Через несколько месяцев801 я получил от него следующее письмо на французском, которое я даю в переводе:
Санкт-Петербург, 27 марта (ст. ст.) 1774 г.
Сэр,
То, что я не писал Вам раньше, произошло не по недосмотру. Ваше письмо от 12 ноября 1773 г. прибыло как раз когда мой брат Алексей был в своем имении, отстоящем отсюда на 300 лиг802. Я не преминул передать ему Ваше письмо, когда он сюда вернулся, и он приказал мне заверить Вас*, что весьма удовлетворен тем, как справедливо Вы рассудили относительно него, что он никогда не испытывал никакой вражды к Вам, что имеет к Вам те же чувства и что он всегда в любое время будет счастлив оказать Вам любые услуги, которые будут в его власти.
Со своей стороны, сэр, я буду рад оказать Вам мои незначительные услуги и весьма желал бы, чтобы в моей власти было выполнить Ваши желания. Имею честь оставаться, сэр, Вашего превосходительства верный и преданный слуга
В. Орлов
[Приписано на поле:] *Он [т. е. А. Г. Орлов] не мог писать ни на каком языке, даже на своем, несколько лет назад он мог только поставить свою подпись*803.
Я уже более года ожидал получения 200 фунтов в возмещение денег [уплаченных мистеру Берду], уповая на частые письма мистера Пушкина и мои собственные, а также в надежде на то, что граф Чернышев, который уже год как вернулся в Россию, все уладит. Больше я ждать не желал и сообщил мистеру Пушкину и мистеру Бакстеру, что я ожидаю оплаты, но они на это обратили мало внимания. Тогда я приказал своему поверенному взыскать сумму по гарантийному письму (Bond of Indemnification), и по нему мне было выплачено все помимо процентов, так что, если бы я не предпринял мер предосторожности, получив гарантию возмещения убытков, торжественные обещания, которые мне давал министр Ее императорского величества, ничего бы не стоили.
Я часто говорил с лордом Саффолком о моих призовых деньгах и о моей части в раздачах императрицы, которые, как мне постоянно подтверждали, я получу за сожжение Оттоманского флота. Я оставил у графа Чернышева список моих требований относительно призовых денег и за вступление в бой против превосходящих сил противника при Наполи ди Романия – то, что согласовывалось с Морскими законами Петра Первого. Но когда я уже мало этого ожидал, я получил письмо от мистера Фрейзера804, который приложил к нему копию послания от мистера Оукса805, поверенного в делах в отсутствие посланника Его королевского величества в Санкт-Петербурге сэра Роберта Ганнинга806.
Отрывок из письма мистера Оукса к мистеру Идену, 11/27 [sic!] апреля 1777 г.
Сэр,
Я имел честь с последней почтой получить Ваши письма от 19 марта, обращенные к мистеру Фрейзеру, касающиеся капитана807 Элфинстона, и я с тех пор имел разговор с графом Чернышевым относительно этого предмета, и граф заверил меня, что капитан Элфинстон не должен испытывать ни малейшей тревоги относительно той отсрочки в распределении пожалований Императрицы, которая проистекает из‐за тщательного подсчета. Такой подсчет необходимо было произвести, чтобы учесть разницу в заслугах тех, кто получает пожалования. Граф заверил также, что деньги уже давно выделены Ее императорским величеством и что капитан Элфинстон может быть уверен, что, как только распределение будет сделано, а это случится в самом скором времени, его часть будет выдана в руки банкиру, которого он уполномочит получить ее.
Я ответил мистеру Фрэйзеру, что много ему обязан, и выразил это в следующем письме:
Дорогой сэр,
С большим удовольствием я признаю, насколько я обязан графу Саффолку. Я также весьма обязан Вам, сэр, за дружеское участие в моих делах. Попасть в число тех, кто будет удостоен получить пожалования Ее императорского величества, – это то, чего я и ожидал. Но меня ранили столь несправедливым распределением, мои офицеры и нижние чины чувствуют несправедливость и существует молчаливое признание неравенства заслуг. Я надеюсь, что защищал их права на равную, если не на превосходящую долю в сравнении с долей эскадры адмирала Спиридова.
Прошлой ночью мне пришел приказ отправляться в плавание, этого приказа я ожидал с момента выхода из гавани, и я надеюсь хорошо проучить некоторых американских каперов, которые возымеют дерзость приблизиться к нашему берегу.
Имею честь оставаться с величайшим почтением Ваш, дорогой сэр, преданный слуга
Д. Э.
На борту «Egmont», Спитхед, 22 мая 1777 г.
