Я честный служака, а не политик, как все вы здесь, подлецы.
Верхи Доброволии соблюли decorum приличия. Ген. Лукомский, заместитель Драгомирова, от имени Деникина выразил соболезнование кубанскому атаману, но не Раде. От Рады Доброволия сторонилась как от сонмища бесноватых.
Прах Рябовола привезли в Екатеринодар и торжественно предали земле.
На пышной похоронной тризне, устроенной во втором общественном собрании, атаман Филимонов, после ряда грустно-слезливых речей, несколько утешил законодателей, прочтя только-что полученное известие о взятии Царицына Врангелем.
Громкое ура огласило залу.
Через полгода царицынский победитель сам облек Раду в траур, только не на три дня, а на три месяца.
Убийство Рябовола задело за живое и линейцев. Обе кубанские группировки теперь сблизились в своей борьбе против «единонеделимцев», не терпевших даже умеренных автономистов, к которым причисляли себя линейцы. Кровавая расправа с председателем Рады подталкивала кубанцев на все более и более резкие выпады против Доброволии.
Кое-где в станицах раздались крики:
– Долой добровольцев!
Агитация против Деникина, особого совещания и черносотенцев была, как нельзя более, на руку станичникам, не желавшим итти на фронт. Уклонение от фронта теперь приобретало характер протеста против «единонеделимческого» засилья и произвола.
– Не пийдем ковати соби кайданы!
Из станиц посыпались приговоры, в которых излагались требования немедленно сформировать Кубанскую армию, наподобие Донской, для защиты Рады и правительства; изгнать монархические элементы, особенно лиц, причастных к высшим сферам павшего самодержавного строя, и т.д.
Террористический акт вызвал азарт политических страстей.
Когда агитация против Добровольческой армии перекинулась в станицы, и без того полные дезертиров, Осваг спохватился и начал муссировать слухи, что будто бы убийство Рябовола – дело большевиков, которым на руку усиление внутренней борьбы в белом стане. Потом, когда стало известно, что Рябовол убит после прогулки по Ростову с дамой, приплели романтическую подкладку. Политика, мол, не играла никакой роли в гибели Рябовола.
В белом стане в это время подвизался сомнительный герой дворца Юсупова и несомненный шут Таврического дворца – В.М. Пуришкевич. Круг гнал его из Ростова, Рада – из Екатеринодара. Тут и там казачьи демократы затыкали ему рот. Зато он вволю писал.
Такое крупное событие, как убийство Рябовола, не могло не вдохновить Володю. В ростовской сверхпогромной газете «На Москву», достойной Пуришкевича, он посвятил ростовскому кровопусканию стихотворение «Кубань и Рада», вполне достойное этой газеты:
В дни борьбы и произвола
Все ж дерутся петухи:
Кто-то кокнул Рябовола
За любовные грехи.
Все бывает в пьяном деле…
Без конца, – то там, то тут,
Раз по восемь на неделе
Рябоволящим капут.
Но политикам Кубани
Этот случай благодать:
Гвалт поднялся в левом стане;
Эй, гляди, не прозевать.
Будет странно, станет глупо,
Если в наши времена
Не посеем мы у трупа
Пропаганды семена.
И в воинственном экстазе
Заработали Бычи,
Дали новый ход заразе
Душ народных палачи. —
Самостийным вожделеньям
Чудный выискав предлог,
По станицам, по селеньям.
Шлют гонцов, сбиваясь с ног.
Труп для них стал жирным злаком
(Рябовол душой был наг)…
Но хотят они казакам
Сунуть в руки красный флаг.
И над павшим волокитой,
Что погиб, как тать, как вор,
Ложью мнят зажечь избитой
Потухающий костер.
Но казакам чужды бредни…
И Макаренкам в ответ
Гонит к чорту из передней
Делегатов Пересвет.
– «Вон! скажите вашей Раде,
Что кубанцы с давних пор
Погибают в бранной страде,
Отойдя от милых гор.
Не за красные знамена
Самостийных главарей,
А за то, чтоб стать у трона
Стражем будущих царей»[239].
«Следствие по делу об убийстве Рябовола находится в надежных руках донских органов власти. Убийство совершено на территории Дона и строжайшее расследование уже производится донским правительством. Следы преступления уже найдены. Есть уже арестованные», – сообщала «Вольная Кубань» через несколько дней после убийства.
Но кубанский официоз ошибался. Донское правительство, как таковое, палец о палец не стукнуло, чтобы разыскать убийц Рябовола. Следствие же, действительно, производилось судебным следователем по особо важным делам г. Павловым, не казакоманом, не политиком вообще, а добросовестным судебным работником.
Вот что ему удалось установить.
Прибыв в г. Ростов вместе с И.Л. Макаренко и другими кубанскими делегатами, Рябовол остановился в лучшей гостинице «Палас-Отель», на Таганрогском проспекте. Эта гостиница, к слову сказать, находилась на особом положении. Номера в ней отводились не иначе, как с разрешения ростовского генерал-губернатора ген. Семенова. Этот бывший пристав обратил «Палас-Отель» в «единонеделимческий» притон.
