вожделения о патриаршестве будут предупреждены вестию о законном возрождении законного патриарха православного»[518]. «Законного возрождения», как известно, не последовало: проект Саблера провалился, а сам он 6 мая 1905 г. был отправлен в отставку «без ордена и рескрипта»[519]. Старообрядческая проблема, однако же, не была отложена в долгий ящик – в надежде на «скорый» созыв Собора.
Более того, 17 апреля 1905 г. император рассмотрел и утвердил Особый журнал Особого совещания, в котором говорилось о необходимости шагов «к дальнейшему развитию законодательства о расколе в духе благожелательной терпимости, уместность которой является уже вполне выяснившеюся и не внушает сомнений». Журнал констатировал, что проявлявшаяся в течение двух веков нетерпимость к раскольникам со стороны светских и духовных властей способствовала их враждебному отношению к Православной Церкви, причем положение осложнялось постоянным обращением Церкви к светской власти за помощью. В журнале было указано, что охрана православия не должна идти путем насилия над религиозными убеждениями, и «ныне Церковь сама отказывается от насильственного воссоединения отпавших ее членов». Высказывалась надежда на неизбежное ослабление раскола «по мере развития народного просвещения и усиления нравственного воздействия на него православного духовенства»[520].
Собственно говоря, политическая необходимость разрешения старообрядческого вопроса и вызвала к жизни высочайший указ, датированный тем же числом – 17 апреля 1905 г. Само название его звучало для «симфонического» государства почти революционно: «Об укреплении начал веротерпимости». Впрочем, и до 17 апреля власти сумели показать, что в отношении старообрядцев грядут большие перемены.
За день до официальной даты подписания указа, 16 апреля, Николай II отправил Московскому генерал-губернатору телеграмму, в которой повелевал распечатать алтари старообрядческих часовен и предоставить настоятелям совершать в них церковные службы. Отдавая распоряжение, император сказал несколько слов и о причине, побудившей его пойти на этот шаг, – он мечтал о воссоединении. «Да благословит и умудрит их [старообрядцев. – С. Ф.] Господь, – говорилось в телеграмме, – с полной искренностью пойти на встречу желаниям и стремлениям Русской Православной Церкви воссоединить их с нею и прекратить соборным решением тяжелую историческую церковную рознь, устранить которую может только Церковь»[521]. Опасения В. К. Саблера оправдались – о конкретных сроках созыва Собора не было сказано ничего, а алтари все-таки распечатали, тем самым признав законным и «австрийское» священство.
Но на вопрос можно посмотреть и с другой стороны: заявленное в письме к К. П. Победоносцеву намерение созвать Собор, в том числе и для решения старообрядческого вопроса, получило, наконец, публичную огласку. Вера в возможность укрепить Церковь «искони известными своей преданностью престолу» старообрядцами в условиях разгоравшейся революции не выглядела слишком наивной: власть давно присматривалась к старообрядцам, читала их верноподданные петиции и рассматривала проблему раскола не с церковно-психологической, а сугубо с политической точки зрения. Внешняя религиозная «похожесть», первоначально оценивавшаяся отрицательно, в условиях наступления «весны» Святополк-Мирского и последовавшей за ней революции, оказалась дополнительным фактором за укрепление веротерпимости в отношении старообрядцев.
16 апреля Николай II записал в дневнике, что «по случаю распечатания алтарей на Рогожском кладбище послал в Москву присутствовать при этом Димку Голицына»[522]. Командирование в первопрестольную обер-егермейстера и заведующего императорской охотой князя Д. Б. Голицына, являвшегося личным другом государя, свидетельствовало о глубокой личной заинтересованности Николая II в преодолении раскола и в воссоединении старообрядцев с Православной Российской Церковью. Не случайно, что телеграмма Сергею Александровичу была послана накануне Пасхи. А спустя три дня император сделал еще один шаг навстречу старообрядцам: 19 апреля 1905 г. он, первый и единственный из всероссийских самодержцев, христосовался со старообрядцами![523]
Это стало возможным только после вступления в силу указа 17 апреля. Связанный с указом 12 декабря 1904 г., этот закон прекращал уголовное преследование за отпадение от православной веры «в другое христианское исповедание или вероучение». Разрешалось исключать из числа православных и тех, кто ранее исповедывал нехристианскую веру, или чьи предки не были христианами. Затрагивался также вопрос о крещении детей-подкидышей – с тех пор воспитатели получили право крестить их в свою веру, а не обязательно в православную. Однако большинство пунктов было посвящено рассмотрению положения старообрядцев[524].
