[682]. По существу это был призыв бойкотировать государственную власть, призыв к неповиновению. Среди подписавших были и два православных священника – Клавдий Афанасьев и Николай Огнев, принадлежавшие к фракции кадетов. И тот и другой за это были лишены священного сана и на процессе 12–18 декабря 1907 г., рассматривавшем дело подписавших воззвание депутатов, считались уже бывшими священниками, получив наравне с остальными тюремный трехмесячный срок[683]. Эти священники активно выступали против смертной казни, являлись сторонниками передачи земли (в том числе и церковной) крестьянству, разделяли либеральные принципы партии кадетов. Разумеется, в тех условиях их действия не могли рассматриваться иначе, как направленные против государственного порядка и шедшие вразрез с интересами духовного ведомства: ведь материальная необеспеченность большинства сельских клириков в случае отчуждения (даже за выкуп) церковных земель могла только усугубиться.
Однако эти два священника, наказанные за свой радикализм, оказались не последними представителями духовного сословия в Думе, которые исповедывали либеральные и левые взгляды. Новая, Вторая Дума по своему составу оказалась такой же «левой», как и ее предшественница. Среди ее членов православных священников было в два раза больше, чем в предыдущей: если клирики в Первой Думе составляли группу из шести человек, то во Второй их было уже тринадцать. Из этого числа к правым относились только четыре депутата – отцы Дамиан Герштанский, Николай Пирский и епископы Евлогий (Георгиевский) и Платон (Рождественский). Большинство клириков принадлежали к левым и либеральным фракциям (отцы Александр Бриллиантов, Федор Владимирский, Александр Архипов, Антоний Гриневич, Константин Колокольников, Григорий Петров, Федор Тихвинский). Два священника (Михаил Гашкевич и Вячеслав Якубович) числились в правоцентристских фракциях – прогрессистов и октябристов. Таким образом, на этот раз в Думе оказалось больше левых священников, чем духовное ведомство могло предположить. Их настроения были такими же радикальными, как и у бывших (ко времени открытия Второй Думы) священников Клавдия Афанасьева и Николая Огнева. Политические взгляды клириков – членов Думы для Церкви были особенно важны в связи с предполагавшимся к рассмотрению русского парламента вопросом о свободе совести.
В этом деле многое зависело от того, как быстро будут согласованы правительственные предложения и предложения депутатов. Уже первое выступление председателя Совета министров П. А. Столыпина в Думе 6 марта 1907 г. стало демонстрацией, с одной стороны, серьезности правительственных намерений, с другой, – неизбежности подробных оговорок, касавшихся положения в империи Православной Церкви. Указав, что свобода слова, собраний, печати, союзов определены временными правилами, премьер напомнил депутатам, что свобода совести, неприкосновенность личности, жилища, тайна корреспонденции остались еще не нормированными законодательством.
«Вследствие сего, – говорил Столыпин, – в целях выполнения задачи проведения в жизнь начал веротерпимости, правительство вменило себе прежде всего в обязанность подвергнуть пересмотру все действующее отечественное законодательство и выяснить те изменения, которым оно должно подлежать в целях согласования с указами 17 апреля и 17 октября 1905 года»[684]. Но заявив о необходимости расширения и законодательного закрепления основ свободы совести, председатель Совета министров специально остановился и на особых отношениях с Православной Церковью, имеюшей с государством «многовековую связь». Именно эта связь, полагал Столыпин, обязывала правительство положить в основу всех законов о свободе совести начала христианского государства, «в котором Православная Церковь, как господствующая, пользуется данью особого уважения и особой со стороны государства охраной».
Поясняя эту мысль, премьер заявил о призвании власти оберегать полную свободу внутреннего управления и устройства Церкви. Следовательно, речь шла о праве Церкви самой определять, требует или нет изменений ее собственное управление. При этом, однако, указывалось, что «права и преимущества Православной Церкви не могут и не должны нарушать прав других исповеданий и вероучений»[685]. Решить поставленную задачу было непросто, ибо последнее заявление только тогда оказывалось исполнимым, когда все конфессии получили бы право оказательства веры. Впрочем, в случае изменения строя церковной жизни в соответствии с канонами и, соответственно, отказа Церкви от политического «обслуживания» государства по любому случаю, государственная власть (как власть православная) стала бы лишь ее «внешним» союзником, более не заинтересованным в поддержании силой власти духовного авторитета. К тому же силой нельзя было добиться и осуществления декларированного правового паритета религиозных конфессий.
