Когда наконец путь через пролом был расчищен, двинулся Батый со своими нукерами и нойонами в глубь города, который покорить стремился. Мчались всадники, грохоча копытами по улицам Владимира, а жители с отчаянием взирали на них. Теперь у хана не осталось ни малейшего сомнения в том, что город повержен.
Всеволода никакие мысли в этот момент не одолевали. С того момента, как Мстислав со своими гриднями ушёл защищать пролом, монголы, будто чуя, что защитников стен осталось совсем немного, усилили свой натиск. Здесь стена была самой низкой, перебраться через нее было проще всего.
Над стеной поднялась рука, и Всеволод нещадно рубанул по ней, рука исчезла, остался только крик. Враги лезли со всех сторон, они могли появиться на стене в любом месте и в любой момент. Когда первому из них удалось, взобравшись наверх, закрепиться на стене, он издал громогласный вопль радости. Правда, с этим он поспешил. Всеволод взмахнул мечом, и степняк, клацнув зубами и взвыв, откатился вниз, на его место тотчас выскочил второй. Монгол спрыгнул со стены, метя ногами в голову Всеволоду, в результате чего сам напоролся на подставленный клинок князя. Всеволод рывком выдернул клинок. Кровь пела в его жилах. Следующего низенького человека, спрыгнувшего со стены, он ударил в солнечное сплетение и добил, вонзив свой длинный клинок между третьим и четвертым ребром. Но пока он разбирался с ними, нескольким вражеским воинам уже удалось достичь верха, лестница не была сброшена. Час от часу не легче!
Теперь монголы перебирались через стену неистребимым потоком, все бреши было не закрыть. Вот уже дюжина их стояла напротив того места, где оборонялся Всеволод.
Рядом с ним, зло щурясь, яростно рубился какой-то молодой кметь. Так, отбиваясь и обороняясь, они дошли наконец до бревенчатой стены. Выработавшаяся привычка заставила Всеволода расположиться спиной к стене. Татары отхлынули посторонь. Кметь сплюнул зло:
— Прижали. Не устоять нам. Уходи, князь. Я задержу.
Трое из дюжины подались к ним. Гридень выдвинулся вперёд, прикрывая отход князя. Только вот создать преграду между Всеволодом и врагом у него не получилось. Отправив к праотцам одного из нападавших, он и сам был сражён сильным ударом. Ещё мгновенье он постоял, покачиваясь, а потом упал на колени, застонал и рухнул лицом вниз, пытаясь смягчить удар вытянутыми руками. Теперь Всеволод остался один.
Двое воинов-здоровяков, вооруженные мечами, вполголоса переговаривались на языке, который он не мог знать, но было очевидно, что они решили взять его живым. Взгляды были холодными, суровыми и пронзительными.
С деловитым спокойствием и обнаженными мечами надвигались они на него парой, собираясь продолжить бой. Один против двух вышколенных профессионалов — у него было не так много шансов… Учитывая, сколько их ещё ждёт своей очереди за их спинами.
— Попробуйте взять меня, сучьи дети!
Лучшая защита — атака. И он атаковал, чего никак не ожидали нападавшие. Его массивная рука напряглась и ударила в открытую шею первого врага, как только он приблизился. Тот согнулся, сдавленно вскрикнув, одна нога подломилась, и он опустился на колени. Второй узкоглазый дьявол уже бросился к Всеволоду, надеясь покончить с ним, ткнув его в пах, но промахнулся, потеряв при этом равновесие.
— Убью! — заорал Всеволод и, вкладывая всю силу своих могучих рук, ударил татарина мечом прямо в середину грудной клетки. Тот захлебнулся криком, и теперь два трупа лежали возле стены.
Двое повержены, но позади них активно зашевелились не участвовавшие до этого в схватке фигуры. Шедший сзади воин гортанно крикнул, что-то типа: «Хватайте сукиного сына!» И услышав этот крик, Всеволод понял, что хватит и пора уносить ноги, пока враги не перекрыли ему все пути к отступлению. Бежать. Это единственное, что ему оставалось.
Чтобы создать преграду между собой и врагами, Всеволод быстро опрокинул ударом ноги котёл с кипящей смолой, стоявший неподалёку, смола начала растекаться в том же направлении, куда он бежал. Он обернулся и, сняв факел со стены, кинул его в сторону растекающейся тягучей чёрной жижы. Бушующее пламя отбросило врагов назад. Он стремглав побежал вниз, перепрыгивая через четыре, пять ступенек зараз, и очутился на большой площади. Ветер нес дым. Повсюду царило разрушение. По улицам носились отряды смерти, вооружённые до зубов. Он услышал пронзительный крик и увидел перерубленную пополам женщину. У воина, убившего ее, был меч с клинком, длина которого была более метра. Тот не видел его, и Всеволод одним мощным ударом с плеча раскроил ему мечом шею.
— Варвары!
Нужно было собрать своих людей. Пробежав немного дальше, он оказался со всех сторон окружен сражающимися фигурами. Они дрались между собой с таким отчаянием, что отрубленные конечности падали, как скошенные колосья, а капли крови дождем стекали на землю. Ему повезло, он натолкнулся на ударный отряд своих гридней, который удерживал дорогу. Два десятка собранных на скорую руку бойцов стояли насмерть, и не было врагу пощады, как не было ни у кого из отряда мысли о сдаче в плен. Всеволод присоединился к ним. Теперь его меч беспощадно и неумолимо бил и крушил направо и налево. Еще ни разу не сражался он с такой яростью, как сейчас.
