Наступала ночь, и мы с трудом вышли на рейд Тенедоса, где наудачу кинули якорь на глубине 11 саженей. Я тотчас установил огни на конце бушприта, чтобы указать направление «Саратову» и «Надежде», которые вскоре легли на якорь перед нами. Мы увидели, что «Саратов» привел последнее из судов, за которыми мы гнались, над ним был французский флаг, и как только мы зажгли фонари, увидели, что оно приближается на всех парусах, мы стали стрелять в него, чтобы заставить его лечь на якорь впереди или напротив нас. Но до того, как оно смогло убрать паруса, оно прошло мимо нас.
Когда командор Барш поднялся на борт и сказал мне, что они говорили с этим судном, что оно и еще два других были французскими, три больших – рагузинскими, с одним ярусом пушек каждое; остальные были мавританскими; все шли из Александрии, нагруженные пшеницей, рисом, кофе и шелками.
Ветер был столь силен, что мы вынуждены были дать сигнал спустить стеньги и реи. Командор Барш вынужден был оставаться у нас на борту всю ночь и следующий день.
Из-за нашего разочарования при потере добычи, которая почти попала к нам в руки, было естественно обратиться к причине неудачи, и всем стало понятно, что адмирал Спиридов получил сведения по меньшей мере за 48 часов до того, как передал их мне. Также было ясно, что, если бы он не потребовал от меня передать приказ на «Африку», чтобы этот фрегат присоединился к нему, можно было бы сэкономить половину времени, хотя даже два часа позволили бы нам не только опечалить неприятеля, но и завладеть ценными призами.
Это хорошо показывает, насколько дорогими для командира могут оказаться в военное время несколько мгновений, особенно когда на полученные свежие сведения можно полагаться.
На рассвете следующего дня оказалось, что, бросая лот, мы заняли самую лучшую якорную стоянку на расстоянии двух выстрелов от крепости. Так как ветер продолжался, не стоило рисковать и иметь дело всего лишь с французским бригом, ибо, согласно последнему рескрипту Императрицы, я не должен был его останавливать, если он не перевозил боевые припасы или не шел к месту, находящемуся в абсолютной блокаде. Французы обнаружили, что мы никого к ним не послали. Мы заметили, что они часто смотрели на [якорный] канат, как будто бы они боялись, что он порвется и им придется только надеяться на второй канат. Считая, что им слишком опасно провести здесь еще одну ночь, они дали сигнал бедствия и через несколько минут отрубили тросы и отправились к Дарданеллам; через несколько часов они пропали из вида.
Наше пребывание при Тенедосе не могло быть известно туркам на островах к западу, и нет сомнения, они думали, что мы до сих пор находимся на Тассо. В этом они всегда могли удостовериться, так как в Архипелаге сведения распространяются быстро при помощи дыма костров, с одного острова на другой. Я думаю, они могут получить известия от мыса Сант-Анджело до Дарданелл менее чем за 48 часов [далее зачеркнуто и неразборчиво].
Погода оставалась плохой, и мы не могли действовать, принужденные лежать на якорях, пока погода не улучшится. После полудня мы увидели 5 фелук, приближающихся к нам на ветре, они предполагали, что мы их друзья, до тех пор пока они не приблизились на расстояние пушечного выстрела; тогда две из пяти встали, и мы смогли поставить их на якорь неподалеку от нас. Другие три поменяли направление на ветру и ушли. Мы увидели большое рагузинское судно*, [на поле карандашом:] *судно о 16 пушках*, лежащее у берега Тенедоса под прикрытием форта. Я решился отрезать его и, соответственно, отправил ночью несколько лодок. Они с успехом справились. Капитан и команда не выказали ни малейшего сопротивления. На фелуке было 16 пушек, и она была 300-тонной, судно хорошо сработанное, но только с балластом, его можно было бы приспособить как хороший фрегат. Спустя несколько месяцев его отправили в Россию717.
Не следующее утро я увидел еще паруса шести [?] таких же судов, направлявшихся к Дарданеллам; они приближались к мысу Янисари, шли к северу от Тенедоса и, как я полагаю, имели сведения о том, что мы находимся на рейде.
[19/]30 ноября был дан сигнал сниматься, и мы смогли с трудом вырулить. Вскоре мы отошли достаточно далеко, чтобы обойти Тенедос на ветре. Мы увидели еще 5 судов, приближающихся к нам, взяли 4 из них, но некоторые подошли так близко к берегу, что смогли высадить часть пассажиров, пока наши шлюпки добирались до них. Мы опять встали на якорь у юго-восточной точки Тенедоса, потому что рагузинское судно было далеко позади нас и чтобы распределить людей на призовые суда. Одно из этих судов было примерно 150-тонным, груженным рисом, что было величайшей подмогой, так как в эскадре хлебный паек был сокращен до 3 фунтов хлеба в неделю; остальные были нагружены апельсинами и лимонами, в основном апельсинами с Хиоса, снятыми недавно с дерева, самыми вкусными, какие я едал, некоторые из них давали полпинты сока, и их было достаточно, чтобы обеспечить обе эскадры, отправив на каждый линейный корабль около 10 000 апельсинов и пропорциональное число на фрегаты.
