И снова обратился богатырь к князю:
— Не серчай, князь, позволь еще одно слово молвить. Служил я тебе без упрека верой и правдой, и за хлеб-соль твой земно кланяюсь ныне, но моя удача — на острие меча! Моё место в ратном поле. Да и тебе, если сказать по чести, должно быть с нами, с народом, — сказал Попович.
Как тут киевскому князю устоять, когда вокруг такая ажитация. Рать собиралась неисчислимая!.. Не выступишь ты, всё одно походу быть, только без тебя. А это большой урон авторитету, да и в стороне от всеобщего дела оставаться никак нельзя. Всё же Киев всему голова!
В этот раз Мстислав Старый дал своё согласие, и пришла пора собирать киевские полки, да нет, не полки — армию. Его вклад в общее дело должен быть ощутим. Он не собирался выдвигаться в степь с горсткой храбрецов, у киевского князя во всём должен был быть размах. Мстислав Старый тут же забыл, что организатором всего мероприятия является не он, а его галицкий собрат. Он твёрдо знал лишь то, что он является старшим князем на всей Руси, и подчиняться какому-то галицкому выскочке не собирался. У него своих бойцов больше двадцати тысяч, мало того, он наивно предполагал, что, организовав всё, Мстислав Удатный добровольно уступит первенство в походе своему киевскому соратнику, хотя бы номинально. Мечты, что все будут спаяны всеобщим великим замыслом, быстро развеялись в дым. Созидательная сила, изменив вектор приложения, в один момент превратилась в разрушительную.
Как только великие силы были собраны в одну упряжку, так тут же и началась борьба за управление ею.
А войска собралось действительно без счёта. Один только «Князь великий (Киевский) исчислил все войска, которые с ним были: киевских, переяславских, городенских, черных клобуков и поросян 42 500». Такая цифирь была внесена в летописи.
Галицкий и черниговский Мстиславы привели в половину меньше людей. Остальные князья привели свои личные дружины, но и их в совокупности собралось немало. Перечень всех князей, вышедших в поход, мог занять отдельную страницу. А если добавить к ним половецкую орду, то превосходство над монголами было почти десятикратным. С такой армией, что удалось собрать трём русским князьям, можно было смело идти и покорять Европу.
«Величие трагическим событиям истории придают размеры сил, вовлеченных в круговерть борьбы». Так написано в одной толстой исторической книге.
Так три Мстислава (киевский, галицкий и черниговский) вышли в поход. Вообще-то их, Мстиславов, было четыре, но тот четвёртый ни своего голоса, ни веса не имел, а вот прозвище имел как раз подходящее. Звали его Мстислав Немой из Луцка.
Когда такое большое войско выдвигается в путь, противнику сложно долго оставаться в неведении. Тем более противнику, у которого отлично поставлена разведка. Так что Субудай быстро обо всём узнал. А узнав, очень удивился. Во-первых, он не собирался воевать сейчас с русскими князьями, а во-вторых, тому, что русские князья выступили в защиту своих древних и кровных врагов. Надеясь решить создавшуюся проблему бескровно, он отправил в русский стан послов.
Случилось так, что татарские послы пришли к Мстиславу Удатному. Пожаловавшее лицо возникло в сопровождении небольшой свиты. Оно принесло с собой предложение о мире и дружбе, для достижения которого не хватало мелочи, — голов половецких ханов, собранных в холщовый мешок.
Татары, как их называл галицкий князь, пытались втолковать ему, что с ними лучше не связываться. Пытались вразумить или образумить.
— Крови хочешь, князь? Дунет Субудай-богадур в одну ноздрю, и ничего от вас не останется!
— Подумай. Нас орда, — говорили они ему.
— А нас рать! — ответил Мстислав, махнул рукой, и послов тут же увели. В качестве презента он отдал послов своему тестю половецкому хану Котяну, у которого разговор был с ними коротким. Голова с плеч.
Когда Мстислав Старый узнал об этом, то был неприятно удивлён и выразил в довольно резкой форме своё непонимание по поводу того, что галицкий князь позволяет себе за его спиной, а также посоветовал впредь считаться с его мнением.
— Что это значит? — аж поперхнувшись, спросил Мстислав Старый. — Ты их казнил? А кто дал тебе право решать за всех? Почему не посоветовался?
— Твоя совесть чиста, а ответственность на мне, — изображая полнейшее спокойствие, ответствовал галицкий собрат по оружию.
— Как это произошло? Кто это сделал?
— Зачем тебе подробности?
— У меня волосы встают на голове дыбом от твоей деятельности! Не каты мы. Негоже нам с безоружными воевать. Пущай идут в свою степь да скажут, чтоб к нам ни ногой…
— Дело уже сделано, — закончил разговор Мстислав Удатный. — Чего тут ещё обсуждать.
После случившегося инцидента киевский князь мстительно ожидал той минуты, когда он сможет проучить не в меру зарвавшегося нахала. Но забегая вперёд, скажу, этот час так и не настал.