Тут кишел целый муравейник, обитатели которого, однако, не отличались трудолюбием. Тут изящные дамы и шикарно одетые мужчины соперничали друг с другом белизною кожи и блеском бриллиантов чистой воды. Тут очень часто слышалась французская и английская речь вперемежку с еврейским жаргоном и гортанным криком восточных людей.
Нигде, как в «Паласе», знаменитый жандармский генерал Комиссаров обдумывал планы новых провокаций. Место икаевской «контрразведки» здесь теперь заняли разные штабы таинственных добровольческих отрядов особого назначения. Тут же свили себе гнездо правления монархических организаций.
В этих учреждениях служили и работали несколько потрепанные гвардейцы, подчас представители лучших аристократических фамилий. Боязнь фронта заставляла их искать покровительства у бывших околоточных и жандармских ротмистров.
Прибытие таких знаменитостей, как кубанские «хведералисты», сразу обратило на себя внимание матерых обитателей «Паласа». Графини и баронессы фыркали при встрече с ними. Гвардейцы, с царскими вензелями на погонах, чуть-чуть не бросались на них в атаку.
Макаренко, почувствовав какую-то неуловимую слежку за кубанскими делегатами, поспешил переехать из этого вертепа к своим знакомым.
13 июня, уже с полудня, в коридоре второго этажа гостиницы, близ номера Рябовола, появилась группа из трех неизвестных, одетых в военную форму. Из их среды выделялся высокий, в белой куртке, с обмотками на ногах.
При том водовороте, который образовался тогда в гостинице, переполненной военными, никто не интересовался, чего ради они торчат в коридоре.
Вечером к Рябоволу зашли Макаренко и командир «волчьего» дивизиона есаул Колков, лечившийся в Ростове от ран. Предводитель «волков» познакомил Рябовола со своей приятельницей, г. Хатимской, только что приехавшей из Екатеринодара и остановившейся в том же «Паласе».
Компания отправилась ужинать в садик при гостинице. Во время ужина Макаренко заметил, как высокий человек, в белой куртке, появившись со стороны веранды, направился было к их столику, но, встретившись с ним глазами, остановился, постоял немного и ушел внутрь гостиницы.
Часов около двенадцати ночи компания перешла пить кофе в номер Рябовола. Таинственная же группа из трех лиц все еще расхаживала по коридору, исчезая и снова появляясь на том же месте. Время от времени они заходили в номер, который занимала группа гвардейских офицеров и где происходила шумная пирушка. Среди пировавших был молодой граф Илларион Воронцов-Дашков, внук бывшего наместника на Кавказе.
В третьем часу ночи есаул Колков уехал в лазарет имени ген. Шкуро; там он лечился. Макаренко ушел домой еще раньше. Рябовол и Хатимская, усадив подвыпившего Колкова на извозчика, немного прогулялись возле гостиницы.
– Какая досада! – спохватилась вдруг дама. – Утром, когда я по приезде пошла в ванную, отдала Колкову свои бриллианты, а потом забыла взять. Как бы он, подвыпив, не потерял их в лазарете. Там и украсть могут.
– Тогда самое лучшее съездить в лазарет к Колкову, пока он еще не заснул, – предложил Рябовол.
Они отправились в лазарет, сев на извозчика. По дороге их обогнал прекрасный, с черным верхом, автомобиль, в котором сидело два человека. Как потом было установлено, этот автомобиль появился возле гостиницы с наступлением темноты и дежурил, кого-то, видимо, поджидая.
Когда Рябовол и Хатимская, получившая от Колкова свои бриллианты, возвращались в гостиницу, автомобиль снова обогнал их; при приближении извозчика к «Паласу» он уже пыхтел на прежнем месте.
За несколько минут до возвращения этой четы, комиссионер Адриан Коврижкин, неизвестно почему оставшийся на ночь в вестибюле гостиницы, отправился во второй этаж, где сидела компания из трех лиц. Он поманил к себе того, который был одет в белую куртку, пошептался с ним и повел его вниз в вестибюль. Невольным свидетелем этих действий Коврижкина оказался ночной сторож гостиницы, старик Цыгоев, тихо сидевший на диване в коридоре третьего этажа и глядевший вниз.
Расплатившись с извозчиком, Рябовол и Хатимская подошли к парадным дверям. Обычно открытые в течение всей ночи, они на этот раз были закрыты. Кем – следствие не установило с точностью.
Швейцар Губин спал. Его подручный, мальчик Терников дремал. Зато бодрствовал Коврижкин. Услыхав звонок, он растолкал мальчика, который направился к двери.
В тот момент из глубины вестибюля, со стороны лестницы во второй этаж, внезапно появился неизвестный высокого роста, в белой куртке, оттолкнул Терникова и сам открыл дверь. Пропустив мимо себя Рябовола и Хатимскую, он вдруг выхватил браунинг, сделал несколько шагов вслед за Рябоволом и дважды выстрелил в него.
Хатимская разразилась истерикой. Рябовол же упал и тут же умер.
Убийца преспокойно вышел на улицу.
Немедленно, вслед за тем, как раздались выстрелы, два других заговорщика быстро спустились вниз по лестнице, пробежали через вестибюль мимо убитого и шмыгнули в дверь. Усевшись в поджидавший их автомобиль, они быстро понеслись по Таганрогскому проспекту. Однако постовой городовой запомнил номер автомобиля.