В отличие от своих предшественников и младших коллег, опыт Шипова был сформирован ситуацией 1880-х годов, когда власть представлялась прочной, а общественность могла рассчитывать не на успех предъявляемых требований, не на «уступки» со стороны власти, а на достижение компромисса, в выгодности которого для себя будет убеждена сама власть. Отсюда – специфичность позиции Шипова, настойчиво уклонявшегося на протяжении всей своей политической деятельности от осмысления ее в категориях «борьбы» и «противостояния»: в дружном сотрудничестве с общественностью объективно заинтересована сама верховная власть, противостояние если и существует, то не между обществом и властью, но между обществом и «самодержавной бюрократией». Комментируя известные слова Николая II о «бессмысленных мечтаниях», прозвучавшие в речи 17 января 1895 г., Шипов отмечал: «Эти слова свидетельствовали, что новый император не уяснил себе значение общественных сил в государственной жизни и склонен был разделять неправильное понимание своим предшественником идеи и принципа самодержавия»[467], суть же этого «неправильного понимания» он видел в том, что «Александр III не признавал допустимым активное участие общественных элементов в государственной жизни и последовательно проводил принцип административной централизации. Человек сильного характера и крепкой воли, он хотел сам всем управлять и во всех членах государственного управления видел только исполнителей своей воли. Если он искал, как бы, опоры в дворянстве, то он смотрел на представителей этого сословия как на добровольных чиновников на местах для наблюдения за остальными элементами общества. В основе политического понимания Александра III лежала роковая, глубокая, принципиальная ошибка – отождествление самодержавия с самовластием»[468].
Деятельность Шипова во главе московского земства была с самого начала направлена на две основные задачи:
во-первых, координация и систематизация взаимодействия уездного и губернского земства, что на практике вело к выстраиванию единой системы губернского земского управления и ставило под контроль губернского земства уезды (в первую очередь через финансы, поскольку деятельность уездных земств по ряду вопросов финансировалась губернским);
во-вторых, организация взаимодействия губернских земств, в первую очередь через организацию совещаний председателей земских управ.
Если первую задачу оказывалось возможным, по меньшей мере отчасти, решать в рамках существующего порядка, то взаимодействие и совещания губернских земств были нелегальны – и Шипов предпринял массу усилий на их полную или хотя бы частичную легализацию, ведя переговоры сначала с министром внутренних дел И. Л. Горемыкиным, а затем с В. К. Плеве. Уже на этом этапе наметилась проблема, которая в дальнейшем приведет Шипова к невозможности продолжения политической деятельности: его предложения казались недостаточными все большей части общественности, а с другой стороны отвергались и правительством, в глазах которого он представал оппозиционером. С 1900 г. Шипов участвует в деятельности кружка «Беседа», но с 1902 г. относительное согласие его членов становится все более иллюзорным – одна часть, в дальнейшем ставшая основой земцев-конституционалистов, инициирует издание в эмиграции под редакцией П. Б. Струве журнала «Освобождение», в то время как другая, к которой принадлежит Шипов, принципиально или тактически отвергает конституционалистские стремления первой (в свою очередь для части славянофильски настроенных членов земства, например, близкого к Шипову Ф. Д. Самарина, даже такая, умеренная, программа представляется неприемлемой).
По мере радикализации общественных настроений Шипов начинает терять опору в обществе. Протекающий процесс и место в нем Шипова в первом приближении вполне укладывается в теорию четырех игроков, призванную описать трансформацию политической системы[469]:
«[она] предполагает существование элиты старой системы, разделенной на твердолобых и реформаторов, и контрэлиты, тоже разделенной (на умеренных и радикалов). […] Цели обоих игроков старой элиты идентичны, только пути, ведущие к этим целям, существенным образом различаются. И твердолобые и реформаторы хотят сохранить старую систему, но знают, что без глубоких изменений достигнуть этого не удастся». Но для первых из них желаемое изменение заключается в возвращении к старому, «закручивании гаек» и приведении в порядок системы, которая утратила стабильность от многочисленных отклонений от старой, проверенной практики, тогда как реформаторы видят путь к спасению системы в отказе от ряда ее элементов. Аналогично цели контрэлиты едины – в замене старой системы на новую, однако радикалы видят путь к этому в тотальном противостоянии существующему порядку, испытывающему возрастающие трудности, тогда как умеренные полагают возможным соглашение с реформаторами из элиты, дабы не потерять те уступки, на которые они идут. Итог зависит от того, какие группы оказываются преобладающими – если в элите преобладают твердолобые, то соглашение с контрэлитой оказывается невозможным, и умеренные либо вынуждены переходить на радикальные позиции, либо утрачивают влияние и сходят с политической сцены. Точно так же, если в контрэлите преобладают радикалы, то реформаторы не могут заключить компромисс с контрэлитой и достигнуть зримых преимуществ (с точки зрения сохранения стабильности) от реформ политической системы – и вынуждены прибегать к мерам, рекомендуемым твердолобыми.