На самом деле у Удатного Мстислава не было выхода. С самого начала похода, с того самого момента, как начали делить между собой власть и меряться значимостью и заслугами, галицкий князь увидел, что его киевский тёзка готов при первом же удобном случае повернуть назад. Он только ищет для этого хороший надёжный повод, а монгольские послы могли прельстить его своими обещаниями. Такого допустить было нельзя. Ему пока ещё до зарезу нужны были полки Мстислава Старого. Что оставалось делать? Пришлось прибегнуть к крайним мерам, которые отрезали все пути назад. Да, это было бесчестно. Да, не по-рыцарски. Но с сажей играть и рук не замарать? И главное, он подогревал себя мыслью, что всё это делается в интересах родной земли!
От монгольских полководцев прибыло ещё одно посольство. Текст послания, переданного в руки князей, неизвестен, но в изложении русского летописца он выглядит так: «Если вы послушались половцев, послов наших перебили и идёте против нас, то идите. А мы вас не трогали, и пусть рассудит нас Бог». Теперь только битва рассудит, кто был прав!
Подчиняясь воле трёх полководцев, русское войско устремилось на юг. Когда подошли к Днепру, увидали первые конные разъезды неприятеля, что говорило о том, что и главные его силы находятся где-то невдалеке. Тут же, на левом берегу Днепра, произошло и первое столкновение, в результате которого пришла первая победа. Отборный отряд Мстислава Удатного с приданными ему для усиления половцами ночью, под покровом темноты переправился через реку и атаковал монгольский авангард под предводительством тысячника Гемябека, который, получив тяжёлую рану, попал в плен и по уже сложившейся традиции был отдан галицким князем половцам, а те после короткого допроса расправились с пленным.
Начало было удачным. Единственным тёмным пятном на светлом фоне предприятия было то, что галицкий князь всё меньше считался с мнением своих соратников и всё больше перетягивал на свою сторону молодых горячих мелкопоместных князей. Скорее всего, и сам Попович был бы среди них, если бы его не останавливал долг перед своим князем.
Полки Мстислава Удатного, что переправился первым, не стали ждать остальное войско, а отважно двинулись вперёд. С этого самого момента ни Мстислав Черниговский, ни Киевский не могли повлиять на ситуацию, лишь играли со своим тёзкой в догонялки и никак не могли догнать. Проглотив обиду, они упрямо двигались вперёд.
Вначале дела шли хорошо, да что там хорошо, просто отлично. Противник, избегая решающей схватки, откатывался всё дальше, а вслед за ним, растекаясь ручейками, в налитую солнцем даль степных дорог уходила русская рать. Слышно было только, как хлопают сотни обутых в лапти ног, как всхрапывают кони да позвякивает снаряженье. И лица у всех были радостные, будто никто всерьёз и думать не хотел о войне, что ждала их впереди! Божий мир был по-прежнему чуден! И беды не близилось никакой! Похмелье на этом пиру случилось быстро.
Шли вперёд войска, топали ратники, скакали верховые, шли день и ночь, не останавливаясь, наверстывая упущенное. Скрипели колеса телег. Пыль клубилась над дорогой. Повисев в воздухе, опадала на зелень степи. Усталые кони шли нехотя. Кмети вяло жевали хлеб. Волы тоскливо ревели. Мужики кашляли, отплевываясь, вытирали ладонями вспотевшие лица, размазывали по щекам липкую грязь. Тяжелые кольчуги давно были стянуты с распаренных тел и брошены на телеги, копья, щиты и топоры натрудили плечи. Солнце, выкатываясь на самую макушку неба, каждый день потрескивало там, как большая куча зажженного хвороста. Облака весёлыми барашками катились мимо него, не загораживая яростного света, идущего от солнца.
Восемь долгих дней шли полки, изнывая от жары и жажды. Попович с высоты своего исполинского белого коня угрюмо разглядывал растянувшуюся по степи на вёрсты колонну.
— Отдохнуть бы, — слышались голоса, — водицы испить…
Попович делал вид, будто не слышит недовольных речей. Сам он весь пропах на степных ветрах запахами коня и полыни, лицо загорело дочерна под палящим солнцем.
Пока там впереди гридни Мстислава Удатного совершали подвиги, добывали славу и добычу, он со своими побратимами тащился чуть ли не в конце колонны, где на него могли напасть только цикады, и то только в том случае, если совсем одуреют от жары. Не выдержав всей этой дорожной тяготы, Попович с немногою дружиной ускакал вперед.
Впереди была Калка — так называли эту небольшую реку, где они догнали-таки полки Мстислава Удатного, расположившегося на отдых. Наконец бесконечная дорога закончилась. Нелепо растянутые полки один за другим подходили к воде. По всему чувствовалось, что наступала решительная минута в этом затянувшемся противостоянии.
Удивительно выглядел со стороны русский лагерь. Каждый из больших князей разбил свой стан вдали от других. Галицкие, волынские, луцкие и курские полки расположили свои шатры около брода через Калку, рядом с ними встала станом и половецкая орда. Киевский князь, так тот вообще решил поставить свои полки на высокой каменистой возвышенности и приказал окружить его телегами да возами, будто готовился от кого-то обороняться. Попович был несказанно удивлён поведением князя, но обсуждать действия князей не принято, нужно только исполнять. И расторопные отроки разбили шатер на холме, там, где Мстислав Старый и повелел. Уставшее войско разбрелось по округе. Черпали шлемами и ладонями воду из реки, будто напивались впрок на несколько дней. А когда стемнело, весь берег усыпали красные огни походных костров.