. Зная традицию русской Церкви, согласно которой только монах мог занимать епископскую кафедру, о. Колачев недвусмысленно давал понять, как он (и его единомышленники) относятся к сложившейся традиции и что идея белого архиерейства, напрямую не высказываемая, не была чуждой либерально настроенным «32-м».
По большому счету, уже весной 1905 г. «32 священника» организовали своеобразное религиозно-общественное сообщество, манифестом которого и стали опубликованные ими в «Церковном вестнике» записки.
Первоначально, групповые собрания проходили на квартире одного из иереев – о. Николая Рудинского – на Итальянской улице, 12. Из письма священника А. П. Рождественского видно, что уже в конце марта 1905 г. в этих собраниях участвовало более пятидесяти человек[636]. Они сохраняли старое название группы петербургских священников, иногда добавляя к нему ставшее привычным число «32». Чем дальше, тем больше популярность сторонников церковного обновления среди городских (по преимуществу) клириков росла, хотя преувеличивать ее масштабы, вероятно, не стоит. К тому же, на фоне разраставшейся революции политизация любого движения (даже религиозного) не выглядела аномально и скорее свидетельствовала о недовольстве существующим положением, чем о желании большинства клириков полностью перестроить внутрицерковную жизнь на основах идеалистически понимаемой «соборности». Не будет преувеличением сказать, что признавая программу «32-х», белые священники тем самым демонстрировали свое старое недовольство огромным объемом архиерейской власти.
С другой стороны, инициаторы образования группы «32-х» и некоторые их последователи стремились оформить это недовольство в программу церковных реформ, заявляя о желании помочь Православной Российской Церкви найти свое место в быстро изменявшемся мире, претерпевавшем процесс секуляризации. Ярким примером такого желания стало письмо, посланное неизвестным корреспондентом в редакцию «Церковного вестника». Письмо датировано 16 марта 1905 г. Следовательно оно было написано приблизительно в то же время, что и первая записка «32-х». Полученное редакцией 28 марта, письмо не предназначалось для опубликования. Однако оно, несомненно, отражало настроения достаточно широких кругов либерального белого духовенства и в случае публикации могло бы стать настоящей программой обновления Церкви. Вероятно, именно радикальность письма и оказалась препятствием к популяризации: оно осело в фондах журнала, редакция которого, скорее всего, во многом разделяла мнения неизвестного автора.
Из письма можно понять, что автор – священник столичной епархии, человек немолодой и, очевидно, влиятельный в православных либеральных кругах. Знание церковных проблем, искреннее желание помочь Церкви и совершенное отсутствие признаков личных честолюбивых замыслов делают это письмо чрезвычайно интересным для нас при изучении либеральных течений в Церкви 1905–1907 гг. Уже в первой строчке неизвестный вспомнил, как десять лет назад (т. е. в 1895 г.) у него вырвалась фраза: «Ваше Императорское Величество! Спасайте Православную Церковь!» Таким образом, автор утверждает, что еще в первые годы правления Николая II обратил его внимание на то, что «торжествующая» Церковь на самом деле находится в кризисном состоянии и всему виной – застой, консерватизм, из которого необходимо выйти. Каким образом? Посмотрев на прошлое Вселенской Церкви и вспомнив, что со времен раскола Западной и Восточной Церквей, последняя «остановилась на одной и той же точке и не продвинулась с места ни на шаг». А между тем, по мнению автора письма, «старые формы отжили свой век»[637]. Из этого заключения следовало, что необходимо провести соответствующие времени изменения, тем более, что наступает «полная свобода вероисповедания» (очевидно, имелся в виду указ от 17 апреля 1905 г.). В новых условиях автор предлагал провести следующие изменения.
Во-первых, созвать Поместный Собор. Затем, во-вторых, – Вселенский Собор Православной Восточной Церкви. Без Вселенского Собора, справедливо полагал автор письма, нельзя решать такие важные вопросы как реформа церковного («всеобщего») календаря, изменение одежды («наружности») духовенства, а также исправление обрядов и проблему постов. К вопросам, которые могли быть разрешены местной Церковью, автор отнес ее управление согласно с канонами, богослужебный язык (то есть введение русского вместо или вместе с церковнославянским), благоустройство приходов, учреждение братств, проведение Соборов и «соборчиков» и т. д.[638].
Высказав свои предложения, неизвестный автор детализировал их. В итоге получилась развернутая программа обновления, предусматривавшая не только изменение церковно-государственных отношений в сторону усиления церковной независимости, но и возвращение к раннехристианской практике в богослужении. «Богослужение надо служить на виду у всех, у всех на глазах», – писал неизвестный, предлагая «подвинуть» иконостас за престол, так, чтобы престол оказался в царских вратах. Предлагалось сократить некоторые церковные службы, хотя при этом и подчеркивалось, что «монастыри должны иметь свой устав, а белое, – приходское духовенство, свой». Только литургия не должна была подвергаться изменению[639].
