анизации праздника было недостаточно: требовались и украшения, и сласти, и свечи, и подарки для детей. Не каждая семья мелкопоместных дворян была в состояли это осилить.
Кроме того, для устройства ёлки необходимы были определённые знания и навык: для того чтобы подражать жителям столиц, надо было иметь пример для подражания. В 1853 году детская писательница Л.А. Савельева-Ростиславич заметила по этому поводу: «В местах, отдалённых от Петербурга и Москвы, ёлка составляет чрезвычайную редкость не только для детей, но и для их родителей, если эти помещики, по ограниченности своего состояния, не имели средств быть ни в одной из столиц» [367, 117]. Как можно заметить из приведённого высказывания, к началу 1850-х годов барчукам ёлка была уже не только известной, но и желанной, хотя иногда — недостижимой.
Если до середины XIX века в воспоминаниях, посвящённых святкам в помещичьей усадьбе, устройство ёлки не упоминается, то через десять лет положение изменилось. В мемуарах и в переписке членов семьи Льва Толстого рассказы об организации святочных увеселений непременно включают в себя подробности и эпизоды, связанные с ёлкой, которая стала для них обязательным и важнейшим компонентом зимних торжеств. О рождественских праздниках 1863 года свояченица писателя Т.А. Кузминская, живавшая подолгу в Ясной Поляне и считавшая её своим «вторым родительским домом», вспоминает: «Ежедневно устраивались у нас какие-нибудь развлечения: театр, вечера, ёлка и даже катание на тройках» [208, 291]. Два года спустя, 14 декабря 1865 года, в письме к С.А. Толстой она сообщает: «Здесь готовим мы на первый праздник большую ёлку и рисуем фонарики разные и вспоминали, как ты эти вещи умеешь сделать». И далее: «Была великолепная ёлка с подарками и дворовыми детьми. В лунную ночь — катанье на тройке» [208, 405]. С.Л. Толстой, вспоминая о своём детстве, пишет о ежегодном устройстве ёлки: «На святках, по обыкновению, была ёлка, приезжали гости, и мы наряжались»; «В Новый год была чудесная ёлка, особенно удавшаяся в нынешнем году»; «На святках — крестины Маши. Великолепная ёлка» [428, 42, 54, 57]. О том же сообщает и И.Л. Толстой: «Огромная ёлка до потолка блестит зажжёнными свечами и золотыми безделушками» [424, 66]. В мемуарах Т.Л. Сухотиной-Толстой читаем: «Ожидалось много гостей, и, чтобы им не было скучно, готовилась ёлка, маскарад, катание с гор и на коньках и прочие удовольствия…»; «Она (ёлка. — Е.Д.) доходит почти до самого потолка, и вся залита огнями от множества восковых свечей, и сверкает бесчисленным количеством всяких висящих на ней ярких безделушек» [417, 81, 92]. Всё это происходит в 1860-1870-е годы.
В дальнейшем я ещё не раз буду обращаться к мемуарам детей Толстого: они содержат богатый, разнообразный и обильный материал по истории устройства ёлки в России. Зимние праздники в Ясной Поляне являли собой редкий пример органичного соединения русских народных святок с западной традицией рождественского дерева: здесь «ёлка была годовым торжеством» [424, 65]. Устройством ёлок руководила С.А. Толстая, которая, по мнению знавших её людей, «умела это делать», в то время как инициатором чисто святочных увеселений был сам писатель, судя по воспоминаниям и по литературным произведениям, прекрасно знавший обычаи народных русских святок (вспомним хотя бы соответствующие фрагменты «Войны и мира»).
Все дети Льва Толстого при описании яснополянских святок рассказывают о приходе к ним на ёлку крестьянских ребятишек:
Наконец слышим стремительный топот вверх по лестнице. Шум такой, точно гонят наверх табун лошадей… Мы понимаем, что впустили вперёд нас крестьянских ребят и что это они бегут наверх. Мы знаем, что, как только они войдут в залу, так откроют двери и нам… Дворовые и деревенские дети тоже издали разглядывают всё висящее на ёлке и указывают друг другу на то, что им больше нравится…
Видимо, присутствие крестьянских детей на усадебных ёлках становится обычным явлением: такой же праздник в дворянском доме изображён и в очерке А.С. Путятиной 1881 года «Ёлка»: здесь мальчику и девочке, проводящим зиму в поместье, родители устраивают ёлку, на которую приглашают и крестьянских ребятишек. Описываются весёлые предпраздничные хлопоты: изготовление ёлочных игрушек, покупка родителями вороха гостинцев, привоз из леса ёлки кучером Емельяном, прикрепление дерева к кресту и установка его в углу залы. В воздухе распространяется запах смолы. Дети украшают ёлку, вешают на неё орехи, пряники и конфеты, а также разноцветные фонарики. Они в восторге. Когда в гости приходят крестьянские дети, ёлку зажигают, и все вместе с песнями водят вокруг неё хоровод. Потом с дерева срезают гостинцы [346, 43-55].