Понятно, что это только условная схема, а применительно к российским реалиям первых лет XX в. приходится добавить еще и непоследовательность курса, когда «твердолобые» и «реформаторы» попеременно, а иногда и синхронно получают санкцию на реализацию предлагаемых ими мер. Шипов, занимающий компромиссную, последовательно-умеренную позицию, оказывается тем, кто вызывает недовольство и у властей, и у оппозиции – при этом некоторое время его авторитет оказывается достаточно высоким за счет того, что в глазах власти он представляет ту часть оппозиции, с которой возможно вести переговоры, а для оппозиции – он тот, с кем разговаривает власть.
В 1902 г. его содействием попытается заручиться новоназначенный министр внутренних дел В. К. Плеве – и результатом неудачи станет ревизия московского губернского земства, ставившая своей целью найти непорядки в работе и дискредитировать Шипова, однако окончившаяся фактическим признанием добросовестности работы управы, а затем, весной 1904 г., неутверждение Шипова главой управы – на его место в итоге был выбран Ф. А. Головин, будущий председатель II Государственной думы[470]. При этом конфликт с Плеве продемонстрировал принципиальное расхождение в видении будущего, выходящий за рамки намеченной выше схемы «охранителей» – «твердолобых» и умеренных оппозиционеров, поскольку Плеве, аналогично, исходил из перспективы реформирования существующего порядка, радикально расходясь в представлении желательных и/или неизбежных изменений – для него, как он говорил в беседе с Шиповым 2 июля 1902 г., несомненно, «что никакой государственный порядок не может оставаться навсегда неизменным и, очень может быть, наш государственный строй лет через 30, 40, 50 должен будет уступить место другому (прошу вас, чтобы эти слова мои не вышли из этих стен), но возбуждение этого вопроса теперь во всяком случае несвоевременно; исторические события должны развиваться с известной постепенностью»[471]. Перспективой развития для Плеве выступает конституционный («правовой») порядок, как и для оппонентов, вопрос лишь в своевременности перемен и в том, кто берет на себя инициативу изменений – тогда как для Шипова (мы рассмотрим это позднее), касаясь общей системы его политических взглядов, «правовой» порядок не есть желанная цель, он оказывается по своим убеждениям равно далек от министра и той части общественности, что стремится к введению конституционного правления. В свою очередь далее обнаружилось и фундаментальное расхождение между Шиповым и Плеве в понимании роли земств – на прениях по поводу предложения А. Н. Куломзина[472] передать проект положения о местных дорогах, разработанный Особым Совещанием[473], на рассмотрение земств, он
«заявил, что вообще не считает возможным в настоящее время создавать законы для всей России из С.-Петербурга. По его мнению, участие местных сил в обсуждении законодательных предположений является безусловно необходимым, но при этом он не может не обратить внимания на то, что при настоящем земском представительстве земские учреждения далеко не являются действительными представителями населения. Действительными рабочими силами в них являются не люди местности, а наемные лица управ, чиновники, разбором хуже петербургских. Если мы пошлем наш проект на заключение местных людей, то получим отзывы не от местных деятелей, знающих местные нужды и с этой точки зрения обсуждающих наши предположения, а мнения людей посторонних местности, рассматривающих все с отвлеченных доктринерских положений. Государственным центростремительным началам они противополагают начала индивидуалистические, центробежные, и можно заранее сказать, какие ответы мы получим под видом земских: это будут указания на то, что при современном укладе государственной жизни никакие реформы дорожного дела невозможны, что, когда переменится государственный строй, сами собой улучшатся проселочные дороги. С этой точки зрения теперь подходят ко всем вопросам; даже реформу крестьянского законодательства ставят в связь с общим правопорядком. Я, конечно, не хочу сказать, что во всех земствах эти неместные элементы совершенно оттеснили местные, но я не могу не опасаться того, что в значительном числе случаев те отзывы, которые мы получим, будут написаны не местными людьми, а всякого рода поднадзорными статистиками, фельдшерами и, в лучшем случае, народными учителями. И это будут те отзывы, которые более других остановят наше внимание, так как наиболее талантливые из местных деятелей не особенно искусны в письменном изложении своих мнений и значительно уступают в этом отношении тем, кто в течение долговременных тюремных досугов упражнялся в составлении всякого рода рефератов. Не фальсифицированное мнение действительно местных людей можно получить только путем образования совещаний, в которых были бы представлены и элементы государственные, и элементы местные, представители сословий и проч. Поэтому я предлагал бы передать наш проект на обсуждение губернских совещаний, составленных из должностных лиц губернии и из представителей земств и дворянств, причем я бы не встречал препятствий к тому, чтобы эти представители были избираемы соответствующими собраниями»