Закон разделил лиц, отошедших от господствующей Церкви, на три группы: 1) старообрядцев; 2) сектантов; и 3) последователей изуверских учений, принадлежность в которым наказывалась в уголовном порядке. Право совершения общественных богомолений закреплялось за последователями первой и второй групп. Наконец, официально присваивалось наименование старообрядцев всем тем сторонникам «древлего благочестия», кто принимал основные догматы Православной Церкви, но не признавал некоторых обрядов и отправлял свое богослужение по старопечатным книгам. Сооружение храмов и молитвенных домов старообрядцев с того времени основывалось на законах, применявшихся для инославных исповеданий.
Духовным лицам, избиравшимся общинами старообрядцев и сектантов «для отправления духовных треб», было присвоено наименование «настоятелей» и «наставников». Эти духовные особы, утверждавшиеся светскими властями, подлежали исключению из тех сословий, к которым ранее принадлежали, получали освобождение от воинской службы, именовались принятым при постриге именем, значились по паспорту духовными лицами. Единственное, что им запрещалось – это использовать наименования православной иерархии. Последнее было бы равносильно легализации Православной Старообрядческой Церкви. Впрочем, и помимо этого духовные лица старообрядцев получили множество полномочий, в том числе право свободно отправлять требы и в частных, и в молитвенных домах, а также свидетельствовать духовные завещания (как и православные клирики).
Кроме того, старообрядцы получили те же брачные права, что и лица инославных исповеданий.
Таким образом, старообрядческие просьбы в основном были исполнены: власти сделали максимум возможного. Понимая, какой резонанс вызвал указ, власти уже через несколько дней озаботились посылкой на места соответствующего циркуляра. 21 апреля 1905 г. министр внутренних дел А. Г. Булыгин по высочайшему повелению напомнил губернаторам (в том числе военным) и градоначальникам о требовании принять необходимые меры при распечатывании молитвенных домов. «Вместе с тем, – писал министр, – государю императору благоугодно было высочайше повелеть, чтобы открытие всех запечатанных молитвенных домов произведено было без всякой торжественности, без допущения при этом таких внешних оказательств, которые могут привести к соблазну православных»[525].
Но такие комментарии, по всей видимости, очевидно запоздали. В российских условиях принятие закона о веротерпимости само по себе было допущением «оказательства веры» хотя бы потому, что в течение многих десятилетий русское православное общество приучалось к мысли о вреде раскола, видело в борьбе с ним одну из задач Православной Церкви В любом случае, нетрудно понять, что местные власти были поставлены в щекотливое положение и были вынуждены не только отказываться от прежних методов борьбы с расколом, но и пересматривать свои взгляды, «психологически перестраиваться».
Думается, именно поэтому менее чем через месяц, министр внутренних дел вновь дал местным властям разъяснения и руководящие указания, подчеркнув, что за старообрядцами имелось теперь право совершения общественных богомолений, но «при недозволенности публичного оказательства раскола». Как сочетались права и запреты министр, впрочем, не пояснял. Но он пояснял другое, более важное, обстоятельство: какие виды на старообрядцев имело правительство. По словам А. Г. Булыгина, в правильном проведении в жизнь положений указа лежал «несомненный залог успешности мер, направленных к возвеличению Православной Церкви, и к сближению последователей различных вероучений с Православной Церковью»[526]. Итак, главная цель – сближение с Церковью, которого, получалось, можно добиться, полностью ликвидировав все дискриминационные в отношении старообрядцев меры.
Но это было только начало. Указ 17 апреля 1905 г. вполне естественно привел к необходимости согласовать с ним имперские законы. Разработка новой редакции узаконений, действовавших тогда в отношении старообрядчества и сектантства, была возложена на члена Государственного Совета Б. В. Штюрмера, того самого, кто в 1903 г. составлял для МВД доклад о расколе. Впрочем, Штюрмер действовал не один – после указа 17 апреля было создано особое вневедомственное совещание по делам веры под председательством консервативно настроенного графа А. П. Игнатьева. В совещание в разное время были включены бывший товарищ обер-прокурора Святейшего Синода В. К. Саблер и бывший обер-прокурор князь А. А. Ширинский-Шихматов, историк С. Ф. Платонов, директор департамента духовных дел иностранных исповеданий В. В. Владимиров и управляющий земским отделом В. И. Гурко, чиновник особых поручений при обер-прокуроре, некогда близкий к К. П. Победоносцеву В. М. Скворцов и ряд других высокопоставленных лиц. В мае 1905 г. по повелению императора на рассмотрение совещания были переданы дела о разрешении старообрядцам и сектантам устраивать скиты и обители и о разрешении православным вступать в брак со старообрядцами и сектантами, а также о рассмотрении проблемы открытия старообрядческих и сектантских народных школ и о преподавании детям правил их веры.