Толпа смотрела на происходившее в тяжелом молчании, продолжали голосить те, чьих мужей и отцов предавали смерти.
– Глашатай! Ты где, стервец? – рявкнул усатый. – Читай указ!
На помост поднялся молодой парень в темном камзоле, коротком парике, но без шапки. Развернул лист, украшенный снизу большой сургучной печатью, и принялся читать:
– Милостью Божьей мы, Петр Алексеевич, государь царь и великий князь всея Великия, Малыя и Белыя Русии самодержец, повелеваем…
Дальше стало ясно, что царь Петр запрещал приближаться к телам казненных и снимать их с виселицы. Тем же, кто нарушит это повеление, обещано было наказание – битье кнутом и вырывание ноздрей.
Когда глашатай замолчал, усатый вскинул руку, сжал пальцы в кулак и заорал:
– Все вы у меня тут будете! Все, от первого боярина до последнего холопа! И никто не уйдет!
Тут перед глазами Игоря поплыло, закружилось. В ушах засвистел ветер, в лицо что-то ударило. Открыв глаза, понял, что это кровать и что он по-прежнему лежит лицом вниз.
– Привидится же такое… – пробормотал Игорь и поглядел на часы.
Время подходило к шести.
Есть не хотелось, спать больше тоже. В доме царила тишина, из-за окна долетало воронье карканье.
Игорь посидел некоторое время, приходя в себя после яркого и болезненного сна, где все было живым, начиная от звуков и запахов и заканчивая прикосновением ледяного ветра к коже. Затем подобрал с пола книжку и погрузился в приключения благородного индейца Виннету.
Примерно через час за окном прошуршали колеса. Послышались шаги, скрежет ключа в замке и знакомые голоса.
– Мы в дом, – сказал Олег.
– Да, конечно, – ответил Николай. – Я заведу машину и присоединюсь к вам.
Хлопнула входная дверь, и кто-то затопал по лестнице, тяжело, словно весил не одну тонну. За стеной зазвучал бас Ивана, ответа Сергея Игорь не услышал, поскольку в комнату шагнул Олег.
За день, что они не виделись, он словно постарел на несколько лет. В русых волосах появились белые нити, под глазами залегли тени, а морщины на лице стали глубже.
– Привет, – сказал Игорь. – Тяжелый день?
– Проклятые немцы. – Олег сел на кровать, потер лоб. – С ними всегда тяжело иметь дело, что с живыми, что с мертвыми.
– Это ты о ком?
– О Романовых.
– Какие же они немцы? – спросил Игорь. – Правили Россией триста лет с гаком, и времена это были не самые худшие.
– Значение имеет не титул, не имя и даже не мнение самого человека о том, кем он является. Значение имеет только кровь, – сказал Олег убежденно. – Посмотрим, сколько после Петра на троне сидело русских по крови? Екатерина – немка на сто процентов, Петр Второй – наполовину русский, но правил всего ничего. Анна – русская. Елизавета – тоже половинка, а потом совсем плохо. Иоанна Антоновича даже вспоминать не будем. Петр Третий – немец на три четвертых, Екатерина Вторая – немка. И чем дальше, тем меньше в правителях России оставалось русской крови, в Александре Первом ее было около шести процентов. Хотя в том случае, если Павел – сын не Петра, а Салтыкова, все немного лучше. Но верится в это слабо. Вели они себя как немцы и не могли иначе. Даже те, кто искренне хотели добра России, делали только вред. Потому что кровь сильнее желаний и убеждений. Понял?
– Насчет вреда – я бы с тобой поспорил, – сказал Игорь. – Почему они тогда просидели на троне так долго?
– Причин много, – Олег вновь потер лоб, – и главная – живучесть страны и народа. Сам посуди. Романовы все время норовили вывести Россию за ее рамки. Сначала попытались выстроить общеправославное, а не русское государство – получили раскол религиозный. Затем пошли на вестернизацию и пожали раскол социальный – когда правители и простые люди стали даже говорить на разных языках. Несколько раз лезли в Европу, чтобы восстановить там порядок и мир. Лили кровь русских солдат. И зачем? Чтобы австрийский император усидел на своем троне. А получили что – Крымскую войну и кризис идеологический, собственную революцию и закат империи. Слишком мы разные с Европой, чтобы друг другу помогать. Любое соприкосновение несет только вред…
Игорю захотелось возразить, вспомнились времена начала девяностых, когда все свято верили в то, что именно оттуда, с Запада, придет чудесное спасение – изобилие и свобода.
И он сам верил, и до сих пор где-то в глубине души оставалось убеждение, что «там» все лучше и разумнее, чем «здесь». Но никакого рационального обоснования для этого не было.
Хотя нуждается ли в нем вера?
– Сомневаешься? – сказал Олег. – Это хорошо. Тот, кто способен сомневаться, на многое годен. Тот же, кто проглатывает все, что ему скажут, не жуя, подходит только создавать рейтинги телевизионным каналам. А ну-ка давай разберемся. С самого начала история русского народа отличалась от европейской, и виной тут – география. У нас всегда имелось свободное пространство, которое нужно и можно было осваивать – на востоке или на юге. А у них – нет. Поэтому мы искали свободу вовне государства, а они – внутри. Отсюда и Великая Хартия Вольностей, и кортесы, и исландский альтинг. Отсюда и все отличия…
Дверь открылась, и в комнату заглянул Иван.
– Так и будете болтать? – спросил он. – Пошли вниз. Там ужин стынет, а хозяева бьют копытами в нетерпении.
– Идем. – Олег кивнул и поднялся. – Надеюсь, ты понял. