[780]».
Однако пристрастное суждение старообрядческого начетчика следует несколько скорректировать: председатель миссионерского съезда архиепископ Антоний (Храповицкий) был искренним сторонником воссоединения со старообрядцами. Другое дело, как он понимал церковный раскол и принципы воссоединения. Его дискуссия со старообрядцами, о которой разговор еще впереди, – яркое доказательство непонимания психологической стороны раскола, сторонников которого пытались переубедить, используя старый миссионерский набор аргументации.
Открытие IV миссионерского съезда приветствовал обер-прокурор Святейшего Синода П. П. Извольский, подчеркнувший, что в основе суждений делегатов, несомненно, будет лежать воля государя, выраженная в указе 17 апреля 1905 г. Но дарование свободы вероисповедания и общественной молитвы, по мнению Извольского, вовсе не означало того, что эта свобода дана «на ослабление и разорение православия»[781]. Иными словами, заявлялось о стремлении государства и впредь поддерживать Православную Церковь силой внешнего авторитета власти.
Дальнейшая работа съезда показала, что многие делегаты считали такую поддержку не только желательной и необходимой, но и естественной. Характерный пример – вопрос о смешанных браках православных с инославными. Съезд выразил желание, чтобы подобные браки были бы запрещены и допускались лишь в исключительных случаях. Такое пожелание встретило недоумение даже в среде церковных консерваторов. «Несомненно, есть каноны, строго запрещающие такие браки, – писал генерал Киреев. – Потому что инославные – еретики; но ведь и самое понятие ереси изменилось. Прежде еретики были люди, враждовавшие с православием, злоумышлявшие против него»[782]. Киреев полагал, что в начале XX столетия ни протестантские «толки», ни англиканство не могут быть отнесены к злоумышляющим против православия религиозным организациям.
Съезд рассмотрел вопрос и о секте иоаннитов, которую архиепископ Антоний считал весьма вредным хлыстовским лжеучением[783], а также многочисленные миссионерские вопросы, проблемы церковного учительства, ситуацию с отпадением православных в католицизм, пропаганду атеизма и социализма и ряд других. Съезд приветствовал ходатайство Святейшего Синода о восстановлении почитания св. Анны Кашинской (оно было возобновлено через год, летом 1909 г.). Однако, решая вопросы церковной жизни, делегаты часто вносили в дела веры политику. Они не желали даже говорить о возможности «оказательства» для какой-либо иной, кроме православной, конфессии. Миссионеры признали исполнение закона о свободе вероисповеданий умаляющим значение Церкви.
Непросто обстояли дела и с вопросом о созыве Собора. Понимая, что надежды на его успешное разрешение почти нет, архиепископ Антоний постарался найти компромисс, заявив на последнем заседании съезда, что до Собора должны произойти «существенные изменения в церковном строе», наступить полное успокоение в обществе и школе, организоваться приходская жизнь и быть восстановлено патриаршество. «Другими словами, – комментировал слова владыки СП. Мелыунов, – получается заколдованный круг: без церковного Собора не может быть церковного обновления, без последнего не может быть созван Собор. ‹…› Миссионеры требуют не только исключительных преимуществ для господствующей Церкви, но и передачи в ее ведение всех вероисповедных дел, а в результате запрещения свободы религиозной пропаганды, восстановления законов, карающих за отпадение от православия»[784].
Формально Мелгунов был прав – православные миссионеры желали восстановления для Православной Церкви прежних гарантий и преимуществ. Однако их голоса могли звучать тем громче, чем меньше шансов было созвать Поместный Собор и решить на нем многочисленные вопросы церковного реформирования. В самом деле: если государство, называющее себя православным, очевидно не желает созыва Собора, но, в то же время, не хочет отказываться и от «идеологических» услуг Церкви, то оно должно вернуться к прежней модели церковно-государственных отношений, то есть восстановить прежние правила «политической игры».
Не случайно, думается, и генерал Киреев считал IV миссионерский съезд одной из попыток обойти созыв Собора. «Решения съезда, – полагал он, – будут представлены в Синод, на этом дело и остановится! Но ведь вот останется грозный вопрос. Где возьмет Синод авторитет для того, чтобы доставить своим решениям необходимый среди христиан авторитет? Не будет авторитета [-] и решения Синода останутся без употребления!»[785]
Действительно, в Святейшем Синоде была организована специальная комиссия по проведению решений съезда в жизнь. Некоторые предложенные делегатами меры были осуществлены. Например, определением Святейшего Синода от 4–9 июня 1909 г. по представлению архиепископа Антония было решено ввести в семинарский курс нравственного богословия разбор и обличение социализма[786]. Определением от 26 марта – 4 апреля 1913 г. Святейший Синод учредил Издательский совет и положение о нем. (Решение о необходимости этого Совета также вынес IV миссионерский съезд). Также по ходатайству Киевского съезда в различных местностях страны прошли региональные миссионерские форумы: в июне 1910 г. – в Казани, в июле 1910 г. – в Иркутске (Сибирский съезд). В июле 1909 г. состоялся монашеский съезд, целью которого было содействие поднятию духовной жизни в монастырях.
Уже то, что решения зачастую принимались со значительным опозданием, свидетельствовало: практических последствий IV миссионерский съезд иметь не мог. К такому мнению склонялся и митрополит Евлогий, много лет спустя вспоминавший это событие. Владыка отмечал, что заметного подъема в деле миссионерства или радикальной реформы в его реорганизации съезд не дал. Но митрополит обратил внимание на другую, не менее важную сторону события: в Киеве состоялась встреча иерархов, «которые обычно жили совершенно обособленной жизнью, имели очень мало живого общения между собой. Ведь по Духовному регламенту архиерей мог оставить свою епархию и поехать к своему собрату, с разрешения Святейшего Синода, только на 8 дней»[787].
Среди участников съезда распространялись слухи о том, что за их встречей внимательно следят светские власти, опасающиеся, «как бы чего не вышло». Архиепископ Варшавский Николай (Зиоров) сообщал невероятные, по словам генерала Киреева, сведения, «будто бы генерал-губернатору Сухомлинову предписано было из Петербурга наблюдать, чтобы съезд не занимался политикой? Сам Николай, – комментировал далее Киреев, – не очень доверяет этому слуху. Я его совсем отвергаю»[788]. Однако слух все же имел место, что не менее важно, чем его достоверность! Складывалась удивительная ситуация: если либерально настроенная общественность критиковала съезд за якобы присущее его участникам желание оставить священников в «прежнем положении жандармов» и потакание «реакционным настроениям» правительства[789], то сами «реакционеры» подозревались светскими властями в стремлении к излишней политизации.
В чем было дело? Возможно предположить, что причиной явилось ходатайство Киевского съезда перед правительством об изъятии из Государственной Думы законопроектов о свободе совести. Этот «политический» вопрос входил в общий пакет столыпинских законопроектов, отзывать который в 1908 г. никто еще не собирался. В отличие от делегатов съезда, это прекрасно понимали члены Святейшего Синода, к которым в Киеве было составлено специальное обращение. Делегаты просили их содействия в возвращении Православной Церкви хотя бы некоторых ее прав по ограничению иноверческой пропаганды. «Но, вероятно, С[вятейший] Синод откажет в этом, – писал Киреев. – При чем же тогда останутся прерогативы господствующей Церкви?!»[790]
Святейший Синод, действительно, не мог обращаться в правительство с такого рода инициативами, – это означало бы, что он либо считает себя составной частью государственной машины, либо не доверяет светским властям, многократно заявлявшим о первенстве в России Православной Церкви. Прошедший политическую школу 1905 года Петербургский митрополит Антоний прекрасно понимал это, почему, думается, и не спешил удовлетворять требования правой части делегатов, заслужив от них несправедливую славу «гасильника» за отказ лично представить государю вопрос о веротерпимости[791].
К концу 1908 г. стало окончательно понятно, что в обозримом будущем Поместный Собор вряд ли соберется. Подтверждала это и публикация «Колокола». В ноябре и декабре 1908 г. на его страницах была опубликована статья И. В. Преображенского с характерным названием – «Возможность и преимущество церковной реформы без созыва Собора». Публикуя работу Преображенского, «Колокол» по существу закрывал официальную полемику о скором Соборе, демонстрируя отношение властей к проблеме, совсем недавно считавшейся актуальной.
Преображенский сообщал, что перед тем, как решиться на публикацию, отдал статью на суд отца Иоанна Кронштадтского, выразившего полное одобрение прочитанному[792]. Главная мысль автора проста и понятна: Собор в нынешних условиях не нужен, его стоит заменить единоличным решением выдающегося церковного деятеля. Этот деятель должен изучить подготовленные материалы и выбрать оптимальные решения. По словам Преображенского, проект нового церковного строя обязан отражать в себе не только «соответственное знание автора проекта», но и его способность к творчеству. Истинное творчество «недоступно для совокупных сил, ибо творить сообща немыслимо».