Действительно, весной 1890 г. ученый монах был возведен в сан архимандрита, а спустя четыре года, в возрасте 36 лет, – епископа Новгород-Северского. В синодальный период это считалось исключительно быстрым движением «вверх». Самостоятельную кафедру молодой архиерей получил также скоро – через два года, в 1896 г. В 1909 г. он был возведен в сан архиепископа. Служил он на «хороших» кафедрах центральной и южной России. Спокойному движению вверх, которому покровительствовал Саблер, помешала лишь досадная «оплошность», допущенная владыкой в 1911 г.
В том году, являясь архиепископом Курским, он недостаточно подготовился к проведению Белгородских торжеств, посвященных канонизации святителя Иоасафа. Современники отмечали, что «торжества, вследствие плохой организации, прошли нескладно».
Ошибки организации были возложены на архиепископа[863]. По этой причине владыку Питирима перевели во Владикавказ, что рассматривалось тогда как очевидное понижение. Но существует и другая версия, касающаяся причин его перевода. Ее изложила Чрезвычайная следственная комиссия Временного Правительства. Согласно материалам комиссии, владыка был переведен с понижением после ревизии Курской епархии. Проводивший ее синодальный чиновник В. М. Скворцов выяснил, что Питирим открыто покровительствовал секте стефановцев (подгорновцев), которые считали чуть ли не живым Богом некоего странника Стефана Подгорного, имевшего немало поклонников на Слободской Украине. В Харьковской епархии эту секту признавали откровенно хлыстовской и боролись с ее адептами. В итоге, Скворцов поддержал Харьковского архиепископа Арсения (Брянцева), а владыку Питирима удалили из Курска[864]. О том, что Курский архиепископ был близок к стефановцам, равно как и о том, что они являлись «разновидностью секты хлыстов», говорил следователю в 1917 г. и директор Канцелярии обер-прокурора В. И. Яцкевич[865].
В опале преосвященный Питирим пробыл недолго: через два года, 22 декабря 1913 г., он был переведен на Самарскую кафедру, принимая которую заявил своему предшественнику, что настоящее его место в столице, а Самарская кафедра – это временно[866]. Дальнейшие события подтвердили правоту сказанного. 26 июня 1914 г. архиепископ получил назначение на Кавказ, экзархом Грузии. Занимая четвертое место в негласном иерархическом «табеле», владыка мог быть теперь уверен, что рано или поздно получит белый клобук. События повернулись так, что спустя всего полтора года он оказался востребованным в Петрограде.
Но если бы события пошли по иному сценарию, то из Грузии ему все равно пришлось бы уезжать: после назначения на Кавказ, дядя царя великий князь Николай Николаевич заявил, что там ему нужен такой архиерей, которого бы он чтил и которому бы верил. «С Питиримом я служить не могу, – признавался он протопресвитеру Георгию Шавельскому. – Первое, чего я потребую от государя, это – убрать Питирима». Затем великий князь попросил протопресвитера назвать ему достойных кандидатов. По замечанию о. Шавельского, Николай Николаевич «имел совершенно точные сведения о личности архиепископа Питирима, об его „платформе“, как и о всех обстоятельствах внезапного его возвышения»[867]. Под «обстоятельствами» протопресвитер подразумевал покровительство, оказывавшееся иерарху Распутиным. Следует иметь в виду, что о личной жизни владыки также ходили весьма соблазнительные слухи[868].
Однако все это не помешало назначению архиепископа на столичную митрополичью кафедру, как ранее – назначению членом Святейшего Синода.
История этого «членства» была связана с тем же делом епископа Варнавы. Нелюбимый императрицей москвич А. Д. Самарин, который настаивал на расследовании самочинных действий сибирского архиерея, получил за это отставку с поста обер-прокурора Святейшего Синода в конце сентября 1915 г. Государь не выносил, когда придавали огласке какие-либо происшествия в сфере церковной администрации; люди, знавшие его характер, не сомневались, что после конфликта с епископом Варнавой Самарин не сможет остаться на своем посту. 30 сентября 1915 г. на его место назначили действительного статского советника А. Н. Волжина – крупного чиновника Министерства внутренних дел. Новый исправляющий должность обер-прокурора должен был первым делом исправить «ошибку» своего предшественника, разумеется, обновив состав Святейшего Синода.
