[770]. Правда в данном случае «Колокол» ссылался на сообщение какой-то «одной» столичной газеты, надеясь, что оно – вымышленное. Но важно даже не то, истинное оно было или ложное. Принципиальнее иное: о клириках, не желавших Собора, заговорили в печати.
Это было первое, но, как показало будущее, не последнее упоминание о нежелательности Собора: спустя год заявления о возможности и желательности проведения церковных реформ без Собора будут делаться на страницах самого «Колокола». О своей боязни Собора тогда же – осенью 1907 г. – сообщил А. А. Кирееву и обер-прокурор Святейшего Синода. Но «побаивался», полагал генерал, не он один и преимущественно потому, что могли возникнуть догматические вопросы, на которые не было ответов. «Но разве это не позор?! – восклицал Киреев, – боятся раскола! Да он сам назревает, и будет хуже, если он совершится вне Собора! В Соборе с ним можно будет бороться, а если вероисповедные вопросы не будут затронуты „еретиками“ за стенами Собора, то при свободе совести, при безнаказанности раскол образуется скорее и беспрепятственнее»[771].
Какие догматические вопросы могли возникнуть, генерал не пояснял, но было ясно, что он связывал их обсуждение с возможным развитием в России принципов свободы совести. Впрочем, в то время публично старались не говорить о страхах, предпочитая обсуждение «перспективных» проблем, например, – о выборах на Собор достойных мирян. Статьи «в ожидании церковного Собора» публиковались тогда достаточно часто. В них содержались оптимистические заявления о скором восстановлении канонического устройства русской Церкви. Голоса надеявшихся звучали так уверенно, что не только «левые», но и некоторые консервативные публицисты, писавшие на тему церковно-государственных отношений, в 1907 г. стали заранее критиковать будущий Собор.
М. О. Меньшиков, публицист влиятельного «Нового времени», отзывался о Соборе как о «священно-канцелярской логомахии», «словоупражнении рясофорной и митрофорной бюрократии», из которой ничего искреннего, серьезного и великого не выйдет[772]. Эти слова были с энтузиазмом подхвачены «левым» СП. Мельгуновым, не верившим в то, что Собор мог бы явиться «предвестником грядущего духовного обновления». Все попытки возродить православие, по его мнению, могли привести только к тому, что из «невольного орудия» политики государства Церковь превратится в его добровольную союзницу. Аргументация Мельгунова представляет интерес вовсе не потому, что она бесспорна, а по причине частого ее использования теми представителями русского общества, кто считал полное осуществление в России свободы совести и, разумеется, отделение Церкви от государства – правильным и закономерным.
Толки о Соборе, писал Мельгунов, пробудили инертную в большинстве своем массу духовенства. Идея замены бюрократического церковного строя выборным получила широкий отклик. «Огромное большинство высказалось в сущности против того плана церковных преобразований, как первоначально он был намечен в духовных правительственных сферах. ‹…› Когда Предсоборное Присутствие не вняло голосу, поистине всей „Церкви“ и стал также известен состав будущего Собора, интерес к церковным преобразованиям значительно ослаб: все предопределено синодальной бюрократией». По мнению публициста, власти готовили «реакционный» Собор, примером чего могли служить «истинно-русские люди», с радостью ухватившиеся за идею восстановления в России «археологического учреждения патриаршества»[773].
Такой взгляд показателен не только как проявление крайнего суждения, но и по причине иного свойства: далеко не все «истинно-русские люди» (как называли черносотенцев) стояли за восстановление патриаршества. Многие из них находили правильным сохранить в церковном строе все как есть. Как известно, Собор в 1907 г. не был созван. Ни его сторонники, ни его противники, не могли быть удовлетворены: официальная власть четко не сказала ни да, ни нет. Оставалось ждать каких-либо «знаков», которые позволили бы сделать окончательный вывод. Даже близкий к «сферам» генерал Киреев терялся. Если в начале 1907 г. он отмечал, что Собор отложен на неопределенное время, то год спустя занес в дневник оптимистичные уверения своего собеседника – протопресвитера придворного духовенства И. Л. Янышева – о скором созыве Собора: «Собор не отложен ad calendas graecas»[774].
Впрочем, о рискованности скорого созыва Собора уже 1 января 1908 г. писал «Колокол», и это было показательно. Его издатель – многолетний чиновник духовного ведомства В. М. Скворцов, – на страницах своей газеты старался не допускать рассуждений, которые могли бы быть негативно восприняты наверху. Достаточно быстро, прямо на глазах, его газета из защитницы идеи Собора перешла в ряды сторонников «постепенности». В передовице, подводя итоги прошедшего года, газета отмечала, что «Церковь в 1907 г. впервые почувствовала себя в тупике, куда загнало ее все то же пережитое Русью освободительно-обновленческое движение последних наших лет».
