Думается, недовольство «инертностью» здесь не при чем. Все дело в психологии восприятия старообрядцев: их считали частью Православной Церкви, хотя и отколовшейся от нее. Давая им права инославных, приглашая на обсуждение в МВД, чиновники искренно полагали, что содействуют сближению главенствующей конфессии с хранителями «древлего благочестия». Только с этой оговоркой можно правильно понять слова СЕ. Крыжановского, противопоставлявшего старообрядческое духовенство клирикам Православной Российской Церкви: «В нанковых рясах, с худыми строгими лицами, они резко отличались от упитанного духовенства господствующей Церкви с его шелковыми одеяниями, орденами и явным нередко равнодушием к делам духовного мира; различие духовенства гонимого и торжествующего невольно наводило на мысль, что возрождение Церкви, о котором так охотно у нас говорили, могло бы пойти только от гонимого»[541].
Крыжановский полагал, что старообрядцы составляют здоровую основу единой Православной Церкви, и чем меньше пут будет сдерживать естественное развитие церковной организации последователей «древлего благочестия», тем быстрее они соединятся с главенствующей Церковью. На практике это означало дарование старообрядцам прав инославных христиан. Получалось, что старообрядцы помогут возродиться Православной Церкви, получив от нее полную самостоятельность, – довольно странная логика!
Как бы то ни было, 29 сентября 1906 г. единственное в своем роде совещание состоялось и товарищ министра внутренних дел «вынес из него глубокое уважение к старообрядческому высшему духовенству того времени», особенно отметив знаменитого «австрийского» архиепископа Московского и всея России Иоанна (Картушина)[542]. Уважение к владыке выказывали и архиереи Православной Российской Церкви, призывая старообрядцев к воссоединению. В частности, о возможном объединении писал Иоанну в 1906 г. архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий). Но ответ старообрядческого архиерея свидетельствовал, что чаемое объединение возможно только теоретически.
«Единение весьма желательно, – писал архиепископ Иоанн владыке Антонию. – ‹…› Предприятие Ваше к восстановлению единства русского христианства может осуществиться только посредством полного возвращения вашего к дониконовскому православию, при отмене всех новшеств и при отречении от тех порицаний и клятв, каковыми за двухвековой период обогатилась господствующая в России Церковь»[543]. Понятно, что подобные условия были неприемлемы для Православной Церкви, тем более, что некоторые ее архиереи (в том числе и архиепископ Антоний) исключительно высоко оценивали деятельность патриарха Никона. Отказ от клятв XVII столетия, разумеется, не был камнем преткновения, но на отмену «новшеств» не пошел бы никакой Поместный Собор.
Правительство, однако же, не желало видеть очевидного, пригласив старообрядцев к участию в законотворческой работе. Конечно же, приглашение можно трактовать и как выяснение правительством требований старообрядцев, но в православном государстве подобные действия властей неминуемо получали конфессиональную окраску, что также не стоит забывать. Из приглашенных большинство (23 человека) были поповцами («австрийцами» и беглопоповцами). Помимо клириков на совещании 29 сентября 1906 г. присутствовали и влиятельные миряне – московский купец П. С. Расторгуев, промышленник П. П. Рябушинский и ряд других известных старообрядцев. Все они активно протестовали против объединения в одном законе правил об устройстве общин старообрядцев с аналогичными правилами об устройстве общин сектантов, «как враждебных по духу своего вероучения не только старообрядчеству, но и Церкви Православной»[544]. Это было тонкое замечание – православное правительство не могло не согласиться разделить правила устройства общин. Ссылка на враждебность сектантства не только старообрядчеству, но Православной Церкви в тех условиях могла пониматься как свидетельство общности религиозных интересов.
13 октября 1906 г. Совет министров, обсудив со старообрядцами будущий закон, составил особый журнал, в котором предлагалось поднести императору для подписания проект именного указа Правительствующему Сенату, утвердить образцы книг гражданского состояния последователей старообрядческих согласий и отпавших от православия сектантов и поручить обер-прокурору предложить Святейшему Синоду проект правил об организации православных приходов, приходских попечительств и братств, а МВД – озаботиться разработкой закона о сектантах, отделившихся от инославных исповеданий. Кроме того, предполагалось разрешить преподавание Закона Божия детям старообрядцев «духовным лицам, настоятелям и наставникам, назначаемым из лиц, обладающих образовательным цензом народных училищ». Но в течение ближайших пяти лет к преподаванию могли также допускаться и лица, не обладавшие этим цензом[545]. Таким образом, обсуждение старообрядческой проблемы вывело власти на обсуждение одного из самых больных вопросов Православной Церкви – приходского.