Но в любом случае церковный авторитет был бы востребован государством уже потому, что глава государства оставался верховным ктитором Церкви и защитником православной веры. Видимо так можно объяснить речь Столыпина, вызвавшую бурные аплодисменты правой части Думы и приветственную телеграмму столичного митрополита Антония, охарактеризовавшего выступление премьера как полное достоинства, авторитета и власти. В ответ П. А. Столыпин написал о своей глубокой вере в спасение православной Руси по молитвам русских людей[686].
На следующий день после речи председателя Совета министров в Государственной Думе МВД внесло на рассмотрение депутатов законодательные предположения о религиозных общинах старообрядцев и отделившихся от православия сектантов и их правах, а также об упорядочении гражданско-правового положения старообрядцев и сектантов, браки которых не были записаны в метрические книги. На этом инициативы правительства не закончились. 12 марта министр внутренних дел (а им был все тот же П. А. Столыпин) представил на рассмотрение Думы практически все законоположения, направленные к осуществлению свободы совести, которые разработало его ведомство осенью и зимой[687].
Однако Вторая Государственная Дума, проведя всего 53 заседания, была распущена правительством Столыпина по указу государя 3 июня 1907 г. Мотивы роспуска, как и в случае с Первой Думой, были достаточно прозрачны: депутаты никак не шли навстречу правительству в его желании решить аграрный вопрос, не прибегая к идее принудительного отчуждения земли и придерживаясь принципов указа 9 ноября 1906 г., суть которого сводилась к насильственному разрушению крестьянской общины и насаждению личной крестьянской земельной собственности. К маю 1907 г. стало ясно, что дни Думы сочтены. Правительство видело, что слишком «левый» состав народного представительства не позволит конструктивно сотрудничать с депутатами. Очередным доказательством этого стал случай с депутатами-священниками, не присутствовавшими на заседании 7 мая 1907 г., когда обсуждался вопрос по поводу заговора на жизнь государя.
Спустя пять дней, 12 мая 1907 г., Святейший Синод выпустил специальное определение «о священниках, членах Государственной Думы, принадлежащих к революционным партиям». В определении Святейший Синод поручал митрополиту Антонию вызвать этих священников для того, чтобы они объяснили причины своего отсутствия, и потребовать немедленного оставления «революционной партии». В случае, если депутаты-клирики не пожелали бы оставить «революционные партии», предусматривалось потребовать от них добровольное снятие священного сана. Если же и на это последовал бы отказ, дело планировалось передать на рассмотрение их епархиальных архиереев[688].
14 мая митрополит вызвал к себе отцов Архипова, Гриневича, Колокольникова, Тихвинского. Священник Бриллиантов к владыке не явился. В беседе с крамольными пастырями, вместе со столичным архиереем, принимали участие епископ Иннокентий (Ястребов) и протопресвитер придворного духовенства И. Л. Янышев. Протопресвитер сочувственно отнесся к «мятежным попам», «Вы не знаете, – говорил он генералу А. А. Кирееву, – что эти люди вынесли от власть имеющих… Это мученики, конечно заблуждающиеся»[689]. Но сочувствие влиятельного протопресвитера не спасло священников-депутатов.
К 18 мая они должны были прислать митрополиту Антонию свой ответ или же снять сан. Ни того, ни другого не последовало. Лишь к 20 мая три священника (Архипов, Колокольников и Тихвинский) прислали оправдательные письма. Однако эти письма не могли уже поправить положение: 19 мая Святейший Синод обсудил поведение «левых» священников и постановил всех, 7 мая не присутствовавших на заседании Государственной Думы, передать на суд епархиальных преосвященных. Тогда же епархиальным архиереям предписали запретить отцов депутатов в священнослужении. Исключение было сделано лишь для о. Антония Гриневича, заявившего о выходе из группы трудовиков и доказавшего факт своего присутствия 7 мая на заседании[690].
Сообщая об этом, газета «Колокол» отмечала: «Осудив священников-революционеров, Святейший Синод некоторым образом из пассивной борьбы с революцией перешел к активным мерам против страшного врага веры и Церкви. Необходимо и продолжать борьбу»[691]. Редактор газеты В. М. Скворцов правильно чувствовал направление политических ветров, – в церковных кругах многих думцев считали не только нелояльными светской власти, но даже сторонниками устроения некоей «пресвитерианской Церкви». «Думские священники-революционеры готовы стать во главе дела (их 4)», – писал со слов богослова и юриста Н. Д. Кузнецова генерал Киреев. При этом Кузнецов утверждал, что 3/4 думцев – атеисты