Как известно, таких «левых» депутатов было немного, но именно они, по мнению преосвященного Митрофана, внесли «разделение» и «раздробление» в среду думского духовенства. При этом, говоря о единстве, владыка вел речь только о моральных целях, а не о целях политических. Такие цели могли быть достигнуты только при едином понимании задач. Однако этого-то понимания у некоторых депутатов-клириков не было. Никакой политической клерикальной фракции, о чем писал Ленин, епископ Митрофан создавать не хотел, его мечтой была организация такой группы, которая в своей деятельности руководствовалась бы нравственно-религиозными ценностями. Такой группы в действительности не было. Вся «реакционность» большинства думского духовенства сводилась лишь к тому, что оно традиционно поддерживало правительственные запросы и предложения, стараясь вместе с тем не допустить вмешательства законодательной власти в церковные дела.
Опасность такого вмешательства, как правило, возникала в процессе обсуждения Думой церковного бюджета: согласно Положению об учреждении Государственной Думы, ее ведению подлежали финансовые сметы министров, главных управлений и государственная роспись доходов и расходов. Следовательно, смета ведомства православного исповедания, представлявшаяся обер-прокурором Святейшего Синода, также должна была обсуждаться депутатами. Возможные негативные последствия такого обсуждения современники, близко знавшие церковные проблемы, понимали еще до созыва Думы. «Вопрос в том, можно ли и впредь обойтись в деле ассигнования бюджета на Церковь [без] согласия Думы, – писал в конце мая 1906 г. генерал А. А. Киреев. – Ежели бы при установлении Основных Законов подумали о Церкви, можно бы, пожалуй, было выделить вопрос о Церкви и о ее бюджете, в Основные Законы; к сожалению, этого не сделано (как многое другое), вот теперь мы и стоим перед опасностью банкротства Церкви в финансовом отношении»[703].
Опасения Киреева, как показало время, не были напрасны, хотя финансового банкротства Церкви не случилось. Участвовавший в работе Третьей Государственной Думы преосвященный Евлогий вспоминал позднее, сколь тягостными были всегда обсуждения церковной сметы, ибо Синод не имел престижа в глазах депутатов. «Одни правые поддерживали его, – говорил владыка, – остальные, в той или другой форме, иногда прикрыто (октябристы), иногда явно – проявляли к нему неуважение. ‹…› В лучшем случае Дума относилась к церковным делам равнодушно». Однако смета, «хоть и с трудом», но все-таки регулярно принималась, более напоминая, правда, уступку или милостыню[704].
Согласно смете Святейшего Синода, начиная с того времени, когда в ее утверждении принимала участие Государственная Дума, церковные расходы постоянно возрастали, к 1917 г. достигнув суммы в 66 791 837 рублей (на 1907 г. расходы составляли лишь 29 300 213 руб.) Максимальная статья расходов приходилась на содержание городского и сельского духовенства, церковных школ и духовно-учебных заведений[705]. Однако значительные цифры вовсе не свидетельствовали о блестящем положении большинства русских клириков. Скорее наоборот, – они говорили о сложности решения финансовой проблемы.
Чтобы лучше разобраться в финансовых вопросах, касавшихся Православной Церкви, бюджетная комиссия Государственной Думы уже в 1908 г. выразила пожелание видеть в качестве приложения к церковной смете сведения о состоянии так называемых специальных средств, то есть ведомость о приходе и расходе сумм, завещанных и пожертвованных в пользу церковно-приходских школ; ведомость о приходе и расходе сумм, состоявших в специальных издательских средствах Святейшего Синода по Училищному совету, а также отдельно печатавшуюся смету доходов и расходов специальных средств Святейшего Синода. К примеру, в 1909 г. в смету были внесены новые условные кредиты, позволившие увеличить содержание духовенства на 500 000 рублей и выделить на устройство и содержание церковно-приходских школ и школ грамоты 1 000 000 рублей. К середине своего срока Третья Государственная Дума стала получать от Святейшего Синода к смете, представлявшейся на утверждение депутатов, основательную финансовую справку, в которой давались необходимые объяснения.
Первая такого рода справка появилась в смете за 1910 г. В нее были включены, в порядке главных сметных подразделений, обзор потребностей ведомства православного исповедания, удовлетворявшихся ассигнованиями из казны, с объяснениями каждого происшедшего в смете изменения. Кроме того, в справку включили и список пожеланий, высказанных Государственной Думой и Государственным Советом при рассмотрении смет на 1908 и 1909 гг., с объяснениями ведомства по каждому из пожеланий. Инициатива опубликования такой справки встретила сочувственное отношение со стороны законодательных учреждений, вследствие чего духовное ведомство признало необходимым сохранить новый план объяснительной записки и при смете на 1911 г.[706] В дальнейшем, вплоть до 1917 г., при подаче в Думу сметы, представители обер-прокуратуры прилагали к ней и подробную объяснительную записку.