«Колокол» считал, что созывать Собор в это «безвременье» слишком рискованно. Стоит дождаться окончательного поражения революции и определенной деятельности Государственной Думы по церковным и вероисповедным вопросам. «От Собора должен исходить авторитетный для всей России решающий приговор на думские предположения и решения религиозно-вероисповедных вопросов, – писала газета. – Совершить эту последнюю и главнейшую подготовительную стадию к созыву церковного Собора старый год предоставляет в наследие новому»[775].
Итак, подготовительные работы объявлялись незавершенными, а время для Собора – неподходящим. К тому же в условиях, когда Первая и Вторая Думы показали свою нелояльность правительству и оказались распущенными, а Третья только начала свою работу, ожидать «определенной деятельности народного представительства» можно было сколь угодно долго. Так и получилось: газета «Колокол» в течение первой половины 1908 г. практически ни разу не отозвалась на вопрос о Соборе, предпочитая обсуждать более актуальные вопросы.
Однако в церковной жизни наступившего 1908 г. все-таки произошло одно исключительно важное событие, которое современники, кто всерьез, кто в насмешку, назвали «некоторым подобием Всероссийского церковного Собора». Был созван IV Всероссийский миссионерский съезд, проходивший в течение двух недель с 12 по 26 июля в Киеве. На съезде присутствовали 3 митрополита, 32 архиепископа и епископа, 6 архимандритов, 152 представителя белого духовенства, 60 профессоров и преподавателей духовных и светских учебных заведений, 45 епархиальных миссионеров – священников и 23 – светских. Были чины центрального церковного управления и синодальные миссионеры, монахи, «ревнители православия» и т. д. Всего – 626 человек[776]. Такое значительное число участников говорило о том, что съезду придавали исключительное значение (тем более, что предшествовавший III миссионерский съезд состоялся одиннадцатью годами ранее, в 1897 г.).
Председателем IV миссионерского съезда, приуроченного к празднованию 800-летия Киево-Михайловского монастыря, стал архиепископ Волынский Антоний. Даже у некоторой части консерваторов это вызвало беспокойство. Например, придававший съезду исключительно большое значение и видевший его цель в самооценке, самокритике русской Церкви, А. А. Киреев назвал преосвященного человеком неуравновешенным, крайним. Через несколько дней Киреев вновь подтвердил свое заключение, указав, что «под влиянием Антония съезд принимает крайнее направление»[777].
Впрочем еще до начала работ было ясно, что предстоявший форум будет отличаться исключительной активностью, а при рассмотрении некоторых вопросов – и непримиримостью. По синодальной программе предусматривалось создание на съезде трех отделов: исторического, апологетико-полемического и организационного. Но подготовительная комиссия, созванная в Киеве под руководством архиепископа Антония, значительно расширила и видоизменила предположения Святейшего Синода. «Из узкого собрания специалистов миссионерского дела, – отмечал биограф владыки Антония епископ Никон (Рклицкий), – подготовительная комиссия придала этому съезду общецерковный характер, сделав его как бы церковным Собором митрополичьего округа»[778].
На съезде было сформировано девять отделов: противораскольничий; единоверческий; противосектантский; противокатолический; по церковному учительству и по вопросу о мерах борьбы с социализмом, анархизмом и неверием; организационный; издательско-миссионерский; противомусульманский; преподавательский. К участию в общих собраниях не допустили действительного статского советника А. А. Папкова, специалиста по приходскому вопросу, – за участие в старообрядческом журнале «Церковь». Старообрядческому начетчику, историку Церкви Ф. Е. Мельникову и архимандриту Михаилу (Семенову), незадолго до того перешедшему из Православной Церкви к старообрядцам, приемлющим Белокриницкое священство («австрийцам»), также не разрешили присутствовать на съезде[779]. Правда, публичный диспут между старообрядцами и официальными миссионерами в Киеве все же состоялся.
Со стороны первых его вел отец Михаил (Семенов), со стороны вторых – синодальный миссионер протоиерей Ксенофонт Крючков. По словам Ф. Е. Мельникова, зал был заполнен исключительно миссионерами, посторонняя публика не допускалась. Темой беседы выбрали вопрос о том, может ли Церковь существовать долгое время без епископа. Старообрядцы полагали, что на диспуте Крючков «просто балаганил и неистовствовал: ругался, обзывал своего собеседника „самозванцем“, „отступником“, „беглецом“, „предателем“. Обращался к архимандриту Михаилу грубо: „Михаила“. А вся „армия миссионеров“ при каждой выходке Крючкова смеялась. „Конечно, – резюмировал Мельников, – такая „публика“ не убедилась доводами ученого собеседника“