, он только служит посредником в принятии корабля его соотечественниками. Вероятно, он подумал, что я сумасшедшая: у нас у самих не было крыши, а я волновалась о кошке…
Было тихо и темно. Наши долго не возвращались. Мне не спалось. Кружились беспокойные мысли: что-то готовит нам судьба? Странно было покидать наше морское пристанище, связывающее с далекой родиной, которая постепенно от нас удалялась, как будто все больше окутывалась туманом. Весь порт был погружен в глубокий сон, тишина царила над ним какая-то торжественная, но мне она казалась зловещей. Я курила, напряженно думала, не придя ни к чему.
Наши вернулись в три часа ночи, все навеселе. Вова удивился, что я не сплю, сказал, что они замечательно провели время. Талалаев был вдребезги пьян, его с трудом водворили в каюту. Он громко ругался, негодуя на французов, что они нас так молниеносно выставили, не предупредив заранее…
На другой день мы навсегда расстались с «Даландом». Робко ступили на незнакомую, чужую землю, и началась у нас новая, неприкаянная, полная крупных испытаний жизнь…
Четвертая частьПЕРВЫЕ ШАГИ ЗА ГРАНИЦЕЙ
На другой день мы расстались с «Даландом» и впервые вступили на чужую землю… Прибыв в Антибы, окрестность Ниццы, мы поместились в убогой гостинице. Муж сразу отправился к своему сослуживцу Лушкову, проживающему с женой и девочкой в нарядном домике с садом. Там же находился адмирал Машуков, снимая у них комнату. Они хорошо его приняли и предложили нас приютить, пока я найду работу. Для детей указали приют.
С тяжелым сердцем отправилась я в это учреждение со своими малютками. Оно оказалось весьма примитивным. Детей было много, грязных, оборванных, они бегали по саду. Мне стало ясно, что присмотр недостаточен. Мой малыш еле ходил, но безвыходное положение заставило меня оставить их в этом приюте. Я крепко верила в лучшее и убеждала себя, что найду такую работу, которая даст мне возможность их забрать. Вове пришлось уехать в Булиньи, как и предполагалось. Я начала бегать по объявлениям. Предоставлялись места гувернантки, но никто не хотел брать детей. Несколько дней пробегала я с безнадежными результатами, и вдруг совершилось нечто необыкновенное!
Сидела я на скамье, поджидая трамвай. Со мной рядом поместилась молодая, красивая особа, прекрасно одетая. Она с любопытством посмотрела на меня и вдруг заговорила: «Вы, верно, русская?» – «Да, я русская, но как вы узнали?» – удивилась я. Она мне ответила, что знает немало русских в Ницце, что по моему типу нетрудно догадаться, кто я. Мне стало ясно, что по всему моему облику видно, что я эмигрантка. Разговорились, я ей сказала, что ищу работу, но такую, которая дала бы мне возможность взять моих детей из приюта. Хотя бы одного, который еле ходит.
«А вы не боитесь собак?» – спросила она, и ее вопрос меня озадачил. Я сразу же ответила, что выросла в деревне с лошадьми, собаками, кошками и другими животными и нисколько их не боюсь! «Так это отлично! – обрадовалась она. – Мне нужен человек, который бы сторожил дачу, когда я уезжаю, и кормил бы собак. Их восемь, они все живут за изгородью, никто не соглашается их кормить, все боятся! Мы с мужем недавно поженились и часто уезжаем, ваш мальчик нисколько нам не помешает! Кстати, – прибавила она, – недалеко от нашей дачи живут русские, Пилкины! Вы не будете одна». – «Как Пилкины? Адмирал?» – почти задыхаясь, спросила я. «Да, это действительно адмирал. Разве вы его знаете?» – «Мой муж долго плавал под его командованием, на дредноуте «Петропавловск», его жена крестная мать моей девочки». Молодая француженка очень обрадовалась, что нанимает человека, известного ее знакомым. Тотчас же дала мне их адрес и свой. Мы тут же уговорились, что я перееду к ней через три дня, когда ее родственница уедет и освободит комнату. Окрыленная неожиданной удачей, я бросилась домой к Лушковым, чтобы сообщить им мою радостную новость! В душе я надеялась, что Марсель Августовна мне предложит взять детей на эти дни, но, не видя никакого энтузиазма с ее стороны по этому поводу, я не посмела ее попросить.
На другой день я отправилась в приют и ужаснулась. Дети были в ужасном виде. Никто за ними не смотрел, моя бедная девочка следила за братишкой как могла, но ведь самой было всего четыре года. Тогда я решила, что возьму маленького сейчас же и поищу комнату в Антибе на три дня. Денег у меня было всего 8 франков, а ведь надо было еще добраться до моей француженки. Я все же взяла ребенка, пообещав девочке скоро за ней приехать. Помчалась искать помещение. Нашла в одном ужасном притоне испанку, согласившуюся сдать мне каморку на три дня, по одному франку в сутки. Лушковым я сказала, что переезжаю в маленький отельчик, так как принуждена была взять мальчика, не видя возможности оставить его в этом ужасном учреждении. Равнодушие Марсель Августовны меня поразило и обдало холодом. Вспомнились наши встречи в Гельсингфорсе, наши общие переживания во время страшных дней революции, особенно вспомнился ее звонок по телефону, ночью, когда она мне сообщила, что наши мужья арестованы.
Пришлось обратиться за помощью к адмиралу Машукову, который любезно согласился перевезти на тачке наш убогий скарб. Когда увидел мой притон, он ужаснулся. Но я его успокоила и поблагодарила за помощь. Испанка оказалась очень доброй женщиной, она каждый день нам давала суп и яичко для ребенка. Она отнеслась к нам душевно и тепло. На третий день я нашла извозчика и переехала в земной рай.
Моя хозяйка, которую тогда звали мадам де Вижи, приняла нас очень приветливо и сказала: «Я видела Пилкиных, они очень удивились, что вы тут. Сразу же сказали, что возьмут вашу девочку. Когда разложитесь, пойдите и сговоритесь с ними». Все это было для меня как волшебный сон, я не верила своему счастью. В тот же вечер, приведя ребенка в полный порядок и уложив его спать, я отправилась к Пилкиным. Мария Константиновна была необыкновенно чуткой и сердечной