После такого рапорта я послал за Баршем и рассказал о том, как расспрашивал о нем, и что, как я и надеялся, вся его вина заключалась в незнании. Я простил его, должен был забыть, что произошло, и восстановить его в прежнем звании. Услышав это, он заплакал и благодарил меня со всей скромностью, говоря, что отныне будет считать меня своим самым лучшим другом, какого когда-либо имел, и что в будущем будет делать все, чтобы заслужить столь великую благосклонность590. В действительности, это и мне доставило удовольствие, и я понял, что счастлив, получив возможность восстановить его в звании. Были отправлены приказы установить его брейд-вымпел, и я взял его на борт корабля верховного лорда-адмирала, где обедали все основные офицеры, и после благодарственных молитв за победу и за Ее императорское величество весь флот палил из пушек по команде, данной после обеда. Стреляли из каждого ствола на корабле, когда пили за здоровье Ее величества.
Когда увеселения закончились, на следующий день наступили именины Великого князя, и я опять предложил командору Грейгу, что я немедленно отправлюсь со своей эскадрой и другими судами, которые мне смогут выделить, блокировать Дарданеллы до тех пор, пока весь флот не придет в полном составе, чтобы пройти пролив и совершить попытку [овладеть] Константинополем.
Ответ, который я получил, гласил, что в скорости весь флот снимется. Адмирал Спиридов все еще оставался на корабле графа, а поскольку думали, что зловоние от мертвых тел может повредить воздух, флот снялся из-под Чесмы и встал на якорь при островах Спалмадуры. Адмирал Спиридов покинул корабль графа и поднял свой флаг на корабле «Европа».
На следующий день была среда [30 июня/]11 июля. Корабль Его величества короля Великобритании «Winchelsea» (капитан Гудолл) пришел к флоту, чтобы потребовать средиземноморские пропуска от трех английских транспортных судов, но как только я узнал суть дела, я сказал графу, что я бы разгрузил их, чтобы избежать оскорбления двору Великобритании. Но только два из них были на месте, и я дал им приказ следовать в Маон и послал с ними другой приказ транспорту «Граф Чернышев», который был отправлен на Менорку с больными. Я посетил капитана Гудолла, и мне салютовали, и все иные знаки уважения были отданы согласно моему рангу.
Пока «Winchelsea» мне салютовала, лорд верховный адмирал принял это на свой счет и ответил на два выстрела меньше, но капитан Гудолл должным образом вывел его из заблуждения, сказав ему, что салютует мне. Когда капитан Гудолл вернул мне визит, я отправил к графу офицера, чтобы испросить разрешение салютовать британскому капитану при его отплытии в соответствии с его рангом, на что я получил ответ графа, что в этом нет надобности.
Однако граф вступил на палубу «Winchelsea» и был принят согласно его рангу; он очень был доволен чистотой на корабле, столь свойственной всем английским военным судам.
В это время я часто повторял свое желание и нетерпение продвигаться дальше, но мне всегда отвечали, что они там [при Дарданеллах. – Е. С.] будут так же скоро, как и я. Я просил командора Грейга сказать графу, чтобы их поторопить, что Ее императорское величество взяла с меня обещание выступить против Дарданелл, но все было бесполезно. «Winchelsea» простояла 48 часов, чтобы граф отправил корреспонденцию591 и послал с этим кораблем князя Долгорукова592, которого граф назначил курьером в Санкт-Петербург*. [Приписано поверх:] *Его должны были послать на транспорте «Граф Панин» до того, как пришла «Winchelsea»*. Я также отправил графу Панину следующее письмо о последней победе.
Святослав, при Хиосе 9/20 июля 1770 г.* [На полях:] *Это письмо никогда так и не было послано в Россию, оно было намеренно оставлено в Ливорно князем Долгоруковым*.
Милорд,
Оттоманского флота не существует, с этой знаменательной победой я от всего сердца поздравляю Ваше сиятельство и каждого подданного владений Ее императорского величества*. [На полях:] *В дополнении прилагаются подробности для Ее императорского величества*.
И нет сомнения, что Ее императорскому величеству все подробности сообщит его сиятельство граф Алексей Орлов. [Далее три строки тщательно замараны].
Я молю, чтобы Ваше сиятельство продолжали верить, что я приложу все усилия, чтобы оправдать расположение, которое уже имел честь испытать, и также Ваше особенное благоволение. Я рассмотрел поведение командора Барша в последнем бою, и его капитан убедил меня, что он не выказал никакой трусости, и потому, посчитав его прошлое поведение происходящим от неопытности, я восстановил его в прежнем звании в надежде, что в будущем своим поведением он оправдает расположение Ее императорского величества. Имею честь с самым высоким почтением оставаться самым преданным и покорным слугой Вашего сиятельства.
Д. Э.
