ми, находящимися вне границ России. Конечно, митр. Евлогий допустил много такого, что не только не вытекало из патриарших указов, но противоречило им и церковной практике. Все же штурм митр. Евлогия Карловацким епископским совещанием 1924 г. представляется исключительным по своей дерзости и напоминает первые времена «живоцерковных натисков» на епархиальных архиереев. Штурм в данном случае не удался, и штурмующие оказались в очень трудном положении. Выход из него был найден, но такой выход, который свидетельствовал о полной капитуляции в данный момент Карловацких соборян. Совещание в отсутствие митр. Евлогия постановило: 1) представить все дело на окончательное решение Св. Патриарха, до его решения все оставить в положении Status quo. 2) Сохранить Архиерейский Синод. 3) Включить в постоянные члены Синода митр. Платона и «просить Св. Тихона, Патриарха Московского, соизволение на это». Кто мог ожидать, что в результате столь задорного синодального доклада последует столь смиренная резолюция? Кто мог предвидеть, что совещание будет просить патриаршего соизволения на включение в состав Синода одного члена дополнительно, тогда как сам Синод действовал без благословения и даже вопреки патриаршему указу? Не могло быть сомнений, что Св. Патриарх изменит установленный в 1923 г. статус, но, конечно, не в том направлении, в каком желали изменить его Карловацкие руководители.
При создавшемся положении трудно было обсуждать вопрос об автокефалии, поставленный на повестку совещания совсем при других ауспициях. Оставалось одно возможное решение, которое и было принято совещанием: «Архиерейский Собор имел суждение о необходимости и возможности ввиду происходящих в России событий присвоить Архиерейскому Синоду или Собору, под председательством митр. Антония, права и функции Всероссийской церковной власти. На основании бывших суждений постановили: означенный вопрос отклонить, как не вызываемый необходимостью». Какая же необходимость заставила поставить его на обсуждение? Как гром разряжает тяжелую, давящую атмосферу, так и решительный шаг митр. Евлогия вернул на путь некоторого отрезвления и это совещание. Несомненно и то, что Карловацкие органы находились в гораздо большем пленении у В.М.С., чем Св. Патриарх у гражданской власти. Карловацкие Синод и епископское совещание слепо следовали указаниям В.М.С.
Таким образом, бессмысленное политиканство в 1924 году снова стало движущей силой реформированного Карловацкого В.Ц.У. и только решительный шаг митр. Евлогия вернул это Ц.У. к порядку на некоторое время.
Признаки церковного разбоя и татьбы ясно указаны в Евангелии от Иоанна. Отличительными признаками лиц, идущих этим путем, является «хождение» не дверью, а искание ими окольных путей «инде».
В 1924 году обновленцы оказались в очень трудном положении. Вопрос о восстановлении единения с церковью стал для значительного числа лиц, увлеченных в живую церковь, вопросом насущным. Это не могло не оказать влияния и на руководителей обновленчества. Указанный патриаршим посланием путь воссоединения с церковью через покаяние, путь прямой, оказался недоступным для них. Личные и групповые соображения, поставленные выше церковных интересов, удерживали руководителей от этого пути. Но, с другой стороны, упорствовать и оставаться на прежней точке зрения было нельзя. Как естественное следствие создавшегося положения, явилась попытка найти обходные дороги. Переговоры с представителями Патриаршей церкви и обращение к Константинопольскому Патриарху, по существу, были такими дорогами и заключали в себе обман: желание усыпить бдительность патриаршей организации и, в случае неудачи переговоров, свалить вину на эту организацию; лживой информацией желали склонить на свою сторону Царь-град, а самим фактом обращения туда внушить своим поколебавшимся последователям наличность единства со вселенской церковью. Все эти ухищрения были настолько элементарными, что вскрыли только внутреннюю сущность этого движения. Сущность же его была исполнена татьбы и разбоя.
Хотя и не столь явно выступают эти качества в другом отщепенческом движении, однако, при некотором анализе событий, имевших место за рубежом в 1924 г., с достаточной отчетливостью выявляются те же самые черты и в Карловацком течении.
По толкованию митр. Фотия, под «дверью» нужно разуметь церковные и священные правила. Только тот входит в церковь дверью, кто блюдет сущность и форму установленного этими правилами порядка. Всякое самочиние и противление церковной власти есть путь, лежащий «инде». Мы уже видели суть устремлений Карловацких иерархов. Если в 1921 году было допущено самочиние, а в 1922 и 1923 гг. мы столкнулись уже с открытым неподчинением велениям Всероссийской церковной власти, то 1924 г. принес нечто новое: автокефалистические стремления и переход в наступление на эту самую власть явились движущими силами событий этого года. Автокефальные верховники открыто об этом заговорили, а Карловацкие синодалы, хотя и не решались назвать вещи их именами, своими действиями вполне это подтверждали. Сущность, конечно, не в словах, а в делах!
