Глава 3Евпатий Коловрат
Герой, во имя справедливой мести уничтожающий подонков, посягнувших на что-то дорогое его сердцу, один из любимых персонажей в мировом фольклоре. У всякого народа найдётся такой, потому что поступок говорит сам за себя, ничего больше пояснять не надо. И смысл такого рассказа в торжестве справедливости. Мол, как ни силён злодей, а кара всё равно его настигнет, ибо есть смертные грехи, которым нет на земле прощенья! Никогда! А дальше вариации.
Раз такой герой есть у любого народа, значит, можно предположить, что он есть и у нас, за примером далеко ходить не надо. Имя ему — Евпатий Коловрат. Много уже рассказано историй о храбром рязанском богатыре: чудесных, увлекательных, удивительных, странных, а порой и глупых, иногда образ героя в них преображается так, что он сам себя узнать не в силах. У каждого своя история о Коловрате, и лишь читатель вправе выбрать ту, что считает для себя наиболее правдивой.
В то тягучее зимнее утро, тяжёлое и неспешное, когда луна на небе бледнеет и ночь с большой неохотой уступает дорогу рассеянному утреннему свету, было удивительно тихо. Даже неугомонные, вечно задиристые петухи не нарушали своим резким криком покой небольшой, беспечно спящей деревни, затерявшейся в рязанской глуши.
На улице уже развидняло. Становилось все светлее.
В это самое время на дороге, что вела к деревне через поле, показался маленький всадник в мохнатой лисьей шапке с хвостами и когтистыми лапами, и на такой же маленькой, как он сам, с нечёсанной гривой кобылке. Приподнявшись на стременах, он быстро огляделся по сторонам своими длинными, узко прорезанными, как осока, глазами. Оценив ситуацию, он медленно вытащил из ножен кривую саблю и показал ею на мирно дремлющую деревню.
Тотчас, видимо подчиняясь его команде, со стороны леса выметнулся конный отряд и, веером рассыпавшись по полю, стал охватывать беззащитную деревушку.
Это был один из монгольских разъездов, ищущих еды и поживы для своего войска. Низкие лохматые лошадёнки были на удивление резвы. Мёрзлая земля загудела под копытами сотни коней, а внезапно разбуженные птицы стаями взвивались к небу. Дозорный, что до сей поры беспечно спал, разметавшись в стогу душистого сена и совсем забыв о том, что вокруг идёт война, очнулся от дрёмы и даже сбросил с плеч мешавший тулуп, да только было уже слишком поздно. Лёгкая стрела, довольно свистнув, глубоко вошла ему в шею. Она была первой из многих нашедших в это утро свои цели.
С шумом, гиком и волчьим воем чужие озлобленные всадники рассыпались по улицам несчастной деревни. У каждого на тугой тетиве лука приготовлено по стреле, у каждого за поясом по кривой сабле, и каждый ищет хищным взглядом мишень. Вот один подался всем телом вперед, слегка привстав в седле, и выпущенная стрела ушла к цели. Одно мгновенье, и её оперенный конец торчит, покачиваясь, в спине выбранной мишени, опрокидывающейся навзничь. Всадники умели метать стрелы так быстро, что едва успевали доставать их из колчанов. Кто-то вскрикнул, заголосили бабы, торопливые руки захлопывали изнутри домов окна. Дело было плохо.
Монголы, а это были именно они, не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей. Убивали всякого, кто попадался на пути. Захваченные врасплох, неодетые, в одних полотняных рубахах мужики выбегали из хат, держа в руках оружие, но большинство из них тут же падали, сражённые меткими стрелами или порубленные кривыми вражескими саблями. О сопротивлении нечего было и говорить. Те, кто не мог сражаться, прятались, спасая свои жизни.
Степняки рассыпались в разные стороны в поисках притаившихся крестьян, искали везде, даже в церкви, а местного священника, дерзнувшего остановить их с крестом в руках, хлестали плетью по спине до тех пор, пока он не упал на окроплённый кровью его паствы снег.
Сотник внимательно следил за тем, чтобы его воины не начали грабеж, не зачистив до конца деревню, азартно лупцуя плетью тех, кто увлёкся поиском лёгкой наживы.
Не везде получалось легко. В одном из домов, выглядевших наиболее богато, с резным крыльцом, тесовой крышей и веселыми петухами на коньке, дали настоящий отпор. Когда к нему подскакал сотник, бой кипел нешуточный. Четверо из его людей уже валялись в снегу, намертво подбитые стрелами. Чтобы не терять воинов, монголы решили просто поджечь избу. От горящих стрел язычки пламени заплясали на крыше сразу в нескольких местах. Понимая, что отсидеться за стенами не удастся, русские решили пробиваться. Уж лучше погибнуть в бою, чем под обломками.
Дверь широко распахнулась, будто от удара ногой, и из ее черного зева, весь в клубах едкого серого дыма, вышел взрослый взъерошенный мужик, прикрытый добротной кольчугой, в руках он крепко держал остро отточенный меч. По ухваткам было видно, что с оружием ему обращаться не впервой. Лицо его было сурово, как на иконе. Собой он прикрывал пару юношей, судя по всему неопытных, но неплохо вооружённых. Монголы встретили их радостным и в то же время угрожающим рёвом. Ощущая численный перевес, они решили окружить их прямо возле крыльца. Мужчина, явно когда-то бывший воином, не испугался, а решительно шагнул прямо навстречу угрозе.
