ин и С. М. Ляпунов записали былину об Илье Муромце и Соколе-корабле с припевом «виноградье красно-зеленое мое». С таким же припевом записана историческая песня о рождении Петра I[56].
Коляда, как это вытекает из приведенных материалов, – праздник чисто языческий, по значению своему – земледельческий. Но церковь приурочила ко дню солнцеворота праздник рождения Христа, и местами влияние церкви сказалось на обычае колядования. Как показал В. И. Чичеров, у великорусов это влияние было слабым, у украинцев – более сильным. В русских колядках нет того религиозного приурочения, какое есть в колядках украинских: здесь хозяин из окна якобы видит, как Бог пашет, как святые ему помогают, как Бог со святыми обходит поле и т. д. Христианизация украинских колядок подробно изучена А. А. Потебней. У великорусов местами ходили со звездой, прикрепленной на палку, и славили уже не хозяина, а Христа. Песни эти назывались рацейками. Е. А. Авдеева сообщает из Сибири: «В первые три дня дети всех званий ходили славить Христа. Это был любимый праздник для детей, и те из них щеголяли, которые больше выучивали рацеек»[57]. В качестве «рацеек» могли распевать любые духовные стихи, как Лазарь, плач Адама, изгнанного из рая, и другие. Этим обычаем местами пользовались священники, которые не стыдились в подражание детям на Рождество петь под окнами, чтобы получить подарок. Помещик В. В. Селиванов рассказывает об этом так: «На другой день [т. е. 25 декабря. – B. П.] священник с крестом и причтом обходит все дворы своего прихода, в каждой избе славит Христа и, кроме небольшой платы деньгами, получает, как он, так и дьячок, по пирогу четверти в три длиною, большей частью из ситной муки» (Селиванов, Сочинения, т. II, 128–129).
На Украине славление сопровождалось хождением с вертепом, т. е. с особым двухъярусным ящиком, представлявшим собой сцену кукольного театра. Этот театр был заимствован из Польши. В верхнем ярусе показывали сцены из священной истории, в нижнем – комедии и фарсы. На святках семинаристы разыгрывали в этом театре сцены из священной истории, связанные с рождением Христа. Вертеп был занесен и к русским, но здесь он явление редкое. Е. А. Авдеева сообщает из Сибири, что она в детстве видела вертеп: «В нем представляли разные сцены, относящиеся к Рождеству Христову, как то: явление Ангелов, поклонение волхвов, бегство в Египет, а в заключение смерть Ирода» (Авдеева, Записки, 57)[58].
В кумулятивной песне у И. М. Сахарова и в песне из сказки А. Н. Афанасьева говорилось о козе и о козле. Может быть, и не случайно, что именно эти песни пришли на смену колядкам. Они сохранили воспоминания о том, что во время Святок водили козу[59]. У русских образ этот сохранился слабо и был более распространен у белорусов. Из сопровождающих это шествие песен видно, что козе приписывали силу вызывать плодородие почвы в тех местах, по которым ее проводили.
Так же слабо, как у русских сохранился обряд шествия с козой, сохранился и другой обряд – шествие с плугом. Следы его, однако, совершенно явственны. Хотя русских песен о плуге или с упоминанием плуга не сохранилось, обряды с плугом были некогда широко распространены, о чем можно судить по нескольким дошедшим до нас запрещениям. В указе 1648 г. царя Алексея шуйскому воеводе говорится: «Ведомо нам учинилося, что на Москве, наперед сего в Кремле, и в Китае, и в Белом, и в Земляном городах, и за городом, и по переулкам, и в черных и в ямских слободах по улицам и по переулкам, в навечери Рождества Христова кликали многие люди „каледу“ и „усень“, а в навечери Богоявления Господня кликали „плугу“. Да на Рождество Христово и до Богоявленьева дня собираются на игрища, сборища бесовские. И мы указали о том учинить на Москве и в городах и в уездах заказ крепкой, чтоб ныне и впредь никакие люди по улицам, и по переулкам, и на дворах в навечери Рождества Христова и Богоявления коледь и плуг и усеней не кликали и песней бесовских не пели» (Сахаров, Сказания, II, 99). От правительства не отставала и церковь. Патриарх Филарет Никитич в одном из своих указов требовал: «кликать бирючу… чтобы с кобылками не ходили и на игрища б мирские люди не сходилися… и коледы б и овсеня и плуги не кликали» (Карский, Белорусы, III, 97).
Процессия с плугом производилась под Новый год и должна была обеспечить в наступающем году плодотворную обработку земли и обильные всходы. Следы таких представлений изредка встречаются и в другие праздники (чучело масленицы иногда возят на бороне зубцами вверх), но типичны были для святок.
