, это было новостью для русских офицеров. Приказал подтянуть реи для того, чтобы управлять ими, но русские офицеры ставили их наоборот и не могли взять в толк, как это может сослужить службу кораблю, если приносит им временные беспокойства.
Фрегаты «Надежда» и «Африка» из‐за того, что по беспечности ночью не держались близко к Имбросу, были снесены к подветренной от нас стороне, «Африка» – почти к Лемносу. «Не Тронь Меня» шел тем же путем. Я понял, что нельзя было полагаться на их наблюдение, так как из‐за того, что их сносило, мы могли видеть, что входит и выходит из Дарданелл, лучше, чем все они. И хотя мы были на самой подветренной части острова, мы оставались в поле видимости замка на европейской стороне.
Среда [21 июля/]1 августа. Заняты налитием водой, дали людям возможность освежиться по очереди, сходя на берег в дневное время. «Не Тронь Меня» и двум фрегатам я разрешил быть с подветренной стороны этого залива, который для лучшего распознавания мы назвали заливом Св. Екатерины604.
Четверг [22 июля/]2 августа. Заняты тем же, чем и раньше. Увидели два паруса к подветренной стороне при Лемносе. Так как мы уже закончили наливаться водой и больные значительно окрепли, я приказал дать сигнал «Не Тронь Меня» и «Надежде» лечь на якорь. В полдень «Не Тронь Меня» лег на якорь.
Пятница [23 июля/]3 [августа]. В час пополудни снялись с якоря и отверповались подальше от берега, так как нашим кораблям в том весьма рискованном положении было лучше плыть, будучи открытыми на половину компаса и при юго-западных ветрах. В 8 часов вечера [фрегат] «Надежда» лег на якорь.
Суббота [24 июля/]4 [августа]. Греческая фелука бросила якорь у берега. Один из наших катеров отправился к ней и привез несколько джентльменов с этого судна, не задумываясь, откуда они могли прибыть, но я пресек их попытку подняться на корабль и попросил подойти под корму, сообщив, что я буду говорить с ними от люка кают-компании младших офицеров (gunroom port). Оказалось, что джентльмены были депутацией от английской, голландской и других факторий, отправленной из Смирны молить графа Орлова не атаковать Смирну, так как турки сказали, что, если русские не смогут взять город, они [европейцы] вместе с семьями и прочие [христиане] погибнут. После сожжения турецкого флота те моряки, что спаслись, числом три тысячи, пришли в Смирну в полном неистовстве и убивали каждого грека, встречавшегося на их пути. И после их прихода в Смирну все европейцы – мужчины, женщины и дети – должны были ради безопасности бежать на купеческие корабли, стоявшие в гавани, так как эти турки провозглашали, что намереваются убить каждого француза или любого похожего на англичанина, так как они приписывали все свои потери англичанам. Они были уверены, что эскадра английского адмирала состояла целиком из английских офицеров и матросов, иначе они бы никогда не испугались московитов. Я посоветовал джентльменам отправиться к графу, который, как я слышал, находился на Лемносе, и сказал, что у меня нет ни малейших сомнений, что граф сделает все, чтобы рассеять их страхи. Они сообщили нам, что турки потеряли около 9000 человек в ту страшную ночь, так как, не желая полагаться на греков, отправили их на берег, когда впервые были атакованы, а когда корабли загорелись, не было никого, чтобы спустить шлюпки. Это и было причиной потери стольких жизней.
Джентльмены оказали мне честь принять в шлюпку закуски (refreshments) и отплыли на Лемнос. Однако, опасаясь инфекции, я приказал всем нашим людям, что были на борту судна или в шлюпке, отправиться на берег и подождать, окуривая себя и свое платье, перед тем, как они вернутся на борт. Я позднее слышал, что граф принял депутацию с большим почтением605 и отпустил несколько пленников, чтобы услужить англичанам606, но не предпринял никаких мер, чтобы предотвратить инфекцию, хотя чума никогда не покидает Смирны, а из‐за зловония стольких тел поблизости следовало предпринять все возможные меры предосторожности.
Суббота [24 июля/]4 [августа]. В 11 утра возле нас встал на якорь [фрегат] «Африка».
Воскресенье [25 июля/]5 [августа]. 8 утра. «Саратову» и пинку «Св. Павел» дан сигнал сниматься с якоря вместе с нами; также дан сигнал всем лейтенантам [съезжаться для получения приказов].
Понедельник [26 июля/]6 [августа]. В 2 часа пополудни снялись с якоря и направились к восточной оконечности Имброса. Несмотря на то что сигнал сниматься был дан почти час назад, пришлось послать офицера с приказом «Саратову» встать под паруса. В 4 часа пополудни дан сигнал «Саратову» и «Надежде» поднять паруса – оба они дрейфовали. Кажется, капитаны «Не Тронь Меня» и «Африки» были на обеде с командором Баршем, и он был столь обходителен, что лег в дрейф, дабы они могли хорошо выпить после обеда. В 6 часов пополудни мы встали на якорь у берега, который в восточной части Имброса образовал маленький залив. Мы встали от берега на достаточном расстоянии, чтобы иметь возможность маневра на случай, если будет сильный западный ветер.
