Призадумался Святогор. Не хочется ему жениться на больной. «Дай, думает, съезжу в царство Поморское и, если правду говорит кузнец, убью эту девушку, вот и не придётся на ней жениться».
Поехал богатырь в Поморское царство, разыскал престольный город и вошёл в ветхую избёнку где лежала его суженая.
Как увидел её, ужаснулся: лежит она в избёнке одна-одинёшенька, и на всём теле у неё точно кора наросла, а сама и не шевелится.
Вынул Святогор пятьсот рублей, положил на стол, обнажил булатный вострый меч, хватил девушку в грудь раз, другой, третий, не взглянул на неё, вышел, вскочил на коня и уехал к себе на Святые горы. «Отделался, думает, от такой невесты!»
А девушка тем временем проснулась, смотрит: кора с неё свалилась, и стала она такою красавицей, какой никогда ещё на белом свете не видывали: ростом высокая, статная, походочка мелкая, очи ясного сокола, брови черна соболя, румянец — что зорька утренняя, тело — что снег, белое.
Увидела девушка пятьсот рублей на столе. «Вот, думает, счастье Бог послал!» Стала она на те деньги торговать и нажила несчётную золотую казну, построила корабли, нагрузила их товарами драгоценными и пустилась по морю по синему искать счастья-удачи в далёких странах.
Куда ни приедет, все бегут товары раскупать, на красавицу невиданную, неслыханную любоваться. Доехала она до Святых гор, и прошёл об ней слух по всему царству. Пришёл и Святогор взглянуть на диво дивное; как взглянул, так и подумал: «Вот эта невеста по мне, эту за себя сосватаю!» Полюбился и богатырь девице, поженились они, и стала жена Святогора про свою прежнюю жизнь рассказывать, как она тридцать лет лежала, корой покрытая, как вылечилась и стала торговать на те пятьсот рублей, что незнакомый богатырь ей оставил. Слушал Святогор, слушал и говорит:
— Да ведь это я и был.
Подивились они вместе, что от судьбы своей никак не уйдёшь, и стали жить да поживать на Святых горах.
3. Встреча с Ильёю
Ездил как-то Илья-богатырь по чистому полю и заехал ко Святым горам.
Бродит по утёсам и день, и два, устал, раскинул шатёр белого полотна, привязал у входа своего богатырского коня и уснул ни много ни мало — на двенадцать дней. Вдруг слышит во сне, храпит его бурушко, ржёт, копытом землю роет и говорит ему человечьим голосом:
— Ай же ты, Илья свет Иванович, спишь ты, прохлаждаешься, беды над собою не чуешь: едет к шатру Святогор-богатырь; спусти-ка меня скорее в чистое поле, а сам полезай на сырой дуб.
Послушался Илья своего верного товарища, спустил его, а сам на дубу спрятался. Видит: едет богатырь выше леса стоячего, головой упирается в облако ходячее, за плечами у него хрустальный ларец. Слез Святогор с коня, отпер ларец золотым ключом, вышла красавица, жена богатырская, что зорька на небе; раскинули они шатёр, разложила красавица скатерти браные, расставила яства сахарные, питья медовые, — стали они есть, пить, а Илья сидит на дубу, не шелохнётся.
Увидела его жена богатырская, побоялась, чтобы муж не убил богатыря, и спрятала его вместе с конём к Святогору в карман.
Сидит Илья в богатырском кармане и день, и два, возит его Святогор, сам того не ведает. Тяжело стало коню богатырскому, не под силу, стал он на третьи сутки спотыкаться, стали у него подгибаться ноги его быстрые.
Рассердился Святогор на своего верного товарища, хватил его со всей своей силы богатырской плетью по крутым бёдрам, крикнул на него громким голосом:
— Что ты, травяной мешок, спотыкаешься?
Отвечает ему конь:
— Как мне не спотыкаться? До сих пор я возил одного только богатыря да жену его богатырскую, а теперь вот уж третьи сутки вожу двух сильных, могучих богатырей да ещё и коня богатырского.
Удивился Святогор, сунул руку в карман, а там и вправду богатырь с конём шевелятся.
Вытащил Святогор Илью из кармана, стал его спрашивать, допытывать:
— Ты откуда родом, как тебя звать?
Назвался Илья.
— А зачем к нам на Святые горы пожаловал?
— Да захотелось мне повидать Святогора-богатыря.
— Ну, я самый и есть Святогор; давай побратаемся, я тебя научу всем похваткам-поездкам богатырским.
Кликнул Илья своего коня, поехали они вместе по Святым горам.
Научил Святогор Илью всем похваткам-поездкам богатырским, звал его меньшим братом, делил с ним хлеб-соль, пил из одного ковша.
Едут они путём-дорогою и наехали на огромный гроб. Стоит гроб, весь из камня высечен, а подле крышка лежит.
— Давай, — говорит Святогор, — примеримся, для кого этот гроб изготовлен: кому из нас придётся впору, для того он и есть. Полезай-ка ты, Илья, вперёд…
Полез Илья; лёг в гроб, нет, не приходится: и широк, и длинен гроб, и высок не в меру.
— Ну, — говорит Святогор, — видно, мне в него ложиться.
Лёг, протянул ноги, гроб пришёлся как раз по нём.
— Гроб-то ведь точно нарочно для меня сделан, — говорит он Илье. — Ну-ка, меньший братец, сослужи мне службу, закрой меня крышкою.
— Нет, старший брат, вижу я, ты не малую шутку пошутить задумал, заживо себя хоронить собрался; не подниму я крышки, не закрою тебя.