В указе царя Алексея говорится, что плуг «кликали». Что значит «кликать»? Исследователи единогласно полагают, что «кликать» – значит «величать». А. А. Потебня пишет: «В XVII ст. в Москве и по другим городам в навечерне Богоявления Господня кликали „плугу“, то есть славили плуг»[60]. Эту точку зрения он повторил через 20 с лишним лет, полагая, что величание плуга, волов и пахоты производилось, чтоб обрадовать хозяина (Потебня, Объяснения, II, 99). Между тем одно из значений слова «кликать», «кликнуть» соответствует значению слова «позвать», «призвать», т. е. путем оклика заставить явиться. Оно не означает «славить». Скорее оно связано с понятием «заклинать». «Кликать весну» означает путем призыва заклинания заставить ее явиться (см. гл. III). Заклинание плуга имело несколько иную цель. Оно имело такое же значение, как, например, заклинание стрелы перед выстрелом, чтобы она попала в цель, как это часто изображается в эпосе. Охотник и первобытный земледелец не столько верили в силу орудия, сколько в силу заклинания, заставляющего орудие действовать согласно воле человека. Плуг носили во время новогодней процессии колядования и подражали пахоте. На Украине во время святок «пашут землю и как бы приготовляют ее для посева, причем песнями и телодвижениями представляют процесс пахания»[61]. А. Н. Веселовский приводит целый ряд украинских, румынских и новогреческих песен, сопровождавших этот обряд (Веселовский, Разыскания, VII, 105, 112–116). «В Галиции кое-где накануне Нового года ходят по хатам с плугом и, показывая вид, что орют, посыпают овсом и кукурузою» (Сумцов, Культурные переживания, 132). Все это показывает, что подражали пахоте, потому что подражание должно было обеспечить успех самой работы. На святках подражали не только пахоте, но и сеянию. В некоторых записях говорится о подражании именно сеянию, в других этот обычай напоминает обсыпание зерном. А. А. Макаренко следующим образом описывает этот обычай в Сибири: «В Новый год на заре „челядь“ (дети) бегает по избам в одиночку или группами и „посевают“ овсом, как делается и в России. Зерна бросали в „передний“, или „красный“, угол (где образа – „бога“), а сами поют:
Сею-вею, посеваю,
С Новым годом поздравляю,
Со скотом, с животом,
С малым детушкам».
Маленьких «сеятелей», в которых видят предвестников будущего урожая «хлебушка» и нового счастья для людей, одаривают чем только могут.
Слова А. А. Макаренко о том, что в сеятелях видели «предвестников» урожая, означают, что некогда этот обряд имел заклинательное значение и что ему приписывали непосредственное влияние на урожай. Это хорошо видно, например, из случая, записанного в Саратовской губернии. Здесь хозяев не поздравляют, а наговаривают на высыпаемое зерно. «Ранним утром 1 января являются мальчики с разным хлебом (пшеницей, рожью и пр.) и обсыпают им избу, приговаривая: „На жито, на горох пошли, Господи, урожай, на пшеницу, чечевицу, доброму хозяину на доброе здоровье“. Затем идет поздравление с праздником, причем поздравителям дают деньги» (Минх, Народные обычаи, 95). Таких приговоров записано несколько, например: «На счастье, на здоровье, на новое лето, роди, Боже, жито пшеницю и всякую пашныцю» или: «Уроди, Боже, всякого жита по закрому, что по закрому да по великому, а и стало бы жита на весь мир крещеный» (Калинский, Месяцеслов, 349).
Пожелания, выраженные при обряде высевания, напоминают нам пожелания при колядовании, но имеют более узкое значение: они должны обеспечить урожай зерновых.
Такова общая картина святочного поздравительного пения, которое встречается и во время других праздников, но развито слабо; иногда это особые, иные формы поздравлений, иногда же можно показать, что колядование просто перенесено на другие сроки. Так, И. П. Сахаров сообщает о случае колядования на масленицу: «В Ярославе с четверга начинают колядовщики петь коляду. Там фабричные ходят по домам с бубнами, рожками и балалайками для поздравления с праздником: „Прикажи, сударь-хозяин, коляду пропеть“. За колядские песни колядовщиков угощают пивом и награждают деньгами» (Сахаров, Сказания, т. II, кн. VII, 73; ср.: Снегирев, Русские простонародные праздники, вып. 2, 133). Описанное колядование происходило в городе, колядовали рабочие ярославских мануфактур.
На этот случай обратил внимание Вс. Миллер: «Связь между масленицей и колядою замечается и в обрядах, и в песнях. Еще до недавнего времени масленичные песни кое-где на Руси звались колядою» (Миллер, Русская Масленица, 19). Это «кое-где» ограничивается приведенным случаем из Ярославля. Впрочем, А. А. Макаренко сообщает, что на Ангаре во время масленицы наряженные останавливались перед домом богатого купца, изображали рыбную ловлю, после чего пели хозяину «величание». «Хозяин, в честь которого было спето „величание“, обязан был отблагодарить потешников водкой, если не желал, чтобы ему устроили кошачий концерт». А. А. Макаренко приводит текст песни, ничего общего не имеющий с колядками (Макаренко, Сибирский народный календарь, 147–148).