В российских условиях это значило, что членство в любой «левой» (по крайней мере, левее кадет) партии вело к отлучению. Думается, что без этого обстоятельства трудно понять причины, заставившие многих современников (а вслед за ними и исследователей) увидеть в послании патриарха Тихона от 19 января/1 февраля 1918 г. «об анафематствовании творящих беззакония и гонителей веры и Церкви Православной»[1069] – церковное проклятие именно большевиков. Негативное отношение к «левым» партиям, окончательно сложившееся у большинства представителей «клира и мира» в 1917 г., заставляло видеть в творимых тогда бесчинствах партийную составляющую. Возвращаясь к проекту Предсоборного Совета, стоит лишь добавить, что анафеме подлежали учредители сект и главные деятели ереси, секты и раскола.
В конце июля 1917 г. Святейший Синод своим определением за № 4652 постановил, ввиду предстоявшего 15 августа открытия Поместного Собора, перенести свои заседания из Петрограда в Москву. Работы Святейшего Синода в северной столице планировалось завершить 2 августа, а 9 августа – открыть уже в первопрестольной. На время пребывания в Москве Святейшего Синода в Петрограде должна была работать Синодальная контора в составе первоприсутствующего архиепископа Вениамина (Казанского), а также Нарвского и Лужского викариев столицы, настоятеля Казанского собора протоиерея Философа Орнатского и помощника протопресвитера военного и морского духовенства протоиерея Иоанна Морева[1070]. Можно сказать, что переезд Святейшего Синода являл собой последние приготовления к Собору: спешная работа, которую организаторы Предсоборного Совета планировали завершить к 1 августа, была в основном осуществлена.
Москва в то время постепенно становилась центром политической жизни России. Именно там, накануне открытия Собора (с 12 по 15 августа) «ввиду исключительности переживаемых событий и в целях единения государственной власти со всеми организованными силами страны», было созвано Государственное Совещание[1071]. Москва считалась более спокойным, «безопасным» городом, чем Петроград. Церковное руководство прекрасно понимало, что страна находится в исключительно сложном положении, ей грозят анархия и безвластие. Именно поэтому Святейший Синод активно выступал в поддержку всех действий светских властей, направленных на укрепление государства, продолжавшего тяжелую войну.
Так, 2 августа 1917 г. Святейший Синод выступил с определением «О мерах к возвышению в воинских частях и в народе религиозно-нравственного сознания и патриотического долга». Не в первый раз говорилось, что «разложение проникло далеко вглубь России, и по всей земле водворилась смута». Высшая церковная власть обращалась к архипастырям и пастырям с призывом «усугубить особливое попечение о христианском наставлении и пастырском руководстве народа». Особенного попечения требовали, по мнению Святейшего Синода, чины запасных батальонов. Тогда же Святейший Синод предложил обер-прокурору обратиться с ходатайством к Временному правительству для получения полумиллионного кредита на издание дешевых по цене Евангелий и книг религиозно-нравственного содержания для армии и народа. Церковь обращалась к МВД с просьбой обратить ее типографии (Синодальные – Петроградскую и Московскую, Почаевскую, Киевскую, Лаврскую Троице-Сергиевскую, Братства св. Василия в Рязани) вновь на работы по прямому назначению[1072].
К сожалению, неизвестно, откликнулась ли светская власть на обращение. Одно несомненно: она не могла не увидеть в Православной Церкви, по многим вопросам принципиально несогласной с ее решениями, политического союзника, искренно желавшего установления внутреннего мира в стране. Опасность, исходившая от крайне левых (и прежде всего от большевиков), не игнорировалась Церковью. Характерно, что церковный либерал, не стеснявшийся слова «левый», профессор Петроградской духовной академии Б. В. Титлинов писал, что «сдвиг политического настроения церковной среды вправо, и сдвиг резкий, дал о себе знать уже в начале августа 1917 г., как раз в период выборов на созываемый 15 августа церковный Собор в Москве»[1073].
Разумеется, Титлинов, с 1922 г. связавший свою жизнь с обновленческим движением, оценивал это явление отрицательно. Но важно отметить сам факт «поправения». Православное духовенство принимало активное участие как в работе Совещания общественных деятелей (8-10 августа), так и в деятельности Государственного Совещания (хотя его представителей на этом Совещании было всего 24 человека – на почти 2500 делегатов). В выступлениях на Совещании общественных деятелей его участники призывали ликвидировать Советы, создать правительство, способное раздавить левых экстремистов. Все констатировали одно: развал государства есть свершившийся факт.