Наконец мне сообщили, что я могу с моей эскадрой следовать своим инструкциям. На основании этого я издал приказ всем кораблям, находящимся под моей командой, пребывать в готовности выйти в море в миг, как только появится приказ, но когда я прибыл попрощаться с графом, мне сказали, что мне следует подождать, пока на флоте будет произведена раздача хлеба с рагузинского судна с грузом для турецкого флота, захваченного на второй день после битвы593. Это задержало еще на два дня. Наконец я снялся с якоря и попытался войти в пролив между островами Спалмадуры, но сильный ветер создал такое течение, что это заставило меня вернуться и бросить якорь там, где стоял флот. Ветер дул с такой силой, что задержал и отправление «Winchelsea». Я был весьма расстроен тем, что пришлось вернуться, поэтому, как только ветер стал умеренным, мы снялись с якоря и ушли, огибая южную оконечность Хиоса. В понедельник [5/]16 июля, как только мы прошли Чесму, мы обнаружили к югу паруса шести судов и погнались за ними. Поговорив с одним из них, узнали, что то были греческие суда, нанятые графом Орловым. Два из них были 18–20-пушечными фрегатами под командой графа Ивана Войновича и его брата594. Они случайно встретились с шестью нагруженными рагузинскими судами, направлявшимися с богатым грузом в Константинополь. Мы не знали, что эти суда, оказывается, уже были захвачены и шлюпки были посланы с приказами привести эти суда ко мне.
Я был под южной оконечностью Хиоса и лег на якорь. В 2 часа ночи «Не Тронь Меня» и «Надежда», которые я отправлял на переговоры с греческими судами, встали на якорь возле нас; так сделали и греческие фрегаты, и их призовые суда. Наших людей сняли с этих судов и отправили к графу Войновичу сопровождать их ко флоту. Мы также обнаружили около острова греческую фелуку, которая только что пришла из Константинополя, и когда на ней нас увидели, то высадили трех важных турок. С фелуки сообщили нам, что два турецких военных корабля были пять дней назад у Тенедоса, они шли для усиления турецкого флота, но, как только узнали о поражении, вернулись в Константинополь.
Вторник [6/]17 [июля]. В полдень был дан сигнал сниматься, и в 4 часа пополудни мы снялись и встали под паруса. Увидели британский корабль Его величества «Winchelsea», проходящий мимо нас с двумя транспортными судами [«Граф Панин» и «Граф Орлов»].
В 8 часов вечера спокойно, в 1 час ночи подул легкий бриз с запада. Установили стаксели. В 10 утра лавировали у берега при Хиосе. Остановили греческую лодку, с нее подтвердили сообщение о двух турецких военных кораблях, бывших при Тенедосе.
Среда [7/]18‐е. Легкий ветерок переменно с безветрием. В 9 вечера остров Псара к [склонению компаса на] NWbN, северная оконечность Хиоса – на NEbE. В 6 часов утра видели несколько судов другой эскадры выходящими между островами Спалмадуры. Из-за сведений о двух турецких военных кораблях, бывших при Тенедосе, мы предпочли поспешить к этому острову.
[10/]21 [июля] мы поднялись [на широту] Лемноса и проплыли мимо форта около городка Св. Клеменса595, но хотя мы были близко от него, мы не увидели ни одной живой души. [На поле приписано:] *Это был форт, который русские осаждали два месяца, и после того, как турки капитулировали и дали заложников, он был оставлен с великой поспешностью*.
Наш грек-лоцман сообщил нам, что форт необитаем и только служит убежищем для турок, когда на них нападают восставшие греки, пока не придет подкрепление из Константинополя, чтобы их освободить596.
В понедельник [12/]23 [июля] с наветренной стороны обходили мыс Баба. В 2 часа пополудни увидели два паруса на якоре у восточной оконечности Тенедоса, но из‐за сильной дымки не смогли их рассмотреть. Продолжали поворачивать на ветре между мысом Баба и южной оконечностью Тенедоса. В 8 часов вечера Святая гора [Афон] была на NWbW и Лемнос на WNW.
В половине одиннадцатого вечера мы легли на якорь у южной точки Тенедоса при глубине в 22 сажени. В половине четвертого утра мы снялись с якоря, когда нас могли увидеть с берега при дневном свете. Появились дымы от костров, которые разожгли на острове и на противоположном берегу [на материке] около руин Трои. Трою мы видели на значительной протяженности вдоль берега. Три прекрасных арки полностью сохранились, руины почти покрыты деревьями и песком.
Моя эскадра повернула на ветре к Лемносу [описка, нужно: к Тенедосу] и мы увидели неприятеля очень отчетливо. Это были 60– или 70-пушечные корабли, и их, казалось, верповали под мысом Янисари.
В 10 часов утра мы были на траверзе форта Тенедос – все его обитатели оказались под ружьем597, их число достигало 2000, почти с 20 флагами. Поскольку мы были вынуждены держаться близко к берегу, они, укрывшись за скалами, палили в нас, и некоторые из их ружейных пуль достигали нас. Мы держали их в постоянном движении, поскольку они думали, что мы имеем намерение высадиться на берег. Мы выпустили по ним несколько снарядов из наших малых гаубиц туда, где было большее скопление людей, что отвлекло их внимание и позволило нам сделать отвлекающий маневр. Но когда мы подошли к восточной оконечности острова Тенедос, пролив стал очень узким, и лоцман сказал, что, судя по данным о течениях, будет очень опасно двигаться, если нет попутного ветра. Поэтому я отправил офицера на фрегаты «Надежда» и «Африка», приказав держаться на том месте, где они находились в в