Что же влекло часть зарубежных церковников на путь самочинной автокефалии? Страх перед прещениями со стороны церковной власти, о чем Св. Патриархом было заявлено открыто. О боязни отрешения ясно говорится в «Заключениях», принятых В.М.С. к руководству и исполнению. Провозглашение автокефалии и требование апробации патриарших указов Карловацким Синодом вели к одному и тому же: к фактической автокефалии. Декларативная часть автокефалии была несущественна – это во-первых, а во-вторых, на пути к ней было встречено значительное препятствие в поведении единственного полномочного в Зап. Европе русского епископа – митр. Евлогия. Штурм его не удался, решили испробовать обходное движение, а пока повременить с объявлением своей собственной автокефалии.
Отчужденность Карловацкой группы архиереев особенно сильно выявилась в безрассудно-дерзком по отношению к Св. Патриарху, и совершенно несправедливом, по существу, утверждении Карловацкого Синода, предположившего со стороны первоиерарха действия, роняющие достоинство церкви. Ясно, что моральные связи в это время были утрачены. Св. Патриарх Тихон перестал для них быть «господином и отцом», а они уже больше не имели к нему сыновнего послушания.
Идя путем заговора вплоть до присвоения себе функций Всероссийской власти, Карловацкие архиереи стремились обеспечить себя от мер воздействия со стороны иерарха, начальствующего в Русской Церкви.
Оставляя в стороне вопрос о возможности установления зарубежной автокефалии, мы с особой силой должны подчеркнуть беззаконность путей, которыми шли к автокефалии, и преступность целей, ради которых к ней стремились. Все это вскрывает наличность элементов татьбы и разбоя в поведении явных и тайных автокефалистов.
Поэтому в наши дни имеет полный смысл призыв митр. Фотия, обращаемый некогда к части русской паствы. «Научились от нее (Христовой церкви), – писал названный святитель, – иметь единого первосвятителя и, как научились, так и сохраните это до конца веков».[27]
Тот же святитель внушает верным не удивляться, если «пастыри по виду бывают хуже волков» и проникают во двор овчий не дверью священных правил, а путем необычным – «по своему желанию».
Нужно ли после всего, что мы наблюдали в церковной жизни 1924 г. за рубежом, доказывать, что Карловацкие руководители и их вдохновители шли необычным путем и, конечно, по своему желанию. А потому призыв митр. Фотия «не прельщаться злодейством и лукавством их» обращен и к нам, переживающим тяжелые годы церковной смуты.
V. Смерть Св. Патриарха Тихона и преемство церковной власти (1925 г.)
«Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их» (Евр. 13, 7).
«Его же ты благословил в свое место, тому рады есмы в повиновении быти» (Из грамоты XV века).
Одним из самых трудных вопросов церковного устройства является вопрос о преемстве церковной власти в условиях, когда нормальная жизнь церкви нарушена или внешними какими-либо обстоятельствами или внутренними смутами в церкви. Церковные правила знают порядок поставления митрополитов и вообще начальствующих епископов. При всяком вдовстве той или другой церкви проходит известный промежуток времени прежде, чем церковь получит нового первосвятителя. В условиях мирного течения церковной жизни этот промежуток, обыкновенно, бывает не особенно значительным. При обстоятельствах смутных такой промежуточный период совершенно не может быть предвиден. В переходное время в управление церковью обыкновенно вступает местоблюститель. Местоблюститель может быть указан или особым актом или определенным законоположением о местоблюстителе.
Во времена церковных смут бывает почти так же трудно избрать временного местоблюстителя, как и постоянного первосвятителя. В подобных случаях очень часто приходится прибегать к какой-либо иной форме передачи власти, доступной для данного момента. Но само преемство власти неминуемо предполагается в той или иной форме, так как в противном случае, при наличии смутных обстоятельств, возможен захват церковной власти как отдельным лицом, так и группой лиц, и даже несколькими лицами и группами сразу. Это обстоятельство неминуемо повело бы к еще большему усилению смуты и затем к утрате церковного единства. В жизни Русской Церкви бывали случаи, когда не только временное местоблюстительство, но и постоянное возглавление основывалось на акте или благословении предшественника.
Еще митр. Феогност (1328–1353 гг.) проявил большую заботу о преемстве церковной власти и постепенно подготовлял себе преемника. Заместитель его, митр. Алексий, еще при жизни митр. Феогноста был избран на митрополию. Святитель Алексий склонял преподобного Сергия быть ему заместителем. Смиренный Радонежский подвижник отклонил от себя столь высокое служение. После этого митр. Алексий уже не успел при себе разрешить этого вопроса, и после его кончины последовали смуты, связанные с замещением митрополичьей кафедры.