.
Митрополит Антоний дал священникам благословение собираться и в дальнейшем для обсуждения вопросов церковной жизни. А клирики, в свою очередь, решили подготовить несколько записок по обсуждавшимся предметам и преподнести их Антонию. Уже 15 марта первая из них («О неотложности восстановления канонической свободы Православной Церкви в России») была поднесена митрополиту. К ней прилагалось специальное обращение, в котором констатировалось «невыносимо тяжелое» положение русских пастырей, от которых требуют «положительного и ясного ответа на поставленные современностью вопросы общественной жизни», причем верующие желают услышать не личное мнение клирика, а голос всей Церкви.
Призывая к церковному единению, авторы обращения заявляли о необходимости созыва Поместного Собора, к чему, по их убеждению, митрополит должен был употребить все свое влияние, настояв на том, чтобы на Соборе «епископы вместе с пастырями, свободно избранными от каждой епархии, и представителями от мирян» всесторонне обсудили бы положение Церкви и решили неотложные вопросы. Первым из них и был, по мнению авторов обращения, вопрос о восстановлении канонической свободы Православной Российской Церкви[612].
В тот же день с запиской ознакомились члены Святейшего Синода. Столичный архипастырь разрешил напечатать ее в журнале Петербургской духовной академии «Церковный вестник». Записка сразу же стала известной и дала повод к публичному обсуждению в печати вопросов церковных реформ. Тогда же получил известность и подготовивший документ кружок столичных клириков, получивший наименование группы 32 священников. Собственно говоря, это и были первые «обновленцы».
Записка, впервые опубликованная 17 марта 1905 г. в одиннадцатом номере «Церковного вестника», называлась «О необходимости перемен в русском церковном управлении»[613]. Само название характеризовало ее направленность – доказать, что тогдашнее церковное положение нуждалось в реформировании. «Только свободно самоуправляющаяся Церковь может поддерживать в совокупности чад своих полную, сыновне чистую веру в себя, и вполне обладать необходимым для осуществления ее высокого божественного призвания голосом, от которого горели бы сердца человеческие», – говорилось в записке[614]. Оставалось только определить, что такое самоуправление и, казалось, «рецепт» выздоровления был бы найден. Авторы подошли к этой проблеме достаточно традиционно – они указали на то, что восстановление искомой свободы возможно через возобновление действенности ограждающих ее канонов.
Далее речь шла об основных чертах церковного домостроительства, начиная с характеристики епископской власти. По мнению, авторов записки епископ, «засвидетельствованный при избрании от клира и народа местной Церкви», не должен в дальнейшем перемещаться с повышением или понижением на иные кафедры, получать внешних (то есть государственных) наград и отличий и может «отделяться от паствы» только в исключительных случаях.
Служение свое он должен проходить совместно с сонмом пресвитеров «как своих советников, сотрудников и сослужителей» и в пределах малой в численном и территориальном отношении церковной единицы, всегда совпадающей с самым мелким государственным территориальным образованием (следовательно, для России – с уездом). В главном городе области – митрополии или архиепископии – должны регулярно проходить местные областные соборы, на которых решались бы возникающие время от времени недоразумения и вопросы церковного строительства. Авторы записки понимали, что без устроения приходской жизни ничего построить нельзя, почему отдельно писали о приходе как ячейке церковной жизни.
Здание соборности должно было увенчиваться повременными Соборами Церкви, председатель которых – столичный архипастырь, ради «соборной чести» мог бы именоваться всероссийским патриархом[615].
Итак, главное – получить исконную каноническую свободу, для чего необходимо во всей полноте восстановить каноническое церковное устроение. Осуществить все это, по мнению клириков, можно было, созвав Поместный Собор. Хотя в записке и говорится о патриархе, понятно, что для ее авторов первосвятитель – скорее декорация церковной власти. Воссоздать раннехристианский идеал церковной жизни, при котором восторжествует несколько наивно понимаемая соборность, – вот приоритетная цель тогдашних «обновленцев». Рассчитывая на возрождение церковной независимости, они, очевидно, полагали, что созванный Поместный Собор без труда сумеет разрушить прежние церковно-государственные отношения и оживить старые канонические правила, забытые за много веков подавления Церкви государством. Можно предположить, что такую наивность могла породить только разгоравшаяся революция 1905–1907 гг.: как известно, сильное социальное движение всегда содействует «спрессовыванию» времени и порождает иллюзию быстрого разрешения сложных вопросов.
