Вскоре после этого они вернулись в Европу и поселились в Испании. С Лялей, конечно, не могло обойтись без необыкновенного приключения. У нее появилась новая фамилия: она стала marquise de Saint-Innocent (маркиза де Сент-Инносан), причем с соблюдением всех правил. Сент-Инносан – признанный старинный титул Римского Папы. Последняя настоящая маркиза, умирая в бедности, за хорошую сумму усыновила Вудланда Келлера. Это усыновление было признано судом совершенно законным, и при входе большой усадьбы, которую они приобрели в окрестностях Барселоны, стоял у них семейный герб рода Сент-Инносан.
Многие люди строго осуждали Лялю… и было за что. Но справедливость требует признать, что у нее также было немало положительных черт. У нее было четыре мужа, но никогда она никого из них не обманывала; многие мужчины усердно за ней ухаживали, но посторонние любовные приключения не были в ее характере. Она была способна на благородные поступки: автор просила ее выручить их бывшую общую подругу по институту, которая оказалась замешана в сотрудничестве с немцами во время войны, – ей грозил очень строгий приговор. Ляля согласилась ее приютить и не испугалась крупных расходов, чтобы скрыть ее и увезти за границу.
Автору не суждено было встретиться со старой подругой, но ее сыну на каникулах в Испании в 1970 году довелось навестить Лялю в Барселоне. Он провел ночь в соседстве с упорно свистящей змеей, хотя ее не было видно. Ляля уверяла, что это животное безопасно, так как его кормили зайцем каждые два месяца, что было вполне достаточно.
Она неожиданно скончалась у себя дома в феврале 1972 года.
С самого начала эмиграции моряки, у которых кают-компания всегда являлась важным элементом в организации свободного времени, устроили в Париже особенный клуб, в котором они часто встречались по вечерам и в конце недели. Разумеется, Всеволод Павлович Дон был его активным членом и поддерживал дружбу со своими товарищами, бывшими морскими офицерами. Таким образом он более или менее регулярно встречал Машукова, Геринга, Галанина[69], Горбова[70], Пелля и других моряков.
В 1930 году клуб превратился в настоящее официальное объединение «Морское собрание», созданное в рамках французского закона 1901 года, который регулирует права, обязанности и методы действия всех частных организаций, в которых добровольно собираются люди, имеющие общие интересы. Кроме встреч, обедов, праздников, балов и т. п., была устроена касса для похорон и взаимной помощи, проводились лекции, исторические доклады и т. д. В 1951 году была издана книга «Колыбель Флота» к 250-летию создания Навигацкой школы и Морского корпуса. После войны количество бывших морских офицеров, еще остававшихся в живых, значительно сократилось, и было решено, чтобы «сомкнуть ряды», допустить в Собрание их сыновей как «наследственных членов» и даже принять некоторых в Совет старшин. Таким образом сыну автора Ростиславу было поручено заниматься юридическими вопросами и, главным образом, вести переговоры с хозяином помещения. Это был четырехэтажный особняк в центре Парижа. Он принадлежал украинскому еврею Качуре, который сдавал помещение за очень скромную цену, но постепенно стал требовать повышения в связи с эволюцией рынка. В конце концов пришлось судиться, и Собранию удалось остаться до того, как новый закон установил значительно более выгодные условия для владельцев. Собранию пришлось покинуть особняк в начале 1980-х годов и пережить трудный период. Ему помогла администрация города Парижа, которая даром предоставила новое помещение, более скромное, но вполне достаточное, чтобы продолжить обычную деятельность.
Ростислав Дон стал председателем Морского собрания в 1995 году, в 2000 году его заменил высокопоставленный чиновник французского министерства финансов, Александр Борисович Жевахов. За последние двадцать лет Собрание организовало 2 поездки в Бизерту в память русской эскадры с целью принять участие в восстановлении могил моряков на местном кладбище. Собрание участвовало и во многих других мероприятиях, в том числе в приеме российских кораблей в Шербуре и Тулоне в честь торжественного посещения этих портов царем Николаем Вторым в связи с Франко-Российским союзом до Первой мировой войны.