Тогда Святогор сам привстал, поднял крышку и закрыл ею гроб. Как только сошлись края, так и срослись вместе.
Силится Святогор поднять крышку, не может: зарос гроб, давит богатыря, не совладать ему со своею судьбиною. Бился он, бился, просит Илью:
— Братец меньшой, душно мне, знать, конец мой приходит, попробуй поднять крышку.
Пробует и Илья, нет, куда ему! Срослась крышка с гробом, ничего с нею не поделаешь.
— Возьми, Илья, мой меч-кладенец, — просит Святогор, — попробуй разрубить крышку поперёк.
Взялся Илья за богатырский меч, силился, силился, не может и приподнять его, не то что крышку рубить.
— Нагнись ко гробу, — говорит Святогор, — я дохну на тебя своим духом богатырским.
Нагнулся Илья, дохнул на него Святогор, и почуял он в себе силы втрое против прежнего.
Поднял он тогда меч-кладенец, взмахнул им над крышкою, — опустился меч, зазвенел о камень, глядь, а из-под него поперёк гроба железная полоса проросла…
— Душно мне, меньший брат, — взмолился Святогор, — попробуй ещё ударить вдоль по крышке.
Ударил Илья и вдоль крышки, из-под меча даже искры посыпались, и опять выросла железная полоса.
— Ох, тяжко мне, — стонет Святогор — наклонись-ка ко мне, меньший брат, я дохну на тебя своим духом богатырским и передам тебе всю свою силушку великую.
— Нет, не надо, старший брат, — отвечает Илья, — довольно с меня и этой силы, а если ты передашь мне всю свою силушку богатырскую, так и меня земля носить перестанет, как тебя.
— Ну, хорошо же ты сделал, Илья, что не послушал меня: я бы дохнул на тебя мёртвым духом, и ты бы умер вместе со мною. Прощай, мой назва́ный меньший брат, владей моим мечом-кладенцом, владей моей силою, а коня моего привяжи ко гробу: кроме меня никто с этим конём не справится.
Замолк богатырь, замерли слова его, а Илья всё стоит, слушает, опершись на меч-кладенец, всё думает, не скажет ли ему старший братец ещё хоть словечко… Нет, затихли слова богатырские, пропала мощь-сила заветная, а из щёлки гробовой мёртвый дух пошёл.
Опоясал тогда Илья меч-кладенец, привязал коня Святогорова ко гробу, положил перед гробом три земных поклона глубоких, смахнул слезу горючую и поехал на Святую Русь, к своему князю киевскому, ласковому Солнышку-Владимиру.
Алёша Попович
Едут из славного города Ростова два витязя, два молодца смелые, удалые: один сын попа соборного, Алёша, другой — его брат названый, Еким Иванович; едут они нога в ногу, стремя у стремени, плечо о плечо… Пусто поле кругом, ни птицы перелётной, ни зверя лютого, ни души человеческой. Видят они, лежит при дороге камень, а на нём что-то написано.
— Посмотри, братец, что на камне написано? — говорит Алёша Екиму.
— Написаны три дороги: одна ведёт в Муром, другая в Чернигов, а третья в Киев, к ласковому князю Владимиру. — Которой же дорогой мы поедем? — спросил Еким у Алёши.
— Поедем-ка в Киев, к князю, — решил Алёша.
Доехали они до Сафат-реки и раскинули на зелёном лугу шатры полотняные. Алёша лёг спать. Еким пустил коней пастись, а сам тоже уснул в своём шатре. Выспались витязи, встал Алёша с зарёю, умылся, помолился на восток, а Еким тем временем коней сводил на водопой и оседлал. Собрались они в путь, как вдруг идёт им навстречу калика, [1] странник, в собольей шубе, в расшитых золотом и серебром лаптях, в греческой шляпе с тяжёлою пятидесятипудовою плетью, налитою чебурацким свинцом.
Рассказывает им калика:
— Встретил я Тугарина Змеевича: вышиною он трёх сажен, меж плечами косая сажень уляжется, а между глаз можно калёную стрелу положить. Конь его, что зверь лютый, из ноздрей пламя пышет, из ушей дым валит.
Захотелось Алёше с Тугарином побиться, и просит он калику.
— Отдай-ка, — говорит, — твоё каличье, возьми моё, богатырское…
Поменялись они; Алёша прихватил ещё свой кинжал булатный.
Пошёл Алёша за Сафат-реку, и завидел его Тугарин Змеевич. Как закричал Тугарин, дрогнула земля, тёмные леса ниже травы преклонились, воды из рек повыливались, а Алёша стоит, еле жив, ноги подкашиваются.
— Гей ты, калика перехожий! Не видал ли ты Алёшу Поповича? Мне бы его найти да копьём заколоть, огнём пожечь!
Прикрылся Алёша шляпою, так что не видать его лица белого, и говорит:
— Ох ты гой еси, Тугарин, сударь Змеевич, не прогневись на меня, на старого, на калику убогого; я от старости оглох, подъезжай ко мне пониже, ничего не слышу, что ты мне сказываешь!
Подъехал Тугарин, а Алёша как хватит его каликиною плетью по голове, расшиб ему голову, так что тот без памяти с коня свалился.
Отобрал Алёша его цветное платье, дорогими каменьями вышитое, не дешёвое платье, ценою во сто тысяч, сел на его коня богатырского, прихватил оружие и поехал к своим шатрам.
Как увидели его Еким с каликою, испугались, думали, что за ними Тугарин гонится, повскакали на коней и помчались уж не к Киеву, а назад к Ростову.