На следующее утро ветер стал попутным, и мы встали под паруса, чтобы направиться на Парос, где нашли адмирала Спиридова718. Я дал ему отчет о судах, которые захватил. На них были также 30 небольших тюков шелка, как мне сказали, предназначенных для сераля, которые были спрятаны на «Не Тронь Меня» и заперты до тех пор, пока их можно будет разделить. Через моего секретаря я объяснил адмиралу Спиридову необходимость нескольким судам продолжать крейсерство при Тенедосе, чтобы помешать поставкам в Константинополь, но все было напрасно. Он, казалось, был убежден, что его самого атакуют; тем или иным образом хитрые греки сумели его убедить, что действительно существует сила, которая идет его атаковать, и он сообщил об этом мне, спрашивая совета или мнения719. Соответственно, я послал ему следующее письмо:
«Не Тронь Меня» в Порт-Аузе. 11[/22] декабря 1770 г.
Сэр,
Я имел честь получить письмо Вашего превосходительства со сведениями о том, что неприятель желает нас атаковать, в котором Вы просите моего совета или мнения. Я думаю, если на эти сведения можно положиться, что, конечно, лучше всего встретить неприятеля и не подвергать себя опасности быть атакованным в столь закрытой гавани, где, если несчастье произойдет с одним кораблем, все могут пострадать (как случилось с неприятелем при Чесме). Кроме того, не выйдя им навстречу в море, мы теряем наши преимущества в искусстве мореплавания. Однако если существует сомнение в полученных сведениях, благоразумнее будет, конечно, не игнорируя совсем эти сообщения, по крайней мере послать достаточные силы, чтобы разведать силы и маневры неприятеля и ожидать его действий. С тремя линейными кораблями и фрегатом «Надежда» я предприму это с величайшим усердием, загляну в Дарданеллы и отправлю с фрегатом точные сведения о положении неприятеля. И скорее всего к этому времени адмирал Арф720 с подкреплением сможет присоединиться. Имею честь оставаться Вашего превосходительства
Д. Э.
Его превосходительству адмиралу Спиридову.
Я не получил ничего в ответ на это письмо, так как он не хотел ни расставаться с такими силами, ни отправляться сам. Был поставлен сигнальный дом721, и офицер с людьми находились там. Что касается меня, то я не испытывал никаких опасений относительно атаки, особенно в то время года, когда турки никогда не выходят в море. Однажды дан был сигнал, что виден флот; после этого началась анархия и все пришло в замешательство. Адмирал стал поднимать реи и стеньги, офицеры на борту моего корабля побледнели и вдались в панику. Граф Эффингем и я сошли на берег, чтобы взобраться на сигнальную вышку, но еще до того, как мы вскарабкались на вершину, через расселину мы увидели, что то был русский адмирал с транспортными судами. Это оказался контр-адмирал Арф, датский офицер. Примерно в это же время прибыл бриг «Hazard», английское судно на российской службе, и граф Эффингем воспользовался возможностью на этом судне отправиться в Ливорно. На том же судне были также отправлены некоторые подлекари (surgeon’s assistаnts) и лоцманы, которые пожелали получить увольнение722.
К тому времени адмирал получил письмо от графа Алексея Орлова и послал за моим секретарем, чтобы тот принес мне экстракт; так он и сделал. В экстракте значилось, что меня просили отправиться в Ливорно как можно скорее и продолжать сохранять инкогнито, пока я там буду, так как он [А. Г. Орлов] имеет мне сообщить нечто особенное на благо службы Ее императорскому величеству.
Адмирал чувствовал себя неловко, опасаясь, что турки узнают, что я покинул эти моря, что хотя и казалось весьма странным, но от этого было не менее верным. Я вступил на большой фрегат новый «Северный Орел», купленный в Англии (в Англии он назывался «Adventure»), чтобы следовать в Ливорно, так как я решил не отправляться на своем собственном корабле.
Адмирал так волновался, чтобы не дать грекам учуять723, куда я плыву; он объявил, что я собрался крейсировать с линейным военным кораблем и фрегатом. Адмирал весьма настаивал, чтобы я все хранил в секрете, что я ему обещал. Соответственно, 1 января старого стиля мы встали под паруса с «Северным Орлом», «Саратовом» и «Надеждой», и как только мы отдалились от острова, я направился в Ливорно724. Проходя в виду Мессины, мы были близко к городу и видели «Ростислав», на котором был граф Федор Орлов; мы подняли наши флаги, когда проходили мимо, и они ответили.
Спустя четырнадцать дней мы прибыли на рейд Ливорно. Корабль сразу был поставлен на карантин, а я отправил следующее письмо графу Алексею Орлову: