спешны), а, во-вторых, отсутствие в составе кабинета неприемлемых для общества лиц. Последний вопрос оказался безусловным камнем преткновения, так как обе кандидатуры на пост министра внутренних дел – Д. Ф. Трепов и П. Н. Дурново – выступали для Шипова и коллег в качестве persona non grata. Участвовал Шипов и в обсуждении в Царском Селе под председательством Государя закона о выборах в Государственную думу[482], решительно высказываясь в пользу всеобщего избирательного права, аргументируя это тем, во-первых, что для того, чтобы осуществление участия в законодательной власти «Думой было встречено доверием всего населения и имело надлежащий авторитет, необходимо, чтобы состав Думы слагался не из представителей интересов отдельных классов, а являлся представительством народа, свободно избранного на общих и равных для всех выборах»[483] и, во-вторых, что «при цензовом начале […] могут быть устранены от участия в выборах желательные консервативные элементы общества. Россия – страна демократическая и в основу избирательной системы должен быть положен демократический принцип общего и равного права голоса. Государственная дума будет наиболее консервативной в том случае, если возможность участвовать в выборах будет предоставлена всему народу, а не отдельным его классам»[484].
Попытка избрания в Государственную думу для самого Шипова закончилась неудачей – а последняя большая политическая роль выпала ему перед роспуском I Государственной думы, когда возник проект образования министерства под его председательством, для объединения всех умеренных общественных сил и их сотрудничества с правительством. Сам Шипов фактически уклонился от этой роли, не находя должной поддержки – и в данном случае он, вероятно, трезвее оценивал свое положение, чем внешние наблюдатели, полагая, что претендующий на умиротворение кабинет должен быть составлен из значительного числа представителей кадетской партии, под председательством С. А. Муромцева, как человека верующего и не диктаторского склада, в отличие от П. Н. Милюкова, и при этом обладающего должным авторитетом[485]. В разговоре с Государем 28 июня 1906 г. Шипов утверждал, что привлечение к правительству кадетов не столь опасно, как это представляется по их публичным заявлениям – и в то же время необходимо, если целью является достижение прочного общественного согласия:
«В настоящее время и при сложившихся условиях возможно образование кабинета только из представителей большинства Государственной думы. Оппозиционный дух, который в настоящее время ярко проявляется среди к.-д. партии, не может внушать серьезных опасений. Такой характер ее в значительной мере обусловливается занимаемым ею положением безответственной оппозиции. Но если представители партии будут привлечены к осуществлению правительственной власти и примут на себя тяжелую ответственность, с нею сопряженную, то нынешняя окраска партии, несомненно, изменится и представители ее, вошедшие в состав кабинета, сочтут своим долгом значительно ограничить требования партийной программы при проведении их в жизнь и уплатят по своим векселям, выданным на предвыборных собраниях, не полностью, а по 20 или 10 коп. за рубль»[486].
Как известно, переговоры эти завершились ничем (после чего участники и наблюдатели еще в эмиграции продолжали дебаты о виновниках не случившегося коалиционного правительства), но после роспуска I Думы новоназначенный председатель Совета министров П. А. Столыпин начал переговоры с рядом общественных деятелей (гр. П. А. Гейденом, А. И. Гучковым, кн. Г. Е. Львовым, кн. Н. Н. Львовым, М. А. Стаховичем и Д. Н. Шиповым) о возможности вхождения некоторых из них в новый кабинет. Итогом неудачи этих переговоров стал обмен публичными заявлениями – сначала правительственного сообщения, а затем письма графа Гейдена и совместного письма Д. Н. Шипова и кн. Г. Е. Львова с изложением своих позиций как о фактической стороне дела (в искажении которой авторы писем упрекали правительство), так и о принципиальных разногласиях. Этот обмен публичными заявлениями оказался важен не только в том отношении, что всякое взаимодействие между Столыпиным и Шиповым с этого момента было исключено (в глазах Шипова деятельность первого «руководилась культом силы и была направлена, с одной стороны, к охранению бюрократического абсолютизма, а с другой – к поддержке имущественных классов, не считаясь с требованиями общего блага и нравственного долга»[487]), но и обнаружило расхождение с большинством «Союза 17 октября», одним из учредителей которого он был. После окончательного расхождения с А. И. Гучковым, поддержавшим кабинет Столыпина, Шипов присоединился к партии мирного обновления и на этом уже практически окончательно завершил свою политическую карьеру.
