.
Таким образом, преобразования считались необходимыми вследствие возможного осуществления в России принципов свободы совести. Не стараясь осмыслить саму возможность такой свободы в конфессиональном государстве, консервативные церковные журналисты указывали властям, что их беспокоит «общий дух», «общее направление» правительства. Церковные реформы требовались для восстановления нарушенного политического равновесия между православием и инославием (иноверием). «Колокол», будучи выразителем мыслей и чувств правой части церковной общественности, с начала 1907 г. постоянно публиковал статьи о необходимости созыва Собора. Надежда увидеть скорое восстановление канонического строя церковного управления заставляла сторонников идеи соборности постоянно выступать в православной прессе, убеждая светские власти не отказываться от реализации «соборных» заявлений 1905 года. Л. А. Тихомиров, например, выступил в «Колоколе» с новыми горячими призывами созвать Собор спустя всего десять дней после своей предыдущей публикации[763].
Столь пристальное внимание к будущему Собору не могло не вызвать ответной реакции властей, в то время еще не решивших, стоит или нет спешить с этим делом. Обер-прокурор Святейшего Синода П. П. Извольский в январе 1907 г. внес на рассмотрение Совета министров свои предложения по вопросу об отношении государственной власти к Православной Церкви. В этих предложениях заявлялось, что правительство признает за Церковью полную свободу внутреннего управления и самоустроения, а также необходимость широких реформ во всех сторонах ее внутренней жизни. Проведение реформ правительство относило в ведение самой Церкви «в лице предстоявшего Поместного Всероссийского церковного Собора», содействовать осуществлению которого почитало своим долгом[764].
Впрочем, эти радужные заявления не могли радовать тех, кто внимательно следил за развитием «церковной темы» в течение последних полутора – двух лет: общие слова правительство не подкрепляло указанием на конкретные сроки. Следовательно, вопрос о созыве Собора рассматривался им чисто гипотетически. Близко стоящие к обер-прокуратуре современники могли понять это еще раньше и вовсе не из правительственных деклараций. Настроение руководителя духовного ведомства в тех условиях, в отличие от эпохи К. П. Победоносцева, не столько свидетельствовало о его личной заинтересованности или незаинтересованности в проведении церковных реформ, сколько служило показателем изменения отношения к реформам в правительственных кругах.
В этой связи показательна составленная П. П. Извольским докладная записка, адресовавшаяся государю. В записке давался краткий отчет о состоянии церковных дел после отставки К. П. Победоносцева. В записке обер-прокурор указывал, что провозглашенная необходимость возвращения «к правильному каноническому строю» подорвала авторитет его ведомства. – Тогда ожидался созыв Собора, на который и иерархией, и обществом возлагались большие надежды; патриарх должен был придать Церкви новый блеск и уврачевать все ее раны. «Однако труды Предсоборного Присутствия, – полагал Извольский, – сами по себе очень интересные, вскоре обнаружили, что в правящих кругах Церкви канонический строй понимался не как внутренняя ее самодеятельность, а как новая форма власти». Но в ожидании будущего церковная власть, по мнению обер-прокурора, не замечала настоящего, а именно происходившего на ее глазах распада церковной дисциплины[765].
Кроме того, иерархия, ранее подавленная светской властью, встала на опасный путь вмешательства в государственные дела. В качестве примера Извольский приводил статьи почаевских монахов, проповеди иеромонаха Илиодора (Труфанова), выступления Саратовского епископа Гермогена (Долганева). Священнослужители порой так резко критиковали действия правительственных чиновников и своевольничали, что складывалось впечатление, будто они оппозиционны официальным властям. Вызванные опасениями за будущее православия в России заявления правых церковных оппозиционеров грозили, по словам обер-прокурора, созданием «совершенно нового в нашей истории явления – антагонизма между духовной и светской властью, между Церковью и государством». Разрыв церковно-государственного союза, всегда олицетворявшегося в государе, считался реальной опасностью, к которой примешивалось и честолюбие некоторых иерархов, отождествлявших борьбу за свою власть с борьбой за коренные государственные начала. Тем самым, по-существу, заявлялось, что некоторые иерархи стремятся узурпировать церковные (или, шире, религиозные) права государства.
«Этой церковно-политической агитации ныне надо положить предел, – убеждал обер-прокурор императора, – напомнив Церкви, что источник власти – один, и что все в государстве должно этой власти покоряться». Считая необходимым обратить серьезное внимание власти на антиправительственные «выходки» названных клириков, Извольский полагал необходимым на некоторое время отложить мысль и о созыве Собора, и о создании такой единоличной церковной власти, «голос которой будет иметь вес и значение в делах государственных; для этого, – писал он, – Церковь в настоящее время не обладает еще ни достаточной внутренней подготовкой, ни достаточной свободой от влияния политической агитации и политических честолюбцев»[766].