Одним из самых верных друзей семьи Дон был бывший охотник флота Henry Pecquet du Bellet de Verton (Генрих дю Белле де Вертон). Его невероятная судьба является примером превратностей жизни эмигранта. Его предки были французскими дворянами, обосновавшимися в бывшей колонии Луизиане. Фактически они стали американскими подданными. Его отец был дипломатом во Франции, потом его перевели в Россию, где он женился на русской. Их сын родился и был воспитан в Петербурге. Семья осталась в России, Генрих поступил в 1920 году на Балтийский флот, был делопроизводителем Гвардейского экипажа, уволен был со службы в 1922 году и уехал во Францию. Работал он в канцелярии Военного Морского союза и был активным членом Морского собрания. Во время оккупации Парижа немцами он был арестован как американец, его посадили в концлагерь в Compiègne (Компьень). Оттуда он отправлял знакомым посылки, предоставленные американским Красным Крестом. В начале 1944 года ему объявили, что в порядке обмена его отправляют в Америку. Он протестовал («У меня там нет никаких связей, я ни слова не говорю по-английски»). Ничего не поделаешь, его увезли через Португалию. После продолжительного карантина в Эллис-Айленде (Ellis Island) (власти удивлялись, откуда взялся этот субъект) его отпустили в Нью-Йорке без гроша, вдобавок требуя возмещения стоимости путешествия из Франции. Скоро он умудрился устроиться экспедитором в большой компании, стал членом Совета старшин Морского собрания в Нью-Йорке, организатором всех пиров ив 1972 году главным редактором Бюллетеня Собрания. Скончался в 1976-м.
Еще двадцать лет после революции русские беженцы жили «на чемоданах». Были уверены, что советская власть скоро рухнет и они смогут вернуться к себе на Родину. Две причины способствовали окончанию этой иллюзии.
Во-первых, надежда, что произойдет разложение коммунистического правительства – либо само собой, либо как результат восстания народа внутри страны, может быть, с помощью других держав, – постепенно была развеяна. Когда в октябре 1924 года французы официально признали Советский Союз, шесть стран это уже сделали до Франции, включая Соединенное Королевство (Англию), Германию, США. Во-первых, успешные покушения советских агентов средь бела дня в Париже на председателей Общевоинского союза генерала Кутепова (1930) и генерала Миллера (1937), не вызвавшие мировой реакции, являлись ярким доказательством того, насколько укрепилась советская власть. Во-вторых, проходили годы и новость о трагической судьбе его матери и сестры произвели удручающее впечатление на мужа автора. В то же самое время дети росли, родители должны были беспокоиться об их будущем: оставаясь эмигрантами, то есть иностранцами, они были лишены многих возможностей хорошо устроить свою жизнь (не могли получать стипендий, работать в государственных и разных общественных заведениях и т. д.). Для автора и ее мужа подавать прошение на французское гражданство было тяжелым решением. В душе они оставались глубоко русскими. Они все же сделали это, и в 1938 году семья была натурализована. Все же главной причиной получения французского гражданства, как и у многих других русских семей, была потеря всякой надежды вернуться в Россию и нежелание согласиться с коммунистическим строем.
В начале войны и особенно когда разразился конфликт между Германией и Советским Союзом в эмиграции столкнулись два противоположных взгляда. 1) Большинство считало, что немцы напали на Россию, чтобы ее покорить, и что настоящий патриотизм требовал желать их поражения, независимо от личных последствий для каждого эмигранта. 2) Однако меньшинство смотрело на Гитлера главным образом как на врага большевиков, готового вернуть России ее прежний строй и минувшую славу.
Этот второй взгляд постепенно потерял многих своих приверженцев, поскольку поведение немцев быстро открыло их настоящее намерение. Эмиграция почти полностью примкнула к точке зрения Сопротивления.
Когда Париж был освобожден союзниками, здесь появилось немало советских военных представителей.
В эмиграции не было никакого желания входить с ними в контакт – да они сами боялись реакции своих же властей.
Это объясняет, что, когда советское правительство объявило полную амнистию белой эмиграции в 1950 году (сам Молотов ее провозгласил в Париже в зале большого театра Плеель (Pleyel), развивая тему: «Вы оказались патриотами, предлагаем вам вернуться в Россию с полными правами или просто получить советское гражданство»), очень мало кто из белой эмиграции ответил положительно, кроме редких исключений.
Так, сын бывшего адмирала Старка, ставший священником, заявил: «Мне надоело хоронить, я хочу крестить». Он поехал служить в Ярославль, а его дочка поступила во французское посольство в Москве.
Был еще друг семьи, Горбов, с супругой они эвакуировались из Крыма вместе с Донами, – работал во Франции шофером, потом вернулся в Одессу; он хорошо пел и попал в хор в местном колхозе. Их не преследовали.
Совсем другая судьба ожидала многих возвращенцев, как показал известный фильм «Восток – Запад».
Военное время было также тяжелым периодом для семьи, как и для всего человечества. Но она пострадала меньше, чем многие, и самое главное – все остались в живых. Воспитанник Н.С. Алейниковой, Джон Кольман, перед войной вернулся в Америку, что значительно сократило общий семейный доход. Муж автора тяжело заболел, и ему пришлось оставить работу вскоре после войны. Его пенсия оказалась очень скромной; затруднения с продовольствием все время увеличивались. К счастью, к этому времени дочка и сын с успехом окончили вузы – пришла их очередь материально обеспечивать семью.