Но очевидная, казалось бы, политическая наивность вызывает все же некоторые сомнения. Они рождаются, когда задаешься вопросом о скорости опубликования записки в академическом журнале: ее одобрили к печати за два дня до публикации – 15 апреля, следовательно, напечатали, что называется «вне очереди». Чем была вызвана такая спешка и почему авторов поддержал столичный иерарх? Похоже, «обновленцы» открывали не всю правду, когда заявляли, что владыка Антоний разрешил напечатать записку, ознакомившись с ней 15 апреля: он, скорее всего, просто не возразил против предстоявшей публикации, так как еще в феврале познакомился с основными идеями молодых петербургских клириков. Видимо, рассчитывая на это, они уже в начале марта 1905 г. послали свою записку в журнал. Редакцией «Церковного вестника» она была получена 10 марта[616].
Можно предположить, что посылая в печать статью «О необходимости восстановления канонической свободы», авторы имели достаточное представление о настроениях, господствовавших в высших синодальных сферах. Тем более, что в то время (в феврале – марте 1905 г.) и митрополит Антоний принимал участие в дискуссии «о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной Церкви». Кроме того, цензором «Церковного вестника» был ученик и викарий владыки – ректор столичной академии епископ Сергий (Страгородский). Скорее всего, Петербургский митрополит, давая разрешение на печатание записки, хотел «прозондировать почву» и узнать общественное мнение по вопросу о церковной реформе. При этом, владыка не хотел показывать свою заинтересованность, почему письменное обращение к нему, предшествовавшее записке, первоначально опубликовано не было.
Записка произвела сильное впечатление на читающую российскую публику, открыв сложный и болезненный разговор о церковных реформах в России: за период с 17 марта по 17 апреля 1905 г. в отечественной прессе на эту тему было опубликовано 417 статей, а до июня – еще 573 статьи!
Буквально сразу же в газетах задались вопросом об авторах записки, вышедшей в свет анонимно. 31 марта 1905 г. корреспондент газеты «Заря» заявил, что «обществу неизвестно, кто эти священники. Либералам они известны наперечет». Впрочем, в этой же статье корреспондент вспомнил слова В. В. Розанова, писавшего, что это молодые клирики, большинство из которых посещало Религиозно-философские собрания в Петербурге. «Если принять во внимание, – указывал корреспондент, – с одной стороны то, что собрания эти митрополит Антоний вынужден был закрыть, а с другой – что участие в них ставит в особую заслугу г. Розанов, то что же сказали бы уму и сердцу православных людей имена 32 иереев, если бы они открылись? Ровно ничего»[617]. Как видим, консервативные публицисты сразу определили политические симпатии неизвестных им авторов, хотя в записке прямой речи о политике не шло. Достаточно было упоминания о Религиозно-философских собраниях. Таким образом, связь молодых клириков с митрополитом Антонием становилась для последнего весьма опасной, ибо в глазах правых могла создать ему репутацию либерала. Видимо, так вскоре и произошло, когда авторы записки в либеральной газете напечатали свое обращение[618].
Информации об авторах читатели российских газет так и не дождались. Вместо «списка» они могли познакомиться с общей характеристикой молодых клириков. К примеру, журналист Н. Симбирский рассказал в газете «Русь», что авторы записки принадлежали к «партии» домовых, а не приходских священников – ведь в Петербурге числилось тогда до 150 различных учрежденческих храмов (военных, министерских, учебных, дворцовых и т. п.). «В большинстве это люди весьма образованные, – писал Н. Симбирский, – здесь не мало академиков [то есть закончивших духовные академии. – С. Ф.], но материальное положение их зачастую зависит не столько от Церкви, сколько от личной энергии, знания и т. д. – отсюда, как опять-таки мне думается – не особенное довольство своим положением и… направление прогрессивное…»[619]
Логика Симбирского показательна – он выводил мотивацию написания записки из социального и материального положения священников. Однако и он фамилии авторов не привел. Не сообщили их и сами авторы, подготовившие в 1906 г. целый сборник своих статей. Они лишь указали, что всех подписей было тридцать[620], следовательно, название «группа 32-х священников» в определенной степени условно.
Лишь благодаря некоторым косвенным данным наиболее ярких «подписантов» назвать все же можно.
Прежде всего, это священник В. Я. Колачев[621]. Именно он в марте 1905 г. прислал записку о насущности для Церкви канонических свобод в «Церковный вестник». Членом «группы 32-х священников» называют его и в сборнике 1906 г. Он принимал активное участие в еженедельнике религиозно-общественной жизни и политики «Век», выходившем в 1906 г. «при постоянном сотрудничестве» членов названной группы. Еще одним «подписантом» можно считать редактора «Церковного вестника» священника А. П. Рождественского (1864–1931), не только опубликовавшего записку, но и в дальнейшем сделавшего журнал трибуной либерально настроенных клириков. К тому же он деятельно участвовал в собраниях группы уже в марте 1905 г.