Монголы всё прибывали, и русским было больше не под силу удерживать территорию. Всеволод быстро оценил обстановку. За ним осталась лишь горсточка воинов. Дела в городе приняли совсем плохой оборот, и одному человеку было не под силу что-либо исправить, даже такому, как он. Пришлось прекратить сопротивление. Единственное место, где Всеволод с оставшимися людьми мог укрыться, был детинец. Ухватившись за конскую гриву, Всеволод вскочил в седло топтавшегося неподалёку гнедого коня, потерявшего своего всадника. Конь осел на задние ноги, а затем безумным галопом понёсся, направляемый железной рукой своего нового хозяина. Наклонив голову и укрывшись за корпусом лошади, Всеволод направил гнедого к детинцу. Жеребец мощно рванулся вперед. Дружинники развернули своих коней и, грохоча копытами, последовали за ним.
Им удалось оторваться от преследования. Обморочно наваливаясь на непослушные створы, с треском захлопнули ворота, Всеволод сорванным голосом прохрипел:
— Засов!
И, только ощутив ладонями продернутый в кованые проушины дубовый брус, немного успокоился. Руки князя ещё лежали на засове, а снаружи уже колотили рукоятями сабель и что-то кричали. Это шла смерть. Проверив, хорошо ли заперты ворота, Всеволод, продолжая сжимать обнаженный клинок, угрюмо оглядел оставшихся. Восемнадцать человек. Все, что осталось от великолепной дружины. Кровь залила чешую их кольчуги, обоюдоострые мечи были испещрены зазубринами, но они ещё могли за себя постоять. Детинец оставался за ними, и это было своего рода свидетельство, что с Владимиром еще не покончено.
— Это все, что я могу сейчас удержать, — сказал Всеволод сам себе. И эту последнюю цитадель он без боя отдавать не собирался, хотя бои предвидел, и в очень скором будущем.
В то самое время, когда Всеволод был загнан в мышеловку, Батый вступил в город во главе отборных войск. К нему подъехал довольный Субудай на жеребце со зверской, как у злого духа, мордой. Его взмыленный конь тряхнул головой и звонко заржал. Субудай ухмылялся. То была волчья ухмылка. Он уже не первый раз обагрил свои руки кровью по локоть.
— Город в наших руках.
— Я тебе велел добыть коназа Всеволода! Ты не исполнил того!
— Мы долго за ними охотились… Сейчас он со своими людьми закрылся в детинце, мы не выпустим их живыми. Теперь он надёжно заперт, что даже в могиле не скрыться ему от праведного нашего гнева!
— Запомни, он мне нужен живым! Обязательно живым! Чтобы воздать полной мерой. — Напряженное молчание повисло между ними, каждый был погружён в собственные мысли, но видно было, что какой-то план созревает в голове Субудая.
— Повелитель, у меня есть одна мысль. В Успенском соборе, который защищает детинец, закрылись епископ и старая княгиня со всей своей семьёй. Взять их там будет непросто, этот собор надёжнее любой крепости…
По мере того как Субудай излагал свой хитроумный прожект на ухо Батыю, мрачный доселе облик хана понемногу прояснялся, покамест он не воскликнул:
— Делай то, что ты замыслил, и да поможет тебе небо!
Монголы, как по команде, разом отхлынули от ворот детинца, и к ним приблизился всего один-единственный человек. Он широко размахивал белой тряпкой и явно имел желание что-то обсудить.
— Великий полководец Субудай-богатур велел передать через меня послание. Вот что я тебе скажу, князь. Давай не будем усложнять ситуацию, выходи, и ты спасёшь, быть может, не только себя.
— Чего вы от меня хотите?
— Если не побоишься и готов будешь умереть ради своей семьи, что закрылась в соборе на площади, выходи сегодня, а если не выйдешь, я… твоих родных привяжу к конским хвостам и велю по всему двору дворца волочить, затем распну их на воротах, гвозди золотые в руки и ноги им заколачивая, а когда доберусь до тебя, то всё равно убью, а череп твой прикажу в серебро оправить и приторочу к своему седлу, для устрашения. В жизни выбора немного, но у тебя он есть. Поступи, как достойно поступать мужчине.
На такой поступок можно было решиться только от отчаяния. Шансы, что эта жертва убережет его родных от мести, были поистине ничтожны.
— Я уже слышал подобные слова и знаю им цену. — Всеволод не сомневался, что никто не осудит его, если он сейчас не примет предложение монгольского хана.
— Хан поклялся всеми святынями. Я же могу пообещать тебе лишь то, что, если ты не примешь условия хана, ни твоя мать, ни твоя жена, ни ваши дети не доживут до утра — мои богатуры все сровняют с землей, похоронив их под обломками. Я вернусь через три часа. Подумай. Я буду ждать твоего окончательного ответа.
В который раз за последние дни Всеволоду предлагался непростой выбор. И всегда на одной чаше весов была жизнь его и его людей.
Один из дружинников не выдержал и сказал: