[98], пройдет не замеченным читателями и даже не будет завершен, а фельетонная поденщина не устраивала Кулиша – да он и не имел к ней особенного дарования, писать в легком стиле он не умел, и, надо полагать, опубликованный фельетон («Прогулки по Петербургу», вышедший в № 1 «Современника» за 1853 г.) стоил ему несоразмерно много труда по сравнению со средствами, которые он мог выручить за подобную работу.
Кулиш с молодых лет мыслил себя как интеллектуального лидера и идеолога – журнальный труд, который к 1853 г. грозил свестись к «текучке», его не удовлетворял, давая слишком малый доход, дабы быть соблазнительным. Склонный к крайностям, Кулиш решает испытать себя в сельской жизни, бросив не дающее ни материального, ни интеллектуального удовлетворения петербургское существование, и в 1853 г. приобретает хутор, где попытается несколько месяцев вести самостоятельное хозяйство, вскоре обнаружив, что оно требует всех его сил, погружая в «животное» существование, и из хутора он вновь начинает рваться к городской интеллектуальной жизни, ища новых занятий. Поскольку дядя его жены, Н.Д. Белозерский, был близким приятелем Гоголя в их молодые годы, а еще в 1840-е годы Кулиш успел обзавестись более или менее близкими знакомствами со многими старшинскими семействами Гетманата (Новгород-Северщины, Полтавщины и Черниговщины), то у него в распоряжении оказывается достаточный материал для составления «Опыта биографии Николая Васильевича Гоголя», который он поместил в «Современнике» в 1854 г. Это была его последняя публикация в данном журнале, она окончательно испортила его отношения с редакцией, которые и ранее были весьма тяжелыми (до того он порвал отношения с «Отечественными записками» Краевского)[99].
Но именно это начинание станет важным событием в жизни Кулиша: составив «Опыт…», он задумал на его основе написать подробную биографию Гоголя, для чего предпринял поиск новых материалов, и вскоре сошелся с семейством Аксаковых. Напомним, что именно для Кулиша Аксаков-старший примется за диктовку «Истории моего знакомства с Гоголем», текст, не предназначенный для печати и впервые частично опубликованный только в 1880 г. в газете младшего сына Аксакова, Ивана Сергеевича, «Русь»[100]. Отношения, однако, быстро вышли за пределы рабочих – Кулиш был сердечно принят в аксаковском семействе, читал свои художественные произведения, делился мыслями и планами и был восхищен С.Т. Аксаковым. «Записки о жизни Гоголя», позволительно сказать, выходили под редактурой аксаковского семейства – Кулиш читал готовящиеся им разделы и вносил правку далеко не только стилистическую, проникаясь их взглядами и повторяя в письмах их оценки текущих событий. Так, 12 апреля 1855 г. Кулиш писал из Петербурга Аксаковым:
«Скажу только, что Москва расположила меня к созерцательной жизни и заставила меня войти глубже в собственную душу. Одно время я был в таком состоянии, которого давно уже не испытывал, какая-то юношеская свежесть сердца посетила меня, я был точно влюбленный, но предметом моей любви сделалась вся Россия. Это были чудные минуты!» (цит. по: Пирожкова, 2013: 428).
По получении этого письма В.С. Аксакова, дочь писателя, отмечала в дневнике, что письмо «очень умное и замечательное, он говорит о впечатлении, произведенном на него Москвою (он там встречал Святую), о том, что элемент общерусский начинает тесниться в его хохлацкую душу и что много благодарен Константину» (Аксакова, 2013: 187, запись от 18.IV. 1855).
В результате в 1856–1858 гг. Кулиш прочно войдет в круг московского славянофильства, не разделяя вполне их взгляды, но близкий к ним (подробнее мы оговорим данный аспект ниже) и связанный с их проектами, в первую очередь с изданием «Русской Беседы», в которой станет одним из основных авторов. В издаваемом и редактируемом А.И. Кошелевым[101] журнале была опубликована его повесть «Феклуша» (принадлежащая к тому же автобиографическому циклу, что и две повести, в 1852 г. опубликованные в «Современнике») (Кулиш, 1856), русский вариант романа «Черная Рада» (Кулиш, 1857), имевший характер манифеста эпилог к роману, задуманный как предисловие к отдельному изданию (Кулиш, 1857а), в двух книгах журнала за 1856 г. публиковались фрагменты «Записок о Южной России» Кулиша (в кн. II и IV), а в 1857 г. журнал опубликовал развернутую (на 21 страницу) весьма сочувственную рецензию на «Записки…», написанную Н.А. Ригельманом (Ригельман, 1857), хорошим знакомым И.С. Аксакова и близким знакомым Кулиша. В 1859 г., последнем году полноценного существования журнала[102], «Русская Беседа» опубликовала одну большую статью Кулиша (Кулиш, 1859) и его перевод польской статьи по истории общины (Мацеевский, 1869[103]).
Еще более сблизит Кулиша с доктриной московских славянофилов его первое заграничное путешествие, в которое он отправится в 1858 г. До этого времени он, как и многие из людей его круга, был склонен идеализировать Европу, противопоставляя ее России, достаточно характерна, например, его фраза из письма к П.А. Плетневу от 20 апреля 1857: «Когда-нибудь и для меня настанет время свободы, когда-нибудь вырвусь уже из этого ужасного государства» (цит. по: Петров, 1929: 364, прим. 1). И, как и многие из его современников, начиная с Герцена, попав в Европу, он испытывает разочарование в ней: оказывается, реальность далека от придуманного идеального образа, многие несовершенства жизни, которые представлялись особенностью «этого ужасного государства», столь же, если не больше, распространены и за его пределами, а на место иных, отсутствующих за границей, приходят другие – социальная несправедливость оказывается не менее вопиющей, о европейской публике Кулиш пишет:
«Город очень нравится ее эгоизму, это берлога, в которой богач защищен от братских притязаний бедняка на его имущество. Правительству тоже города необходимы» (цит. по: Петров, 1929: 373).
18/30 апреля 1858 г. из Страсбурга, приехав туда из Бельгии, Кулиш сообщает Плетневу:
«Брюссель скоро нам наскучил своим мещанством. Люди в Брюсселе не беседуют, а вечно считают деньги. Чуть только войдет в разговор предмет, не связанный с деньгами, разговор прекращается, приятели среди ночи желают другу божура и бегут туда, где пахнет выигрышем, доходом, спекуляцией. Предвидя в первые дни нашего пребывания, что долго нам не усидеть среди этого арифметического народа, я не решился беспокоить напрасно своим посещением сенатора, негоцианта и оружейника, к которому Вы, почтеннейший друг П[етр] Александрович], дали мне карточку» (цит. по: Петров, 1929: 370).
Добравшись же до Берлина, Кулиш пишет тому же корреспонденту: «В Берлине нищих нет, все одеты гораздо ровнее, нежели в Брюсселе, и вообще живут как-то дружелюбнее. Здесь богач топчет бедного равнодушно, роскошь не знает границ и не стыдится окружающих ее лохмотьев» (цит. по: Петров, 1929: 372)[104].
К 1860 г., когда Кулиш предпримет издание недолговечного журнала «Хата», а затем, с 1861 г., войдет в число основных авторов петербургского двуязычного журнала «Основа», издаваемого его шурином, Вас. Белозерским, на средства Н.И. Катенина, родственника жены последнего, система его взглядов определилась, оставаясь в своих основаниях неизменной на протяжении ближайших полутора десятилетий, а в принципе в базовых чертах сохранившись до конца жизни. Ее первый очерк дан в «Эпилоге к „Черной Раде“» (Кулиш, 1857а), а затем был развернуто изложен в «Письмах с хутора», публиковавшихся по-украински в «Основе» (Кулиш, 1861).
П.А. Плетневу Кулиш писал 3 апреля 1857 г.: «Меня запрятали в глушь, когда я ничего еще не сделал и только начинал учиться писать, а теперь уже посеянного мною из земли не выроют: возрастит его Господь, когда после зимы наступит весна и придет время посеву дать плод свой. Для вашего успокоения, однако ж, скажу, что, с одной стороны, времена в России переменились и людей мыслящих уже не преследуют (даже Шевченка освободили из заточения), а с другой – я теперь искуснее в управлении судном своим в житейском море и у людей истинно умных слыву не только не инсургентом, а, напротив, – Русским патриотом, что и справедливо, ибо, любя страстно Малороссию, я люблю то, что и составляет собственную Русь» (цит. по: Петров, 1929: 321). «Формула двузначная», как отмечает В. Петров, и именно в своей двузначности выражающаяся «суть кулешевой мысли» (Петров, 1929: 321). «Эпилог…» Кулиш завершал следующим принципиальным суждением:
«… мне хотелось доказать, что не ничтожный народ присоединился в половине XVII века к московскому царству. Он большею частью состоял из характеров самостоятельных, гордых сознанием своего человеческого достоинства, он, в своих нравах и понятиях, хранил и хранит до сих пор начала высшей гражданственности, он придал России множество новых, энергических деятелей, которых влияние немало способствовало развитию государственной силы Русского народа, он, наконец, пришел в единоплеменную и единоверную ему Россию с языком, богатым собственно ему принадлежащими достоинствами, которые в будущем, своенародном образовании литературы должны усовершенствовать орган русского чувства и русской мысли, – это великий орган, по степени которого ценятся историею народы» (Кулиш, 1857а).
В пояснение данного фрагмента уместно процитировать куда более позднюю мемуарную заметку Кулиша, в которой он говорит о Плетневе: «За его незнание малорусского языка я смотрел на него как на человека, не получившего