Это положение оказалось значительно лучше, чем я предполагал. С квартердека я мог наблюдать за каждым движением неприятеля, который теперь сформировал вдоль берега цепь лагерей протяженностью семь или восемь миль от замка на европейском берегу, а также устроил лагерь около замка на азиатской стороне. Так как мы находились от них поблизости, они вынуждены были быть постоянно начеку.
Был дан приказ сделать на Имбросе у берега шатер, чтобы принять наших больных и держать караулы из солдат и шлюпки всегда наготове, дабы снять больных при малейшей опасности.
Оказалось, что на этом острове греки очень привержены туркам, и они обманули меня, отказываясь обеспечивать нас крупным скотом и баранами, за которых мы обещали им заплатить. Они перевели весь свой скот на другую сторону острова и там спрятали. Это заставило меня отправить усиленный отряд солдат с приказом обыскать остров и пригнать весь скот и баранов вниз к палаткам, где находились больные. В итоге они пригнали около 50–60 быков и 200 баранов.
Вторник [27 июля/]7 [августа]. В полдень между мысом Янисари и восточной оконечностью Тенедоса показался парус. Я послал пинк «Св. Павел» в погоню. В 9 часов пополудни подул крепкий ветер с NNE, раскачивавший верхушки мачт. В 8 утра ветер стал умеренным. Увидел пинк «Св. Павел» и судно, за которым он погнался, подходящими к заливу Св. Екатерины, где находилась остальная часть моей эскадры.
Среда [28/]8 [августа]. Крепкий ветер и облака с северо-востока. В 5 часов пополудни увидел, как «Св. Павел» и захваченное им судно бросили якорь в заливе Екатерины. Ветер крепчал и с большой силой дул всю ночь.
Четверг [29/]9 [августа]. Первую половину и середину дня сильный ветер продолжался, потом ветер стал умеренным, в 8 утра мы подняли стеньги и реи. Всем конопатчикам со всех кораблей был дан приказ конопатить палубы и борта «Святослава» до ватерлинии. Хотя это был новый корабль, но и на нем такие работы требовались, так как все русские суда построены из плохо просушенного или сырого леса, и даже швы между дубовыми досками, которыми была обшита капитанская каюта, на дюйм разошлись с момента, как их шпаклевали в Портсмуте.
Пятница [30/]10 [августа]. В 2 часа пополудни «Не Тронь Меня», «Надежда», «Св. Павел» и захваченное им судно встали на якорь в заливе Св. Павла. Это название мы дали рейду, на котором стояли. Судно оказалось французской полакрой, направлявшейся к Энезу и загруженной только балластом. Со «Св. Павлом» и с греческой фелукой, что пришла с Лемноса с вином, я послал следующее письмо графу Алексею Орлову:
«Святослав», в заливе Св. Павла, 10 августа 1770 г.
Сэр,
с тех пор как я имел честь писать Вашему сиятельству через капитана Белича, ничего существенного не произошло. Мы только должны внимательно наблюдать, чтобы никто не проходил в Дарданеллы без переговоров [с нами]. Французская полакра была приведена к нам «Св. Павлом». Полакра шла из Константинополя только с балластом – она два месяца назад привезла туда зерно (corn), и c нее нам сообщили, что в Порте были большие волнения и после того, как туда дошли вести о потере флота, янычаров удавалось сдерживать только деньгами и подарками от великого визиря. Несмотря на это янычары непрерывно насильничают, грабят, даже поднимаются на торговые суда и берут все, что им приглянется.
Два линейных корабля, которые от нас спаслись, с двумя другими, с их галерами и судами из Черного моря стоят в Дарданеллах, и с тех пор, как мы сюда пришли, на европейской стороне сделали несколько батарей для очень тяжелых пушек.
Когда стало известно о частых беспорядках, все зарубежные министры [в Константинополе] заперлись в своих загородных резиденциях607.
Пока постоянно дул северо-восточный ветер, мы стояли на якорях, так как большим кораблям не хватало пространства для крейсирования и из‐за риска внезапного изменения течения. Мы смогли дать некоторый отдых и свежие продукты корабельным командам и больным, последних я разместил на берегу, пока флот наливался водой. Я надеюсь, что хлеб, который Ваше сиятельство ожидали, прибыл, так как без хлебного провианта и дров я не смогу держать мой пост долее чем месяц начиная с этого дня.
Поскольку ожидаются юго-западные ветра, я намереваюсь встать на якорь между Тенедосом и материком, поскольку там безопаснее, чем на нашем нынешнем месте, и суда могут вставать на якорь в любое время.
Если я смогу получить хлебный провиант и около 50–60 вязанок дров, я смогу находиться на моем посту до октября со всеми моими судами, но потом будет абсолютно необходимо отправить «Не Тронь Меня» и «Надежду» в какой-нибудь порт для ремонта608. Поскольку от их капитанов часто поступают жалобы, я потребовал, чтобы корабли осмотрели плотники, и плотники рапортовали, что на судах все прогнило и они непригодны для плавания.