Впрочем, была и еще одна версия, изложенная в мае 1927 г. бывшим викарием митрополита Антония – епископом Вениамином (Муратовским). «Весь клеветнический материал, – говорил владыка, – доставил Дубровину Антоний (Храповицкий). В систему таковой привел прот. Восторгов, а подписал Дубровин»[600]. Несмотря на то, что в первом и во втором случае предполагаемые авторы письма не совпадают, в обеих версиях Дубровину отведена только «техническая» роль. Такого же мнения придерживался и В. О. Ключевский, внимательно следивший за событиями церковной жизни. Под конец работы Предсоборного Присутствия, отмечал он в дневнике, «либеральное большинство приободрилось: помогло открытое письмо Дубровина (при негласном сотрудничестве Антония, епископа Волынского и искариотского)»[601]. Столь нелестная оценка Волынского архиерея показательна сама по себе: владыка обвинялся в предательстве собственного учителя! И хотя на сегодняшний день у нас нет возможности уверенно утверждать, что автор письма – архиепископ Антоний (Храповицкий) или кто-то из близких ему по духу лиц, мнения информированных современников игнорировать все же не стоит.
Как бы то ни было, крайне правым было выгодно опорочить митрополита Антония, доказав императору его неблагонадежность любыми, даже самыми грязными способами. То, что владыка не стал вступать в полемику, хотя его убеждали выступить с протестом против письма Дубровина[602], было правильным решением, как показали дальнейшие события. Можно предположить, что именно спокойствие помогло ему пережить политическую бурю, не поддавшись сиюминутным эмоциям: император не стал требовать удаления митрополита Антония на покой, никак не проявляя своего отрицательного отношения к нему. Вскоре после скандала с письмом, 27 декабря 1906 г., Антоний служил в присутствии Николая II, а в январе 1907 г., как уже указывалось, вместе с митрополитами Московским и Киевским докладывал ему о работах Предсоборного Присутствия[603]. Вплоть до кончины в ноябре 1912 г., петербургский архиерей никуда перемещен не был.
На письмо А. И. Дубровина откликнулись и члены Предсоборного Присутствия, председателем которого столичный митрополит был в течение 1906 г. Среди них сразу же возникла мысль выразить сочувствие владыке. По подписке они купили икону и по окончании работ поднесли ее митрополиту Антонию, «при чем архиепископ Финляндский Сергий в трогательной речи выразил от лица Присутствия волнующие всех чувства негодования по адресу пасквилянта и самое горячее сочувствие к личности и высоким нравственным качествам своего председателя». Растроганный митрополит поблагодарил всех присутствовавших и заявил, что прощает своим врагам нанесенную ему обиду[604].
Проявленная членами Предсоборного Присутствия солидарность показательна не только как знак уважения ими митрополита Антония, но и как реакция на выступления крайне правых: максимализм черносотенцев не только не поддерживался, но и осуждался. Видимо, это стало одной из причин, повлиявших на решение Дубровина извиниться перед владыкой. С этой целью лидер Союза русского народа лично явился к нему[605]. Летом 1907 г. Дубровин попросил у столичного пастыря благословения «на дальнейшую деятельность». После богослужения, проходившего в Казанском соборе 1 июля, митрополит ответил подошедшему Дубровину: «помоги Вам Господь во всех добрых христианских делах». И далее: «Работайте мирно, в духе учения Христа. Ничего не предпринимайте без Божия благословения. Всегда будьте с Христовой Церковью и с пастырями ее, и Господь благословит вашу деятельность»[606].
Никаких личных симпатий к деятельности Союза митрополит не выразил. К тому же необходимо иметь в виду и то обстоятельство, что уклониться от встречи с «союзниками» и их лидером Антоний возможности не имел[607]. Он дал святительское благословение на добрые дела, и только. Не стоит также забывать, что к лету 1907 г. изменилась политическая ситуация в России: П. А. Столыпину удалось остановить революцию. Итогом стало некоторое «поправение» общества. Вопрос о созыве Собора в этих обстоятельствах был отложен, хотя о церковных реформах продолжали говорить. Митрополит Антоний, в какой-то мере надломленный революционными бурями, с этого времени постепенно отошел от активной деятельности. Его «поправение», о котором со скепсисом писали нелюбившие его современники из правого лагеря[608], было, думается, результатом пережитых в 1905–1907 гг. нравственных коллизий.
Однако у нас нет достаточных аргументов утверждать, что поражение революции привело к общему сдвигу Церкви в сторону черносотенцев, хотя наступившее политическое безвременье содействовало распространению крайне правых взглядов и в среде православных клириков. В марте 1908 г. Святейший Синод предоставил епархиальным архиереям право разрешать и благословлять участие подведомственного духовенства в деятельности Союза русского народа. Почетными и действительными председателями отделов Союза стали 11 архиереев, почти треть сельских отделов возглавили священники[609]. Как видим, из более чем 120 епископов Православной Церкви лишь 11 человек стали местными лидерами Союза, да и то по большей части номинальными. Значительная цифра участвовавших в черносотенном союзе сельских клириков тоже не должна вызывать особого удивления: на «союзнические» идеалы священники в большинстве своем могли смотреть лишь через призму декларируемых организацией лозунгов поддержки «православия, самодержавия и народности». Погромная агитация «союзников» в большинстве епархий (за исключением южных) просто не могла восприниматься верующими, и уж тем более, – реализовываться.
Вскоре после того, как внутриполитическая обстановка в стране нормализовалась, Святейший Синод и большинство иерархов отошли от крайне правых организаций и их лидеров. Так, Церковь не поддержала инспирированное правительством «дело Бейлиса» – обвинение еврея в ритуальном убийстве христианского мальчика. Более того, профессора православных духовных академий доказали, что такого ритуала у иудеев не существует и выступили на процессе 1913 г. с соответствующими докладами[610].
Однако, нельзя не признать, что революция, а затем реакция на нее, существеннейшим образом повлияли на возможность проведения церковных реформ, сделав Церковь заложницей происходивших в стране политических процессов. К тому же на фоне активизации правых излишне левыми выглядели и церковные либералы, выступавшие за восстановление соборности, часто понимаемой ими с демократических позиций гражданского общества. Либералы надеялись на возможность восстановления в Церкви духа раннего христианства, но забывали порой о том, что возможностей практически реализовать эту мечту, увы, не было. Такова история обновленческого движения начала XX столетия, без знания которой трудно понять психологические причины трагических нестроений и церковных расколов «слева», имевших место уже в советское время.
§ 4. «Обновленческий» фактор в истории Православной Церкви начала XX столетия
Слово «обновленец» в современной церковной среде традиционно ассоциируется с историей 1922 г., когда большевики, воспользовавшись голодом в Поволжье, решили разложить Православную Церковь изнутри и поддержали «инициативную группу» петроградских священников, согласившуюся узурпировать патриаршую власть и при помощи безбожных властей создавшую антиканоническое Высшее церковное управление. Дальнейшая история этого движения и называется «обновленческим расколом».
Однако существовавшее в русской Церкви до 1917 г. движение за церковное обновление не имеет к названному прямого отношения, хотя некоторые видные обновленцы 1920-х годов и любили возводить свою историю к дореволюционным событиям. Единственное, что действительно дает возможность сравнивать церковных либералов начала столетия и советских обновленцев – это политическая составляющая и дореволюционного, и советского обновленчества. В первом случае таковая заключалась в инициировании светскими властями церковной реформы на фоне начинавшейся революции 1905 г., что позволило либеральным столичным клирикам заговорить о необходимости «канонических изменений»; во втором – в желании советской власти, «разделяя и властвуя», быстро покончить с централизованной церковной организацией и получить управляемую Церковь. Таким образом, в обоих случаях главное – это непосредственно влиявшая на внутрицерковную жизнь революционная (и постреволюционная) обстановка в стране.
С начала 1905 г. в широких кругах столичного духовенства было известно, что вопрос о церковных реформах активно обсуждался в государственных структурах, причем в обсуждении принимал участие и столичный митрополит Антоний. 9 февраля 1905 г. около двадцати молодых клириков, большей частью знакомых между собой, обратились к Петербургскому владыке с прошением, в котором говорилось о желании встретиться и поговорить «о положении Церкви и затруднительных обстоятельствах для пастырского дела в переживаемое родиной время». 14 февраля такая встреча состоялась. На ней, помимо Антония, присутствовали также и его викарии. В течение двух с половиной часов священники говорили владыке о своем отношении к «неестественно-бессильному» положению Церкви, о необходимости автономии, соборного самоуправления и перемен во всем строе церковной жизни, об отмене духовной цензуры, а также о многом другом[611]