Копия письма, полученного от графа Чернышева:
Сэр,
В ответ на Ваше [1-е или 9-е? цифра нрзбр.] письмо от 22 августа [1776 г.]808 настоящим я имею удовольствие ответить и на Ваше последнее письмо от 1 числа настоящего месяца [ноября]. Так как Вы слишком хорошо уверились в моих чувствах к Вам, я считаю бесполезным приносить извинения в связи с тем, что раньше не писал [ответ] на Ваше первое письмо. Видя то особое участие, которое я принимаю в том, что касается Вас и, соответственно, Ваших детей, Вы, я думаю, убедитесь, что я рад быть Вам полезным, и прежде всего в распределении пожалований, которыми Императрица всемилостиво пожелала отблагодарить флот. Это распределение, я полагаю, состоится через месяц. Ваши сыновья всегда показывали свой ум, и я ждал новостей о них; я хочу услышать, что они вскоре получат продвижение по службе. С уверениями в моем величайшем расположении, с искренним почтением остаюсь постоянно Вашим, сэр, покорнейшим слугой и проч.
Иван граф Чернышев.
Санкт-Петербург, 25 ноября (ст. ст.) 1776 г.
Справедливое распределение пожалований императрицы809 видно согласно следующему отрывку из лондонской Газеты810:
Санкт-Петербург, 8 августа 1776 г.
За бой при Наполи ди Романия в мае 1770 г., где турецкий флот, состоявший из 26811 больших и малых судов, был рассеян [тремя линейными кораблями и двумя фрегатами], эскадре контр-адмирала Элфинстона в награждение треть годового жалованья, общей суммой 13 738 рублей.
За важную победу, одержанную над турецким флотом 24 июня 1770 г.:
Эскадре адмирала Спиридова годовое жалованье, общей суммой 106 632 рубля.
Эскадре контр-адмирала Элфинстона за то же трехмесячное жалованье, общей суммой 10 303 рубля 54 ¾ коп.
Офицерам и команде «Святого Евстафия»:
за сожжение турецкого корабля – 6100 руб.
за флаг турецкого главнокомандующего – 3331 руб. 33 коп.
За полное уничтожение турецкого флота в Чесменской бухте 26 июня 1770 г., за корабли и прочие суда, сожженные там, – 118 493 руб. 33 ½ коп.
За три флага сожженные – 9000 руб.
За взятие корабля [«Родос»] и галер в бухте – 19 010 руб.
Главнокомандующему [А. Г. Орлову] – 15 393 руб.
Остальным адмиралам – 22 276 руб.
И всего за достигнутое превосходство над неприятельским флотом в Средиземноморье, за уничтожение этого флота при Чесме, за взятие кораблей и для награждения главнокомандующего и адмиралов получается 306 113 рублей 54 ½ коп.812
Замечания относительно распределения:
Сумма, данная эскадре контр-адмирала Элфинстона за бой при Наполи ди Романия, – одна треть годового жалованья – соответствует Морскому уставу, утвержденному Петром Великим, и, следовательно, дана по праву.
Выдача эскадре адмирала Спиридова годового, а эскадре адмирала Элфинстона только трехмесячного жалованья являлась актом величайшей из возможных несправедливостей. В особенности потому, что именно [брандером] из эскадры последнего был зажжен неприятельский флот.
За взятие трех флагов 9000 рублей – не означено, между кем эту сумму поделили813.
Сумма, выданная офицерам и членам команды «Св. Евстафия» за сожжение турецкого корабля: представители этих несчастных по полному праву могли претендовать на удвоенную сумму за потерю их близких, которые были взорваны турецким кораблем по причине негодного управления со стороны их адмирала.
По какому классу я проходил, хотя был главнокомандующим и единственным со своим поднятым флагом во время сожжения флота814, я сказать не могу, но получил я только:
6000 рублей,
мой старший сын – 400 руб.,
мой второй сын – 200 руб.
Bury House близ Госпорта, графство Гэмпшир [не датировано, вероятно, 1782 г.] 815
Ваше сиятельство никогда не делал мне честь ответом на мое письмо, содержащее требование оплаты моей службы контр-адмирала согласно с морскими законами России. Я заключаю, что Вы не обратили никакого внимания на мои настойчивые просьбы.
Столько раз обманутый обещаниями и ожиданиями, я более не буду на них полагаться, но считаю обязанностью перед собой и своей семьей, что полностью в моей власти, добиться справедливости относительно моей столь длительное время поруганной репутации.
Мир не может обвинять меня, но, напротив, будет поражен и едва ли поверит, что какой-либо двор может быть столь несправедлив в отношении моих признанных способностей и службы.
Все испробовав, я предпринимаю такой шаг, надеясь, что Ее императорское величество узнает о моих страданиях и найдет, в чем причина того по своей природе самого лживого и вредного, чего я не мог выяснить, будучи связанным по рукам, рискуя своей репутацией, поруганной честью и испытывая надежду на вознаграждение, которое меня научили ожидать даже от императорских властей.