Сразу же получив высочайшее согласие, уже на следующий день, 29 февраля, Святейший Синод принял определение за № 1834 о персональном составе Предсоборного Совещания. Его председателем было решено назначить архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского). Участниками Совещания стали Волынский и Холмский архиереи Антоний и Евлогий, – на время их присутствия в Святейшем Синоде, член Государственного Совета, профессор Харьковского университета по кафедре церковного права протоиерей Т. П. Буткевич, редактор «Церковных ведомостей» М. А. Остроумов, профессор столичной духовной академии И. И. Соколов. Делопроизводителем стал доктор церковной истории С. Г. Рункевич[816]. То, что состав Предсоборного Совещания ограничивался всего семью членами свидетельствовало о его «технической», вспомогательной роли. Совещание должно было ускорить созыв Собора, дорассмотрее и доработав те материалы, которые ранее изучило представительное Предсоборное Присутствие.
Заготовленный Саблером проект высочайшего указа (текст которого составил С. Г. Рункевич) содержал упоминание о создании Предсоборного Совещания «для ближайших приуготовительных к Собору действий. Призывая всесильную помощь Вседержителя мира и Царя Царствующих Господа, – говорилось в проекте указа, – Мы признаем ныне благовременным определить созвание Собора на… и поручаем Святейшему Синоду сделать к сему надлежащие, в соответствии с утвержденными нами правилами и в согласии с церковными канонами, распоряжения»[817]. Эту бумагу обер-прокурор предполагал обсудить с министрами финансов и внутренних дел, в конце концов, представив на рассмотрение депутатов Государственной Думы.
Но буквально за несколько дней до выступления перед депутатами, 2 марта 1912 г., Саблер получил от Николая II записку, в которой говорилось «о невозможности предрешения сейчас срока созыва Поместного Собора». Поэтому император просил обер-прокурора не касаться этого вопроса ни с председателем Совета министров и министром финансов В. Н. Коковцовым, ни с министром внутренних дел А. А. Макаровым[818]. Выступлению Саблера в Думе этот отказ государя нанес серьезный удар, – ведь в случае указания Николаем II точной даты созыва Собора многие «неудобные» вопросы депутатов отпали бы сами собой. Единственной опорой обер-прокурора оставалось высочайше одобренное определение Святейшего Синода об образовании Предсоборного Совещания. Этим «козырем» Саблер и воспользовался, выступая в Думе 5 марта 1912 г.
В своей речи он вспомнил о Поместном Соборе и заявил, что «очень счастлив» сообщить депутатам об образовании Предсоборного Совещания. Особо обер-прокурор подчеркнул, что руководство новым органом осуществляет архиепископ Сергий, человек, который не будет откладывать дело до бесконечности, «не будет этим как бы проявлять странную косность ведомства, словно готового хранить и собирать то, что и совестью и историей осуждено». В. К. Саблер старался убедить депутатов в желании духовного ведомства идти вперед, улучшая и усовершенствуя прежние порядки. «Верной стезей», по его словам, и станет Собор. Саблер вырвал у части правых депутатов не только продолжительные рукоплескания, но и крики «браво»[819].
Правда, аплодисменты не смогли заглушить резкой критики со стороны председателя комиссии по делам Православной Церкви В. Н. Львова, не усматривавшего в предстоящих трудах Предсоборного Совещания особо утешительных свойств, которые могли бы приблизить православных «к давно желанному Собору». Львов вспомнил Распутина и расправу над Саратовским епископом Гермогеном, осмелившимся выступить против «старца»[820]. Резко говорил о Саблере и крайне правый В. М. Пуришкевич. «Обмен любезностями» на этом не завершился. Неделю спустя, 12 марта, обер-прокурор снова получил возможность выступить в Думе. Свою речь он построил так, чтобы лишний раз подчеркнуть собственные заслуги в деле подготовки Поместного Собора.
«Я попрошу вписать в летопись русской Государственной Думы, – говорил Саблер, – что в марте 1912 г. обер-прокурор Святейшего Синода помнил слова, сказанные им в марте 1905 г. ‹…›, что он будет рад, если дождется своих похорон, то есть до обновления церковного и создания для обер-прокурорской власти иных условий бытия. Далее я попрошу занести в ту же летопись Государственной Думы, – продолжал он, – что тот же обер-прокурор, 3 мая, когда он приветствовал своих сослуживцев в Святейшем Синоде, сказал, что его заботой будет возвеличить Церковь Христову, а себя умалить»[821].