Григорий Распутин желал видеть в составе Синода архиепископа Питирима. Однако скандальные сведения, имевшиеся в распоряжении обер-прокурора, не позволили ему включить имя экзарха в список архиереев, вызывавшихся к присутствию. При личном докладе государь принял список без изменения, лишь вычеркнув епископа Могилевского Константина (Булычева), в виду желательности его постоянного пребывания в Могилеве, где помещалась Ставка. Вместо епископа Константина Николай II высказал пожелание вызвать экзарха Грузии. Тогда Волжин вынужден был доложить известные ему сведения о владыке. Государь ответил, что в первый раз слышит об этом, и попросил оставить список. Через некоторое время Волжин получил его назад с пометкой о вызове преосвященного Питирима в Петроград[869]. А полтора месяца спустя экзарх окончательно поселился в столице, получив новое высокое назначение.
Таким образом, в конце 1915 г. митрополичьи кафедры Православной Российской Церкви возглавляли: Владимир, митрополит Киевский, Макарий, митрополит Московский, и Питирим, митрополит Петроградский. Этот состав до Февральской революции более не изменялся.
Как свидетельствует переписка Александры Федоровны с супругом, в происшедших поздней осенью 1915 г. перемещениях была заинтересована именно она. Находясь под влиянием «старца», Александра Федоровна требовала перевода экзарха Грузии в столицу. «Теперь старик Флавиан умер, – писала она государю, – наш [митрополит Владимир. – С. Ф.] должен бы уйти туда как на высшее место, а Питирим сюда – это настоящий молитвенник»[870].
Спустя шесть дней, государыня вновь напомнила Николаю II о Питириме, подчеркнув, что его очень любили на Кавказе. Посылая газетную вырезку, в которой описывалась народная любовь к архипастырю, Александра Федоровна резюмировала: «Это доказывает, что он человек достойный и молитвенник, как говорит наш Друг [то есть Распутин – С. Ф.]». И далее: «Питирим единственный подходящий человек. У Него [Распутина – С. Ф.] нет никого, кого бы Он мог рекомендовать на место Питирима»[871].
Впрочем, и сам государь относился к владыке с симпатией: годом ранее – 30 ноября 1914 г., – посещая Кавказ, он занес в дневник информацию о том, что присутствовал на обедне, которую «служил добрый экзарх»[872]. Итак, 23 ноября 1915 г. экзарх Грузии был назначен Петроградским митрополитом.
О «механике» назначения Питирима спустя некоторое время Распутин рассказал своим «друзьям» из МВД, хвастливо указав на собственную в этом деле роль. Только провести митрополита в первоприсутствующие члены Святейшего Синода «старцу» не удалось. Для посвященных не составляло тайны, что содействуя владыке, Распутин преследовал простую цель: хотел иметь в столице близкого человека, которому было бы отведено крупное значение в сфере влияния во дворце[873]. Питирим и стал для него таким человеком.
Понятно, что назначение столичным митрополитом архиерея со скандальной репутацией распутинца не могло остаться незамеченным. Поэтому, чтобы не усложнять и без того непростое положение, владыка вел себя осторожно и, по возможности, старался с Распутиным лично не встречаться. В качестве «связного» Питирим использовал своего секретаря И. З. Осипенко[874], человек сомнительной нравственности, об отношениях которого с митрополитом ходило много искусительных слухов. Выписки из данных наружного наблюдения за «старцем» подтверждают, что, начиная с декабря 1915 г., встречи Распутина с Осипенко имели место многократно. Создается впечатление, что за короткое время секретарь Петроградского митрополита стал закадычным другом сибирского странника, не отказывая себе в удовольствии время от времени участвовать и в его разгульной жизни[875].
Все тайное когда-нибудь становится явным. Печальную «славу» распутинца Питириму опровергнуть не удалось. Известия же о том, что столичный владыка – креатура сибирского странника, подрывали престиж и Церкви, и царской власти. В условиях тяжелейшей Мировой войны, когда требовалось единение всех сословий и групп, резкая неприязнь к Петроградскому митрополиту, уважаемому царской семьей, проявлялась и членами Святейшего Синода, и представителями светской власти России. «Он был великий интриган, а о его нравственности ходили весьма определенные слухи, – вспоминал о Питириме председатель Четвертой Государственной Думы М. В. Родзянко. – Он сразу стал играть роль: его посещали министры, считались с ним, и его имя все время мелькало в газетах». Встретившись в январе 1916 г. со столичным митрополитом, Родзянко (если верить его воспоминаниям, создававшимся уже после гибели империи) откровенно заявил ему: «Если вы, владыко, хотите заслужить благодарность русских людей, то вы должны приложить все усилия, чтобы очистить Православную Церковь от вредных хлыстовских влияний и вмешательств врагов православия. Распутин и ему подобные должны быть низвергнуты, а вам надлежит очистить свое имя от слухов, что вы – ставленник Распутина»