Желанием консолидировать власть объяснялась и организация Государственного Совещания, открывая которое его председатель А. Ф. Керенский заверил делегатов, что «железом и кровью» раздавит все попытки сопротивления правительству. Кумир Совещания – верховный главнокомандующий генерал Л. Г. Корнилов в своем докладе настаивал на введении смертной казни в тылу, милитаризации железных дорог, фабрик и заводов, работавших на оборону[1074]. Укрепления дисциплины требовали и другие выступавшие. Однако все это предлагалось лишь с одной целью – не допустить гибели тех ценностей, которые были получены в результате Февральской революции. «Поразительное единодушие проявилось в том, – вспоминал А. Ф. Керенский, – с каким воодушевлением встречало Совещание требование установления республики, которое звучало в выступлениях всех ораторов – от рабочих до капиталистов, от генералов до простых солдат»[1075].
Впрочем, единодушие через несколько дней показало свою несостоятельность: 25 августа 1917 г. Корнилов двинул войска на Петроград и потребовал отставки Временного правительства во главе с Керенским. В этих условиях Керенский объявил генерала мятежником и отстранил от должности верховного главнокомандующего. Борьба с Корниловым позволила вновь политически окрепнуть большевикам и ослабила Временное правительство. Ленин, по словам премьера, «вознамерился прийти к власти, надев личину защитника политических свобод и нового социального статуса, обретенного народом в результате Февральской революции. В начале сентября 1917 года, – продолжал Керенский, – никто, конечно же, и представить себе не мог ту форму политического садизма, в которую переродится большевистская диктатура с уничтожением демократической системы»[1076].
Не могли этого представить и православные верующие, 15 августа 1917 г. собравшиеся на Всероссийский Поместный Собор.
§ 3. Поместный Собор в условиях Смуты: движение навстречу времени
Давно ожидавшееся открытие Поместного Собора Святейший Синод предварил определением от 11 августа, в котором предписал отметить это торжество совершением церковных молений[1077]. Само открытие произошло в праздник Успения Пресвятой Богородицы под колокольный звон сотен московских церквей. На открытии присутствовали официальные лица: министр-председатель А. Ф. Керенский, министр внутренних дел Н. Д. Авксентьев, министр исповеданий А. В. Карташев, председатель Четвертой Государственной Думы М. В. Родзянко и другие. Торжество, проходившее в Успенском соборе Московского Кремля, началось с зачтения Киевским митрополитом Владимиром (Богоявленским) грамоты Святейшего Синода об открытии Собора и произнесения всеми присутствующими Символа веры. Затем члены Собора совершили поклонение мощам святителя Алексия, покоившимся в Чудовом монастыре Кремля, и приняли участие в совершении всенародного молебствия на Красной площади. Второй день Собора (16 августа) прошел в храме Христа Спасителя. Заседание было открыто, как и в предыдущий день, выступлением одного из старейших и авторитетнейших русских иерархов – митрополита Владимира (Богоявленского), затем последовали приветствия гостей. Первым произнес речь министр исповеданий А. В. Карташев.
Собственно деловые заседания начались лишь на третий день. Они проходили в епархиальном доме, расположенном в Лиховом переулке, недалеко от Самотеки и Сухаревки. Процесс заседаний решили скопировать у Государственной Думы, назначив ответственным секретарем Собора ее бывшего депутата В. П. Шеина (будущего священномученика архимандрита Сергия). «Впереди были возвышенные места для президиума и архиереев, сидевших к Собору лицом. Сзади епископов – алтарь. Все мы находились как бы перед лицом Самого Бога»[1078], – многие годы спустя вспоминал расположение делегатов в зале заседаний митрополит Вениамин (Федченков).
Всего на Собор было избрано 564 человека, среди которых было 72 архиерея, 192 клирика (среди них – 2 протопресвитера, 17 архимандритов, 2 игумена, 3 иеромонаха, 72 протоиерея, 65 приходских священников, 2 протодиакона и 8 диаконов) и 299 мирян[1079]. Как видим, большинство составляли миряне и пресвитеры. Комментируя это обстоятельство, современный исследователь новейшей церковной истории протоиерей Владислав Цыпин справедливо упоминает два обстоятельства. Во-первых, столь большое представительство клириков и мирян обуславливалось стремлением верующего народа к возрождению соборности. Но, во вторых, это было также следствием революции с ее демократическими и либеральными веяниями