Выступление, однако же, не доставило Саблеру популярности в Думе. Либеральная общественность, всегда интересовавшаяся церковными вопросами (правда с целью добиться осуществления полной свободы совести), также не оценила его громких речей. По словам Д. В. Философова, дело было не в психологических настроениях обер-прокурора, а в проводимой им церковной и государственной политике, так как по своему существу «автономия Церкви вовсе не связана с умалением обер-прокуратуры». Правовые проблемы, имевшие место в отношениях Церкви и государства в России, демонстрировались, по мнению многих, уже упомянутым делом епископа Гермогена[822].
Современники, как оказалось в дальнейшем, были недалеки от истины. Спустя несколько лет бывший иеромонах Илиодор (Труфанов), некогда близкий к епископу Гермогену и Григорию Распутину, вспоминал, как «старец» говорил ему: «И без Собора хорошо; есть Божий помазанник и довольно; Бог его сердцем управляет, какой же еще нужно Собор». Даже если считать заявление скандального расстриги голословным, остается приводимая тем же Илиодором информация о телеграфном сообщении, 5 марта 1912 г. посланном Распутиным товарищу обер-прокурора Святейшего Синода П. С. Даманскому: «Неужели, миленький, Собор? Ах! не доросли»[823]. Едва ли Илиодор, ссылавшийся на дневник почитательницы «старца» О. Лохтиной, и это выдумал, несколько лет спустя с точностью до дня припомнив, когда такая телеграмма могла оказаться более всего своевременной. Нежелание Распутина никакого принципиального значения, разумеется, не имело. Оно характерно с психологической точки зрения, как иллюстрация возможных опосредованных влияний на обер-прокуратуру, в марте 1912 г. устами В. К. Саблера заявлявшую о желании созвать Собор. Это тем более может показаться важным, если вспомнить о мартовском же отказе государя определить точные сроки его созыва.
В отличие от Предсоборного Присутствия, работа Предсоборного Совещания освещалась церковной прессой нерегулярно и кратко. Как правило, это были сводки, публиковавшиеся в разделе хроники «Церковных ведомостей». Первое сообщение появилось в марте: открытие Совещания приурочили к 8 марта 1912 г., то есть к тому дню, когда в 1906 г. начало свою работу Предсоборное Присутствие. Тогда же церковную общественность проинформировали о том, что Совещанием «должны быть представлены готовые законопроекты с объяснительными записками, составленные на основании материалов Предсоборного Присутствия, а где нужно, и дополнений к ним». Главным назывался вопрос о синодальном и епархиальном управлении Церковью. Предполагалось сделать сводку постановлений Предсоборного Присутствия[824]. В дальнейшем, с марта по май, Совещание имело не более восьми заседаний, рассмотрев на них вопросы о периодических церковных Соборах, о порядке избрания патриарха, об учреждении митрополичьих округов и о церковном суде. Совещание возобновило занятия осенью, 29 ноября приступив к рассмотрению проекта о высшем церковном управлении, составленного летом 1912 г. архиепископом Сергием[825]. Надо отметить, что Предсоборное Совещание было учреждено на началах научно-общественных организаций, – ни штатов, ни рангов, ни окладов его члены не имели.
Параллельно с «большим» Предсоборным Совещанием в 1912 г. начались работы двух «малых»: придворного и военно-морского духовенства. «Белое» придворное духовенство выдвинуло на первый план реформу духовной школы и прихода, предлагало вернуться к уставу 1867 г.[826] и отстаивало принцип единства духовной школы, против чего активно выступал В. К. Саблер. В конце октября 1912 г., по всеподданнейшему докладу военного министра, получил высочайшее разрешение на открытие ведомственного Предсоборного совещания и протопресвитер военного и морского духовенства Г. И. Шавельский, – по вопросам, касавшимся военных клириков и подлежавшим рассмотрению Поместного Собора.
О взаимоотношениях трех самостоятельно работавших Совещаний никаких официальных указаний дано не было. Это позволило современникам предположить, что «в данном случае обер-прокурор не будет стремиться к своему „умалению“, и работы „автономных“ духовенств сведутся к запискам, которые будут положены под сукно „большого Совещания“»[827]. История, увы, подтвердила эти предположения, но с одной поправкой: работы «большого Совещания», напрасно подозревавшегося в желании утвердить полное господство в русской Церкви «монашеского клобука» за счет белого духовенства, тоже были положены под сукно.
Однако считать, что Предсоборное Совещание работало напрасно, также нельзя. Даже лапидарные сообщения, время от времени появлявшиеся на страницах церковных изданий, свидетельствовали о вдумчивой и скрупулезной работе его членов. Архиепископ Сергий, пользуясь правом приглашать к участию в заседаниях Присутствия компетентных лиц помимо назначенных, регулярно консультировался с иерархами, по тем или иным причинам приезжавшими в Пет