415. Я оставался в Лондоне 10 дней и все устроил в отношении запасов сухой провизии и медикаментов из Аптекарского ведомства (Apothecary Hall416), на которые я получил скидку, оплатив на месте, а не взяв в кредит. Я тем сэкономил 25% помимо того, что получил лучшие лекарства.
Вечером того дня, когда я вернулся в Портсмут и это стало известно российским офицерам, пушки с «Не Тронь Меня» стали вечером палить при смене вахты еще до того, как я вспомнил об этом. «Саратов» был поставлен в док в мое отсутствие, и капитан «Не Тронь Меня»417 не знал о приказах, которые я оставил относительно вахтенной пальбы. На следующее утро вице-адмирал Гири418 отправил капитана Филдинга ко мне с посланием, чтобы я не давал утренних и вечерних выстрелов. На это я ответил, что не мог их отменить, пока не получу ответа от российского министра, в особенности потому, что нас принимают как императорские корабли. Адмирал отправил мне еще послание (вследствие моего ответа), сообщив, что он имеет приказы вывести мои суда из гавани, если я не отменю утренние и вечерние выстрелы419.
С возвратной почтой я получил ответ от господина Пушкина, советующего прекратить [пальбу], с чем я тотчас же согласился. Вскоре, когда часть моих кораблей была почти готова выйти в Спитхед, я получил третье послание от вице-адмирала Гири через его капитана Филдинга. Вице-адмирал желал знать, что я намерен делать, когда я встану в Спитхеде. В моем ответе на его послание, которое я считал преждевременным, я сообщил, что не могу дать ему положительного ответа через капитана Филдинга. Я тотчас отправил своего офицера со следующей нотой: «Контр-адмирал Элфинстон приветствует вице-адмирала Гири и имеет честь сообщить ему, учитывая послание, переданное через капитана Филдинга, будет ли он делать утренние и вечерние выстрелы, когда встанет в Спитхеде. Ответом на это послание может служить то, что если дело не касается чести российского флага, которую он как офицер на этой службе должен защищать, то, поскольку в Спитхеде он должен быть под тем же командованием, что и в гавани Портсмута, он будет делать то же, что делает и сейчас». В тот же день я имел честь получить следующую записку от вице-адмирала Гири: «Вице-адмирал Гири приветствует мистера Элфинстона, он получил его карточку, которая принесла ему большое удовлетворение в связи с тем, что он намерен делать в Спитхеде то же, что и в гавани, когда это касается постановки и отдачи вахты. Адмирал Гири всегда готов предоставить любое содействие, какое в его власти, кораблям и офицерам Ее императорского величества всея России».
Хотя в этом порту я не должен был быть столь щепетильным в вышеупомянутом деле, мне все же сказали некоторые мои друзья, что английское министерство было очень недовольно и что я причинил в их глазах себе вред из‐за этого дела о пушечной пальбе420.
До того как мы покинули Россию, я предвидел, что могу столкнуться с некоторыми трудностями относительно салютации, которую, как я знал, каждый офицер Британского флота очень ревностно соблюдает, что во всех случаях делал и я. Поэтому я и писал графу Панину, что, поскольку я был британским офицером, я прошу дать мне относительно салютации полные и определенные инструкции, так как мне предстоит играть весьма сложную роль. Однако я никогда в жизни так не удивлялся, как когда получил в ответ параграф о «соглашенности между» российским и британским дворами дружественным и секретным «образом, чтобы с обеих сторон заблаговременно приняты были надлежащия меры к упреждению всяких о салютации требований и споров между взаимными эскадрами и кораблями». Я понимал, что было почти невозможно даже по этому соглашению предотвратить встречу с британскими военными кораблями, и я едва мог предположить, чтобы любое Адмиралтейство приняло бы это как приказ британским военным кораблям избегать кораблей другого государства в «тесных морях» (in the narrow seas)421 для того, чтобы не требовать почестей, которые полагаются Британскому государству, и что такие приказы были бы даны согласно отмеченным выше соглашениям между двумя дворами422. Офицеры обоих государств были поставлены в весьма сомнительное положение, так как и те и другие должны были избегать друг друга, но ведь бывают случаи, когда корабли не могут избежать встречи! Когда от правил салютации отказались в отношении французов с начала вражды с американцами, то администрация не учла того, сколько это стоило пролитой крови.
Но возвращаюсь к подготовке моей эскадры. На это я тратил все свое время, забывая о еде, и мои вечера были заняты ответами на письма или написанием писем в Россию, что требовало особых условий и ожидания, пока они будут расшифрованы или пока мои письма будут зашифрованы.