Первая же пара смельчаков, попытавшихся приблизиться к нему, пожалела, оставшись лежать у того же крыльца с рассечёнными головами. Следующему острие меча вошло в живот. Монгол с криком рванулся в сторону, вслед за ним брызнула кровь.
Быстрота его действий превосходила проворство степных воинов, и от неожиданности натиска они в испуге разлетелись в разные стороны, желания оказаться следующим не изъявил никто. Силой этого витязя было не взять, оставалась хитрость. Да, сотнику он был живым и не нужен. Поэтому пока несколько человек, опасливо нападая и тут же пятясь, пытались навязать русскому бой, а другие держали в напряжении прикрывавших ему спину юношей, один из нукеров, подкравшись сзади, метнул в беззащитную спину воина копьё. Оно вошло своим жалом чуть ниже лопатки, пробив кольчугу. Воин упал навзничь, даже не вскрикнув.
На этом всё было окончено, оставалось добить тех, кто остался.
Такие картины можно было наблюдать этой зимой часто. Но случались и исключения, как в этот раз.
Никто из нападавших не углядел, как из деревни выбежал, спотыкаясь и петляя по сугробам, паренёк. Пометался туда-сюда, да и кинулся в лес, надеясь там найти укрытие от врагов. Уж в лес степняки точно не сунутся. Он бежал, шепча пересохшим ртом молитву, в которой просил Господа лишь об одном, чтобы не получить стрелу в спину, и сердце колотилось и подпрыгивало к самому горлу. Каково было его удивление, когда за густой еловой стеной он наткнулся на отряд русских воинов. Это было удивительно после всего, что случилось в Рязани, которую монголы разгромили и уничтожили, где, казалось, уже не осталось никого, кто ещё мог бы держать оружие и сопротивляться врагу. Но это был не сон. Это были настоящие, живые русские воины, которых можно было потрогать, на крупных конях, в бронях и при оружии. Они стояли сейчас перед ним. В это невозможно было поверить! Это было чудо!
Откуда они взялись здесь? И кто были эти люди?
К чудесам это не имело никакого отношения. Всё было гораздо прозаичнее.
…Разговор, который волей или неволей привёл русский отряд к рязанской деревеньке, происходил довольно далеко от этих мест. Он состоялся в Чернигове, в светелке княжеского терема, куда один из рязанских князей Ингварь Ингварович отправился затем, чтобы просить у местного князя помощь против огромной монгольской орды, что стояла на границе и неумолимо угрожала скорым вторжением. Войны не избежать, можно было лишь оттянуть её начало. И пока одни пытались это сделать, другие отправились к соседям. Но уехать за помощью и привести её — вещи часто неравнозначные. С первой частью миссии у Ингваря никаких сложностей не возникло, покинул Рязань он довольно быстро. Да и дальше трудностей не ожидалось. Дадут людей, хорошо, а нет, так веди своих скорым маршем обратно, Родину защищать. Но миссия Ингваря затянулась.
Уж и из Рязани поступили тревожные вести о близкой осаде города, а князь всё тянул с отъездом.
Надо сказать, что Ингварь принадлежал к тому разряду князей, которые использовали всяческие обстоятельства для удовлетворения своих жизненных удовольствий.
Хорошо ему было сейчас в Чернигове, в тереме князя Михаила, спокойно. Удобная постель. Хорошая еда. Молчаливая, исполнительная прислуга. И не было никакого желания возвращаться в Рязань, которую обступили вражеские полчища, где ныне все зыбко, неверно, переменчиво… А здесь… Мерцающий свет лампады в изложне перед византийского письма иконами. Книги в обтянутых кожей твердых переплетах с медными, посеребренными застежками, да тихий потреск свечи. Так уходило время.
А за окном зверел мороз и жалобно выла метель, проносясь над заснеженной землей, словно мир уже исчез, погребенный белыми снегами. И когда князь пугливо взглядывал в холодную тьму, то там ничего нельзя было увидеть — обмерзшие слюдяные оконца почти не пропускали света.
А внизу, за стеной кипела жизнь, шумела дружина. Там шел пир, там звучали заздравные клики, там гремели песнями столы и вино разлилось рекою… Кубки и чары весело гуляли по кругу, а виночерпии сбивались с ног. И все его страхи на фоне этого безудержного веселья казались ему самому смешными.
Но вот вечер начался для князя не лучшим образом. Он терпеть не мог, чтобы его беспокоили во время трапезы. А тут… Только выпил князь чару и готов уже был взяться за другую, запивая мясную уху, заправленную домашними травами, где ложка стоит стоем в густом наваре. А после не торопясь перейти к запеченному в тесте окороку из домашней свиньи и под конец насладиться вялеными фруктами и греческими орехами, заботливой рукой освобожденными от скорлупы и сваренными в меду. Как вдруг послышался неясный шум, заухали половицы под тяжелыми шагами, дверь отворилась, и перед ним, без зова, заполнив собой весь дверной проем, предстал плечистый мужчина.