О присутствии на ёлке деревенских ребятишек говорится и в повести А.Н. Толстого «Детство Никиты»:
Затем в коридоре хлопнула на блоке дверь, послышались голоса и много мелких шагов. Это пришли дети из деревни… В гостиной раскрылись другие двери, и, теснясь к стенке, вошли деревенские мальчики и девочки. Все они были без валенок, в шерстяных чулках…
В последней трети XIX века ёлка превратилась в провинции и в усадьбе в столь же частое и обычное явление, как в Петербурге и в Москве. Литературные произведения и мемуары, посвящённые этому времени, включают в себя и детальные описания её устройства, и краткие упоминания о её присутствии в доме на рождественских праздниках:
Через открытую дверь соседней залы виднелась громадная ёлка, украшенная цветными и золотыми гирляндами, золочёными орешками, пёстрыми хлопушками, пряничными фигурками, мандаринами. На самой верхушке ёлки как бы улетал ввысь белый ангел с распростёртыми, блестящими крыльями.
Праздник рождественской ёлки
Где дети — там ёлка, богаче, беднее.
Но вся в золотых огоньках.
И сколько веселья и сколько восторга
В незлобивых детских сердцах.
Согласно немецкой традиции, праздник ёлки считался днём семейного детского торжества, который в памяти ребёнка должен был запечатлеться как день милосердия, добра и всепрощения. Первоначально ёлка устраивалась в доме только для членов одной семьи и предназначалась детям. Интимность, домашность праздника с рождественским деревом поддерживалась и в русских домах. Такие «классические» ёлки, ёлки, так сказать, «немецкого образца», после усвоения в России пришедшего из Германии обычая в большинстве домов организовывались по более или менее устойчивому сценарию.
На первых порах присутствие в доме рождественского дерева ограничивалось одним вечером. Производимое им на детей впечатление оказывалось предельно сильным, до экзальтации. Ёлка приводила детей в состояние крайнего возбуждения, радости, восторга:
То, блестевшее сотнями огней, что подымалось к самому потолку, — ослепило меня. Помню, показалось мне, будто открылась дверь не в знакомую залу, а в царство волшебное, небывалое…. Не помню праздника, который больше бы произвёл на меня впечатления.
Ёлка готовилась взрослыми членами семьи и непременно в тайне от детей. В празднике в её честь сочетались и предсказуемость, и сюрприз. Хотя по предыдущим годам дети уже, как правило, знали, что ёлка у них непременно будет, перед каждым очередным праздником они всё же сомневались: а будет ли и на этот раз? Взрослые прилагали все усилия к тому, чтобы поддержать в детях сомнение и тем самым усилить интенсивность их переживаний.
Ожидание детьми очередного явления ёлки, встречи с ней, начиналось задолго до наступления Рождества. Вдруг заполняющее всё пространство ощущение «предпраздничности», при котором «не хочется ничего земного», погружало ребёнка в особое состояние, от которого знакомая им окружающая действительность становилась необычной: «Я долго стоял под метелью и прислушивался, как по душе ходило весёлым ветром самое распрекрасное и душистое на свете слово — “Рождество”. Оно пахло вьюгой и колючими хвойными лапками» [280, 47]. День Рождества, как никакой другой, привлекал все помыслы детей: «Приближение праздника наполняет детские сердца трепетной радостью ожидания чего-то приятного» [485, 3]; «Эта радость ожидания также чудесна, как будущий сияющий праздник» [178, 80]. Нетерпение детей возрастало с каждым днём. Когда же наконец наступал канун Рождества, им ещё надо было дожить до вечера, а время, как казалось, тянулось вечно: «Часы в этот день тикали так медленно… Как ужасно долго не смеркалось! Рот отказывался есть» [464, 67].
Пока дети, томясь и изнывая, ждали, когда же наконец наступит счастливейшая минута, взрослые занимались своим ответственным делом. Накануне Рождества заранее купленное или заготовленное еловое дерево тайно от детей проносилось в лучшее помещение дома, в залу или в гостиную, устанавливалось на столе, покрытом белой скатертью, а впоследствии — на полу и украшалось. Старшим членам семьи «надо было пронести ёлку в зал … так, чтобы никто не видал» [152, 13]. Взрослые, как вспоминает А.И. Цветаева, «прятали от нас [ёлку] ровно с такой же страстью, с какой мы мечтали её увидеть» [464, 67]. О тайном приготовлении рождественского дерева упоминают почти все мемуаристы: «В это время двери залы запираются, и “большие” убирают ёлку…» [424, 66]; «Нас не пускают в залу. Там мама с гостями устраивает ёлку…» [417, 91]; «С середины дня папина комната стояла закрытой; там водружалась и украшалась грандиозная, до высокого потолка, ёлка…» [127, 176].
К ветвям дерева взрослые прикрепляли свечи, развешивали лакомства, украшения, под ней раскладывали подарки для детей, которые, как и сама ёлка, готовились в строгом секрете. И наконец, перед самым впуском детей в залу, на дереве зажигали свечи.