Предельная откровенность обер-прокурора, однако же, не привела к официальному правительственному заявлению об отсрочке созыва Собора: данное ранее слово негоже было брать назад. Поэтому правительство и не спешило с декларациями, предпочитая при случае подтверждать свое «искреннее» желание созвать Собор. Уже зимой 1907 г. цена этого желания стала окончательно ясна. Так, посетивший столичного митрополита Антония генерал А. А. Киреев, вынес впечатление, что Собор «в виду смутного времени», откладывается на неизвестное время. Генерал был категорически не согласен с подобной постановкой вопроса, полагая, что Собор оказал бы благотворное влияние и на мирские дела[767].
Мнение Киреева, равно как и пожелания Л. А. Тихомирова к началу 1907 г. были уже политически неактуальными. Как уже говорилось, принимая в начале 1907 г. тезисы Предсоборного Присутствия, государь ни слова не сказал о Соборе. Проблема заключалась лишь в том, как корректнее не решать вопрос о восстановлении канонического строя. 1907 год и начало 1908-го стали для светских властей тем временем, когда они искали этот ответ. Данное обстоятельство может объяснить, почему публицистическое обсуждение «скорого» созыва Собора так затянулось. Даже информированный «Колокол» не спешил разочаровывать своих читателей (а, быть может, и сам не желал раньше времени признаваться в тщетности столь давних надежд на созыв Собора), помещая на своих страницах статьи «К предстоящему церковному Собору». 3 мая газета сообщила, что доклад Святейшего Синода о Соборе был удостоен высочайшего утверждения, уведомив читателей, что, «как говорят», Собор созовут осенью текущего года. Далее читатели информировались о том, из кого предполагалось составить Собор и какова предполагаемая схема выборов на него.
Согласно схеме, Собор должны были составить епископы, клирики и миряне. Предполагалось устроить трехстепенные выборы. Первоначально миряне – выборщики на Собор избирались приходами. Приходские избранники, вместе со своими причтами, собирались на благочиннических съездах, в свою очередь избиравших по одному человеку из клира и мирян на епархиальный съезд. В епархии, также демократическим способом, выявлялось шесть кандидатов (три клирика и три мирянина), из числа которых местный архиерей и избирал членов Собора[768]. В качестве подтверждения серьезности намерений властей воспринималось и известие, тоже опубликованное в мае, о награждении митрополита Антония (Вадковского) орденом св. Александра Невского с бриллиантовыми украшениями, – «в воздаяние трудов» по руководству занятиями Предсоборного Присутствия, учрежденного «для разработки вопросов, подлежащих рассмотрению Поместного Всероссийского Собора, ныне уже приведенных к благоуспешному окончанию»[769].
То, что награжден был архиерей, которого церковных кругах считали инициатором дела церковной реформы, на первый взгляд свидетельствовало о желании государя довести это дело до логического конца, то есть до созыва Собора. Но это только на первый взгляд. Проблема заключалась не в желании или нежелании самодержца, а в политических возможностях «симфонического» государства, только что пережившего революцию и естественно опасавшегося новых потрясений. Искреннее стремление Николая II созвать Собор наталкивалось на необходимость учитывать возможные негативные последствия созыва Собора. Поэтому «соборобоязнь» нельзя считать проявлением лицемерия светских властей.
К тому же не только они боялись Собора. В таком чувстве признавался даже В. В. Розанов. Летом 1907 г. правый «Колокол» подобные чувства открыто осуждал, призывая не бояться Собора, «как пуганая ворона куста», и убеждая читателей в том, что Собор «станет только моментом бытия церковной государственности». Видимо тогда еще считалось необходимым поддерживать надежды на благополучный исход дела, благо светские власти никак не выказывали своего отрицательного отношения к идее созыва Собора. Более того, в сентябре было опубликовано высочайшее повеление Правительствующему Сенату, в котором сообщалось об утверждении государем 25 апреля 1907 г. «Положения о составе предстоящего чрезвычайного Собора русской Церкви и о порядке производства дел на оном».
Опубликование повеления заставило вновь заговорить о скором созыве Собора. Но, радуясь предстоявшему событию, церковные консерваторы из «Колокола» указывали, что, к удивлению любого верующего христианина, среди православных пастырей есть такие, кто считает Собор нежелательным и объявляет ему «бойкот»