В письме шла речь и о сокращении числа молитв при совершении треб, о реформировании постов (то есть о существенном уменьшении их количества и продолжительности, разумеется, успокоив «совесть верных» и сделав им облегчение). Было очевидно, что симпатии автора не на стороне монашества, а всецело принадлежат белому духовенству, Если иноки, по его мнению, могли сохранять старину, проживая в монастырях, то городские клирики этого позволить себе не могли: они должны были «соответствовать» времени и месту своего служения. Стремление доказать пагубность монашеского всесилия в Православной Церкви заставляло автора приводить примеры епископского самоуправства в отношении белого духовенства.
Так, он поведал редакции «Церковного вестника» о лишении многодетного священника места за то, что тот направил на высочайшее имя докладную записку, «в которой высказал мысль: что пока монахи будут управлять Православной Церковью, до тех пор она не будет стоять на высоте, подобающей ей. Петр Великий хорошо знал консерватизм монашеский, – продолжал уже от себя автор письма, – и сделал по-своему: взял их в свои крепкие руки, и Церковь потерпела за то. Но ежели бы Бог продлил жизнь Петру, он сумел бы и Церковь, как и государство, толкнуть дальше и сравнять ее с другими иноверными Церквами в блеске»[640]. Ни много ни мало, автор оправдывал петровские церковные реформы монашеским консерватизмом, доказывая, что и в начале XX столетия иноки – тормоз на пути давно назревших церковных изменений.
Не случайно, думается, консервативные иерархи Православной Церкви достаточно резко реагировали на «бунт» белых клириков, полагая, что за их заявлениями стоят «групповые интересы» и «обиженные самолюбия». «Не столько боюсь противодействия 200-летнего государственного деспотизма над православием, – писал осенью 1905 г. архиепископ Антоний (Храповицкий), – сколько новонародившейся поповской декадентщины, проектов о женатых архиереях, попах двоеженцах, сюртучных священнослужителей, отмены постов и, наконец, узаконения проституции» (то есть упрощения бракоразводного процесса. – С. Ф.)[641].
Взаимонепонимание, даже отчужденость белого духовенства и архиереев-монахов имела давнюю историю и была связана с исключительной зависимостью приходских клириков от епископов. Большая власть последних не являлась тайной для современников и считалась одной из причин слишком пристрастного отношения «бельцов» к своим «черным» собратьям. Так, В. В. Розанов приводил пример из консервативной газеты «Гражданин», редактор которой князь В. П. Мещерский в сентябре 1905 г. рассказывал читателям о полученном из губернского города письме. Некий священник рассказывал, как владыка его епархии принимает всех клириков в передней, «возле вешалки и калош», при посторонней публике, да к тому же любит поиздеваться над оробевшими. Комментируя опубликованное в «Гражданине», В. В. Розанов говорил, что эта история не нова: «Еще в годы моей молодости, когда я много ездил по России, – только в виде редких исключений я встречал иерархов, которые принимали священников с уважением к их сану, а общим было обращение иерарха с священниками именно такое, какое изображает харьковский священник»[642].
В годы революции 1905–1907 гг. этот конфликт полностью и проявился. Группа «32-х» выражала «коллективное недовольство» белых священников, хотя поднятые ими проблемы касались реформирования всей Православной Церкви. Пользуясь обстоятельствами, а также искренней заинтересованностью митрополита Антония в скорейшей подготовке и созыве Собора, «32» развернули в столице активную общественно-политическую деятельность, создав свою организацию и стремясь сделать ее всероссийской. Осенью 1905 г. оказалось возможным заявить об имеющейся группе публично. Через восемь месяцев после обнародования первой записки «32-х» в том же «Церковном вестнике» было опубликовано объявление Союза церковного обновления, из которого следовало, что к некоторым из «32-х» священников неоднократно поступали запросы о том, где и как можно получить информацию о деятельности группы, приобрести ее издания и вступить с ней в контакт. В виду этих запросов группа «32-х», называвшая себя теперь Союзом церковного обновления, просила всех своих единомышленников обращаться по адресу одного из членов[643].
В декабре 1905 г. выпускавшийся в Казани новый журнал обновленческого направления «Церковно-общественная жизнь» обнародовал и статистику: членов Союза, духовных, и светских, было шестьдесят человек. Столь небольшое число свидетельствовало о том, что Союз так и оставался по преимуществу организацией столичных клириков (хотя в заметке подчеркивалось, что одним столичным населением Союз не ограничивается, организуя местные кружки в провинции). Главной его задачей тогда же провозгласили всемерное содействие созыву церковного Собора весной или осенью 1906 г. Предполагалось, что в работе Собора