Просмотрев порох, который должны были выгрузить из всех кораблей в военные магазины Портсмута (что принято для всех кораблей, в особенности для тех, которые стоят на ремонте), я нашел большую часть пороха испорченным. Но так как русские берут больше пороха в сравнении с нами, и притом они забирают на борт каждого корабля больше пороха на случай нужд для армии, я обнаружил достаточное количество пороха (вместе с тем запасом его, что был на «Северном Орле»), оставшегося у моей эскадры после того, как 400 бочек были признаны негодными. Я раздобыл большое количество, не упуская возможности привести и остальной порох в хорошее состояние.
Поскольку я не мог отправить нашу собственную артиллерийскую команду в британские магазины, мне сказали, что если я обращусь в Артиллерийское управление (Board of Ordnance) и заплачу за работу, то весь порох будет просушен и правильно переложен.
Мы все были удивлены, обнаружив, насколько плохи были пороховые бочонки, так что, когда их катили, порох высыпался через щели. Никакой меди не было использовано для крепежа пороховых бочек, только дерево, и это было тем удивительней, что в России медь очень дешева и ее там предостаточно.
Я оказался на борту «Не Тронь Меня», когда выгружали порох, и увидел рассыпанный порох по дороге от пороховых люков к портовой пристани, где бочки складывали на сено. Зная, что у русских моряков в башмаках набиты большие гвозди, как у пахарей423, я приказал все подмести, увлажнить палубы и так их мокрыми и держать, пока не будет вывезен весь порох, а магазины не будут выметены и вымыты.
Я позаботился, чтобы высыпать порох из всех бочек и исправить бочонки новыми обручами, чтобы ни крупицы пороха из них не просыпалось. В связи с этим я написал в Главную артиллерийскую контору письмо, которое они переслали в Лондон; по этому письму я получил всяческое содействие от мистера Мак Кейла, комиссара по боевым припасам, и от остальных офицеров, не только в том, что касается пороха, но и в починке пушечных станков, которые в этом очень нуждались из‐за [недостатков] той конструкции, что раньше была и на английском флоте, с основаниями и болтами, не закрепленными шплинтами или не привязанными. Я вспомнил, что «Torbay», на котором я вначале служил, имел станки такого же типа.
У меня оставались серьезные трудности и с водяными бочками, так как бочки, находившиеся на нижнем ярусе в трюмах всех кораблей, разбились, но что оказалось особенно пугающим и поразило меня как английского офицера, так это то, что многие корабли не имели ни одной бочки с металлическими обручами. Бочки все были сделаны из ели, хотя и с толстыми стенками, но вода из большей части бочек, лежавших в нижнем ярусе, вытекла. Я не хотел ввергать российское правительство в столь большие расходы и все бочки закупать здесь, но я не мог не пожелать сложить нижний ярус из английских бочек, столь необходимых в заграничном плавании. Однако на мой запрос сообщалось, что английское правительство не имело таких бочек в свободном запасе, поэтому я нанял бондаря в Портсмуте, чтобы как можно лучше починить свои. Российское правительство и его Адмиралтейство не стоит винить за это, так как плавание у них продолжается только по 3–4 недели [зачеркнуто:] *месяца* в летнее время, и половину времени суда стоят на якоре.
Портсмут 21 февраля/4 марта 1770 г.424
Его сиятельству графу Панину.
Покорнейше прошу Ваше сиятельство не приписывать мое молчание недостатку усердия или желания. Но я очень спешил с выполнением всех малейших работ по моей эскадре, делая все, что в моих силах, чтобы дать Ее императорскому величеству удовлетворительные сведения о продвижении ее кораблей.
Пять недель прошли, прежде чем здешнее правительство дало резолюции, что мне разрешается сделать, и начались необходимые исправления и переделки. Но теперь я с удовлетворением сообщаю Вашему сиятельству, чтобы известить императрицу, что все работы клонятся к скорому окончанию. «Саратов» находится в доке, и это единственное судно, которое задерживает нас, чтобы до конца этого месяца425 оказаться в готовности. «Не Тронь Меня» будет готов к выходу на Спитхедский рейд через несколько дней, «Северный Орел», я надеюсь, будет готов тогда же, когда и «Саратов». С часу на час мы ждем прихода в Спитхед «Африки». «Граф Панин» и «Граф Орлов» загружаются на реке [Медуэй] сухой провизией, и нет сомнения, что они присоединятся к нам вовремя. Соленая провизия прибывает из Ирландии. Я сделал все, чтобы не задерживаться сразу с продвижением в назначенном направлении, и использовал российскую муку, чтобы печь из нее хлеб для ежедневного потребления офицерами и нижними чинами; но скоро эта мука испортится: она сильно пострадала из‐за того, что была насыпана не в бочки, а в мешки. Я сообщал Вашему сиятельству, что я намеревался приказать прислать провизию из Ирландии в Гибралтар, но потом я переменил свое решение и приказал судам присоединиться ко мне здесь, чтобы корабли не имели надобности останавливаться ни в Гибралтаре, ни в Маоне. Я отпустил «Providence