А в 1911 г., предоставляя смету на следующий год, чиновники духовного ведомства напомнили депутатам, что «в целях выяснения ассигнований по финансовой смете Святейшего Синода» ими был «составлен и представлен в законодательные учреждения Сборник законоположений, на которых основаны назначения по финансовой смете Святейшего Синода, в 3-х частях»[707]. Таким образом, за несколько лет сотрудничества с Государственной Думой обер-прокурор и его подчиненные постарались найти способы бесконфликтного решения финансовых проблем Церкви.
При обер-прокурорах П. П. Извольском и СМ. Лукьянове, занимавших кресло главы духовного ведомства, соответственно, с июля 1906 по февраль 1909 г. и с февраля 1909 по май 1911 г., отношения Думы со Святейшим Синодом были относительно спокойными. Обер-прокуроры, не вызывавшие особо отрицательных чувств ни у левых, ни у правых депутатов, в большей степени занимались «техническими» вопросами: разъяснениями финансовых нужд Православной Церкви и оценкой ее материального положения. Назначенный обер-прокурором после Лукьянова В. К. Саблер хорошо знал не только внешнее (материальное и правовое) положение Церкви, но, в отличие от своих предшественников, прекрасно разбирался и во внутренних ее проблемах. Однако «тут случилась другая беда: его имя и в обществе и в Думе связывали с Распутиным», появление которого «в высших кругах русского общества углубило разлад между Думой и Церковью»[708].
Впрочем, отношение многих депутатов к Саблеру отражало общее недовольство существовавшими в России церковно-государственными отношениями. Распутинская история оказалась прекрасным поводом для этого. «Симфония властей» позволяла депутатам при желании обсуждать не только предложенную в обер-прокурорском докладе смету, но и собственно церковные проблемы. Так было не только во времена Саблера, когда депутаты резко выступили против Григория Распутина, но и в период Четвертой Государственной Думы, в феврале 1916 г. Тогда при обсуждении сметы депутаты заявили Святейшему Синоду не финансовые, а политические пожелания. В условиях Мировой войны, Государственная Дума признала необходимым принятие мер к переустройству управления Церкви на началах соборности, с широким применением местного областного самоуправления и скорейшим созывом в этих целях Поместного Собора. Святейшему Синоду предлагали осуществить преобразования высшего и местного церковного управления, церковного суда, духовных учебных заведений, озаботиться развитием приходской жизни «в связи с обеспечением духовенства». Кроме того, заявляли о необходимости прекратить вредную для церковной жизни практику перевода епископов с кафедры на кафедру и отказаться от взгляда на православное духовенство как на орудие внутренней политики, отменив соответствующие циркуляры и распоряжения[709]. Духовное ведомство оказалось в положении оправдывающейся стороны.
Депутаты прекрасно понимали, что предъявляя претензии Святейшему Синоду, они выказывают недовольство «симфонической» светской властью, поскольку именно в ее компетенцию входило содействие проведению церковных реформ. Церковь оказывалась в двусмысленном положении. Обер-прокурор, официальный докладчик по церковным делам в Думе как глава ведомства, был фигурой политической, членом Совета министров и при этом личным представителем государя в Святейшем Синоде. Ежегодно представляя в Думу смету на грядущий финансовый год, он должен был учитывать не только, а иногда и не столько интересы Церкви, сколько понимание этих интересов «в сферах», так как «государственное начало заглушало все». Это обстоятельство приучало депутатов смотреть на Церковь прежде всего как на политическую институцию, позволяя делать заявления о монополизации веры в России «официальным исповеданием»[710].
Именно такой взгляд на Церковь зачастую мешал членам Думы находить взаимопонимание с православными клириками при обсуждении вопросов, решение которых прямо или косвенно влияло на экономическое состояние ведомства православного исповедания.
Собственно говоря, на обсуждение депутатов вносились законопроекты, которые можно условно разделить на два разряда: об отпуске сумм на различные церковные нужды и о предоставлении духовенству тех или иных прав. К первому разряду относились суммы, отпускавшиеся на увеличение содержания клириков, на строительные надобности, на содержание храмов и монастырей, на пособие различным учреждениям церковно-благотворительного, религиозно-просветительного и церковно-исторического характера, а также на увеличение содержания служащим в духовно-учебных заведения