Впрочем, вплоть до 1909 г. он оставался членом Государственного Совета, куда был выбран от земства в 1906 г., еще прежним их составом, образованным в 1903 г. Однако после того, как развеялись слухи о возможном занятии им министерского поста или кресла председателя Совета министров и выхода из «Союза 17 октября», «большинство членов Государственного совета сохранило ко мне только вежливые отношения исключительно формального характера, избегая обмена со мной мнениями по вопросам политики и законодательной деятельности. Продолжение моего участия в Государственном совете было для меня очень тягостным и оно сделалось еще более неприятным во время третьей сессии Государственного совета, когда, после роспуска второй Государственной думы, бюрократия и вообще реакция чувствовали себя в положении победителей над освободительным движением»[488]. О настроениях его в это время говорит, например, письмо М. В. Челнокову от 23.IX.1908 из подмосковного имения Ботово:
«Здоровье удовлетворительно, но настроение плохое. Пессимизм меня не покидает и все мне представляется в самых темных красках. Я не вижу возможности мирного исхода из переживаемого нами положения. Правительство и реакция торжествуют; у них кружится голова от одержанных побед. Общество в апатии, а народ хотя как бы безмолвствует, но это молчание зловещее и питает в его среде все большее недовольство и ненависть к имущим классам. Правительство и поддерживающие его круги не сознают необходимость скорейшего проведения необходимых реформ и укрепления законности и действуют все по-прежнему и воспитывают в стране только отрицательное к государственной власти отношение. Сколько времени может продолжаться такое состояние? М[ожет] б[ыть], очень долго, до тех пор, пока чаша терпения и отчаяния в населении не переполнится и пока вновь не поднимется общественное настроение. Но этот новый подъем будет, пожалуй, очень страшен. М[ожет] б[ыть], интеллигентные слои будут сдержаннее и осторожнее, чем во время движения 1905–1906 года, и будут опасаться повторения сделанных ошибок, но масса населения – народ – может увлечься и проявит свое недовольство в самых резких и грубых формах как по отношению правящих кругов, так и вообще по отношению к интеллигентным классам, к которым их доверие после неудач освободительного движения очень поколебалось и в которых народ видит все тех же «господ». И вот, не видя другого исхода, живется и чувствуется очень тяжело и уныло. Приходишь к отвратительному заключению, что чем хуже, тем лучше. Чем резче будет проявляться и действовать реакция, тем скорее наступит неизбежный кризис и тем лучше. Процесс деморализации развивается все больше и больше. Если взрыв произойдет в ближайшем будущем, то еще останутся, м[ожет] б[ыть], остатки, зернушки, которые после бури дадут хорошие ростки, а если это случится позднее, то, пожалуй, и ростков не найти. Страшно становится за нашу все-таки дорогую страну. Страшно то всесторонее разложение, которое приходится наблюдать»[489].
В это время Шипов еще надеялся вернуться к земской деятельности, о чем писал жене М. В. Челнокова, Елизавете Карповне, в следующем, 1909 г. из того же Ботова:
«В июле будут в нашей губернии происходить земские выборы: что-то они дадут. Очень был бы я рад, если прогрессивные элементы получили перевес. Исход выборов в Московской губернии будет иметь большое влияние на земские выборы в других губерниях. Лично я, кроме того, был бы очень рад принять вновь активное участие в земской работе. Невыносимо тяжело быть в положении безработного и если мои надежды не оправдаются, то просто не знаю, что делать. Начинать в 58 лет какую-нибудь новую жизнь, например, в коммерческом мире, очень тяжело, да и пристроиться там не легко, а между тем что-нибудь в этом роде будет совершенно необходимо»[490].
Надежды эти, впрочем, не оправдались – если раньше, до событий 1905–1907 гг., земства были оплотом либеральных настроений, то теперь ситуация изменилась. Сам Шипов, говоря о влиянии нового положения о земствах 1890 г., призванного усилить дворянский элемент, писал:
«Нельзя однако не отметить, что предоставление дворянству преобладания в земстве не оказало неблагоприятного влияния на земское дело отчасти и по той причине, что участие в нем принимали преимущественно наиболее прогрессивные и культурные дворянские представители, хорошо понимавшие земскую идею и земские задачи, а члены сословия, реакционно настроенные или чуждые вообще интересам политической и общественной жизни, долгое время в большей части воздерживались от участия в земских учреждениях»[491].
Революционные события привели к тому, что местные землевладельцы, ранее воздержавшиеся от участия в самоуправлении и отдававшие земские дела на откуп активным, либеральным элементам, воспользовались своим правом – и земства после 1906 г. резко поправели, так что Шипову не удалось даже избраться в гласные от васильковского уездного земства, членом которого он был на протяжении 28 лет