17 октября 1906 г., в первую годовщину знаменитого манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка», император Николай II подписал указ Правительствующему Сенату «О порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и о правах и обязанностях входящих в состав общин последователей старообрядческих согласий и отделившихся от православия сектантов». Таким образом указ 17 апреля 1905 г. получил свое развитие. Старообрядцы испытывали удовлетворение от того, что в законе их права и обязанности были расписаны отдельно от сектантов. С той поры действия старообрядческих общин определялись «точными правилами». В преамбуле высказывалась надежда, что закон «послужит к укреплению в старообрядцах веками испытанной преданности их к престолу и Отечеству и к вящему возвеличению силой истины и свободного убеждения, общей Матери нашей Святой Православной Церкви Православной»[546].
Согласно новому закону, старообрядческой общиной называлось общество последователей одного и того же вероучения, созданное с целью удовлетворить религиозные, нравственные, просветительные и благотворительные потребности его членов, собирающихся для общей молитвы в храме или в молитвенном доме[547]. Собственно говоря, речь шла о старообрядческом приходе, получавшем те же права, что и господствующая Церковь. Ее членами могли становиться теперь не только учредители и записанные в книгу рождений старообрядцы, но также изъявившие желание присоединиться (на это свое согласие должно было дать общее собрание). Было указано, что «для отправления духовных треб общины могут избирать духовных лиц, настоятелей и наставников», причем духовные лица поповцев получали право именоваться «соответствующим старообрядческим наименованием», разумеется, только в своей среде[548]. На практике это привело к тому, что епископат старообрядцев, приемлющих белокриницкую иерархию («австрийцы»), стал именоваться иерархическими титулами, аналогичными существующим в Православной Российской Церкви. Кроме того, духовным лицам, настоятелям и наставникам, принявшим монашеский постриг, разрешалось называться принятыми при постриге именами. Им разрешили носить церковные облачения и монашеские одеяния, на них возложили обязанность ведения книг записей рождений, браков и смертей, а также актов, удостоверявших гражданское состояние старообрядцев.
Произошло то, против чего в начале XX столетия выступали обер-прокуратура и МВД, чего они опасались. В православной империи была легализована старообрядческая Православная Церковь, получившая все права инославных конфессий и не имевшая (как и они) лишь одного – права публично пропагандировать свою веру. Но к последнему старообрядцы не слишком и стремились. – Получив давно ожидавшиеся права, они не спешили заявить о своей готовности прекратить разногласия с православными «соборным решением», предпочитая налаживать собственную общинную жизнь.
Указ был принят в порядке 87 статьи Основных Законов империи, позволявшей председателю Совета министров проводить необходимые законодательные акты помимо Государственной Думы, в перерывах между ее заседаниями, одним решением императора. Спустя некоторое время, закон все равно поступал в Думу, но вопрос о сроках этого поступления определяла исполнительная власть. По воспоминаниям СЕ. Крыжановского, Столыпин провел положение о старообрядческих и сектантских общинах (как и некоторые другие) по 87 статье, «как потому, что приходилось спешить, так и потому, что необходимо было дать им [законам. – С. Ф.] первоначальное осуществление в пределах благоразумной осторожности, которой нельзя было ждать от Государственной Думы»[549].
Уже через два дня в правой газете «Колокол» появилась передовая статья, посвященная «новому узаконению». Автором ее, скорее всего, был В. М. Скворцов, чиновник особых поручений при К. П. Победоносцеве. Корни указа 17 октября Скворцов видел в разработке еще дореволюционного акта 12 декабря 1904 г. Изложив краткую историю указа, «Колокол» не смог отказать себе в сомнительном удовольствии одернуть торжествующих старообрядцев. По мнению газеты, раскол был силен как гонимый и бесправный, теперь же он подлежит суду государства (!), общественного мнения и гласности. Получалось, что раньше государство никакого отношения к старообрядцам не имело, пуская дело борьбы с расколом «на самотек». Впрочем, интересно не только это. «Скоро всплывут на поверхность, – писала газета, – внутренняя пустота, дикость и невежество, которые доселе прикрывались и затушевывались дымкой снисходительно-покровительственного отношения к обездоленной, религиозно-бесправной части русского населения, которое между тем фактически имело все то, что ныне дано