Открыл полемику председатель комиссии по делам Православной Церкви октябрист В. Н. Львов. Он категорически протестовал против дарования старообрядцам права проповедования своей веры, считая, что право религиозной пропаганды – общественное и поэтому требует общественной регламентации. Государство, считал Львов, обязано дать такую регламентацию, иначе религиозная анархия неминуема. Протестовал он и против наименования старообрядческих клириков иерархическими титулами, ибо иерархия противников патриарха Никона «оспаривает у иерархии Православной Церкви ее иерархическое положение», а наименования православной и старообрядческой иерархий совпадали[732].
Предложение исключить из законопроекта термин «священнослужители» поддержал и товарищ министра внутренних дел СЕ. Крыжановский, напомнивший депутатам, что исповедующее себя как православие старообрядчество не должно иметь законодательно закрепленного наименования своей иерархии, так как иначе «явилось бы образование рядом двух совершенно самостоятельных иерархий, признающих себя православными, то есть, иначе говоря, уничтожение того первенствующего положения, которое дано Основными Законами Православной Церкви»[733]. С формальной точки зрения, Крыжановский, равно как и Львов, был прав: православное государство не могло допустить полной легализации такого положения, когда на его территории существовали бы две Православные Церкви. Но, с другой стороны, уже издание закона 17 октября 1906 г. создавало двусмысленную ситуацию, ибо юридически оформило самостоятельное, во всем отдельное от главенствующей Церкви, бытие религиозных организаций старообрядцев.
Собственно говоря, дело было не в отношении к старообрядцам как таковым, а в государственном статусе Православной Церкви. Этот мотив и стоял за выступлениями депутатов, возражавших против расширения прав старообрядческих общин. Даже выступавшие по этому вопросу клирики отмечали, что свобода исповедания, богомоления и свобода проповеди в пределах общин старообрядцев не встречают возражения со стороны Православной Церкви. Другое дело – свобода пропаганды. В случае ее утверждения надежду на воссоединение придется оставить навсегда. Полное признание старообрядчества, включая право староверов на пропаганду своего исповедания и наименование их духовенства православными иерархическими титулами, значило бы для Православной Церкви самоуничижение.
Обсуждение показало, что все депутаты, принимавшие участие в рассмотрении вопроса о старообрядческих общинах, неизбежно приходили к обсуждению правового положения Православной Церкви, взаимно увязывая оба вопроса. Точно также поступил и считавшийся «левым» лидер кадетов П. Н. Милюков, целиком поддержавший законопроект думской комиссии. Полагая, что не стоит подкреплять Церковь «дополнительными подпорками», Милюков договорился до того, что назвал ее «пустым местом», призвав к отказу от монополии «оказательства веры»[734]. Но подобный призыв не встретил сочувствия у большинства депутатов, особенно депутатов-клириков. Их мнение подытожил епископ Евлогий, предложивший от их имени внести в законопроект ряд изменений.
Во-первых, разрешить старообрядцам проповедование только в своей среде.
Во-вторых, в виду неопределенности термина «старообрядчество» православное духовенство высказывалось за разрешительный, а не явочный порядок открытия старообрядческих общин.
И, в-третьих, клирики рекомендовали отказать духовным лицам старообрядчества в праве именоваться иерархическими наименованиями Православной Церкви[735].
Эти предложения показывали, что на старообрядческий вопрос Православная Церковь и в 1909 г. продолжала смотреть как на вопрос, имевший прямое отношение к ее настоящему и будущему. При этом будущее мыслилось только в союзе с православным государством. Показательно, что резюмировать свои мнения думское духовенство попросило светского депутата – В. Н. Львова. Львов напомнил о положении, в котором находилась в России Православная Церковь, подчеркнув, что когда ей «будут даны те реформы, какие она желает, тогда наступит час говорить» о праве старообрядцев на религиозную пропаганду. А до проведения реформ говорить об этом праве – значит только содействовать умалению союза Церкви с государством[736].
Обсуждение продолжалось и 15 мая, когда, наконец, было проведено голосование. В данном деле удивительным образом сошлись мнения «левых» представителей Думы и ее «центра» – октябристов. Лидер октябристов А. И. Гучков в своем выступлении старался доказать, что вносимые в думский законопроект поправки не нужны. «Оказывается, – говорил он, – что нужно прибегать к самым мрачным картинам состояния нашей Православной Церкви, надо характеризовать наш народ глубоко темным и невежественным, потерявшим церковное и религиозное чувство, для того, чтобы нас напугать той перспективой, будто введение этих поправок знаменует собой крушение Православной Церкви»[737]. В результате, после баллотировки, с незначительными исправлениями законопроект комиссии по старообрядческим делам был полностью рассмотрен. Однако он застрял в Государственном Совете. Это было не удивительно, так как сам председатель Совета министров П. А. Столыпин, желая свободы совести, «не хотел давать свободы религиозной пропаганды», полагая правильным «дать внутреннюю свободу, но ограничить право агитации в пользу того или иного исповедания»[738]. Не сбылась мечта старообрядцев получить прописанное в законе право именовать свое духовенство иерархическими титулами. «Не было также установлено, что все старообрядчество, даже разделенное на поповство и беспоповство, объединяется и управляется, каждое в себе, соборным началом – принцип церковности не был введен в этот закон»[739].
Такие заявления были просто невозможны в «симфоническом» государстве, как невозможно было выработать единый «нормальный» устав религиозных обществ, в котором оговаривались бы права всех групп (в том числе старообрядцев и представителей Православной Церкви). Такое предложение, выдвинутое публицистом СП. Мельгуновым, предусматривало освобождение от государственной опеки всех без исключения вероисповедных организаций, признание за ними свободы религиозных верований и их внешнего выражения. «Осуществление свободы совести требует, таким образом, – писал Мельгунов, – изменения всего действующего законодательства в духе установления гарантий для всех граждан без различия исповедания и в равной мере религиозной свободы»[740].
В 1910-х годах Третья Государственная Дума обсуждала еще один законопроект, имевший непосредственное отношение к Православной Церкви. В отличие от первых двух он касался сугубо внутреннего ее дела. 9 июня 1908 г. Государственная Дума предоставила комиссии по делам Православной Церкви подготовить и внести на рассмотрение депутатов доклад по вопросу о правоограничениях, связанных с лишением или добровольным снятием с себя духовного сана. В общее собрание этот доклад был внесен 1 ноября 1908 г.; принят в первом обсуждении 5 мая, во втором – 31 мая, по докладу редакционной комиссии – 2 июня 1909 г. Депутаты внимательно изучили проект, представленный Министерством внутренних дел и добавили в него некоторые коррективы, увеличивающие права лиц, снявших с себя священный сан. В представлении МВД предполагалось исключить из закона ограничение права бывших священников, причетников и монахов поступать на государственную службу. Чиновники считали необходимым запретить лишь прохождение государственной службы в пределах той губернии, где «бывшие» состояли священно– и церковнослужителями либо монахами.
Государственная Дума, в отличие от МВД, предлагала вообще отменить ограничения прав бывших клириков. Правда депутаты оговаривались, что бывшему монаху, исключенному на основании церковных законов и по приговору духовного начальства, нельзя проживать на расстоянии менее 5 верст от той обители, где он ранее проходил послушание, если речь не шла о столицах и губернских городах. При добровольном снятии монашества бывшему иноку должно было предоставляться пользование всеми «правами, как по роду, происхождению, образованию и ученым степеням ему принадлежащими, так и службой до пострижения приобретенными». Служба добровольно снявших сан «в штатных должностях в духовном звании» должна была засчитываться «при исчислении лет выслуги на пенсию и при поступлении на государственную службу», а прохождение службы в духовных должностях должно было вноситься в послужные списки. В случае снятия священного сана с исключением из духовного звания на основании церковных законов и по приговору духовного начальства предполагалось предварительно сообщать о происшедшем в местное губернское правление[741].
Государственный Совет внес в законопроект свои поправки. Сенаторы исключили право добровольно снявших сан на зачет времени службы по духовному ведомству в срок выслуги пенсии. В ином случае вопрос потребовал бы подробного сопоставления с постановлениями Общего устава о пенсиях и Устава о пенсиях священникам духовного ведомства. Кроме того, Государственный Совет дополнил, что добровольно сложившие сан сохраняют не только права состояния по происхождению, образованию и службе, но и приобретенные путем пожалования. Для лиц, лишаемых духовного сана за пороки и проступки по решениям духовного суда, Государственный Совет сохранил ограничения в праве поступления на государственную службу: для священников – на три года, для диаконов – на два.
В результате возникших разногласий была создана согласительная комиссия из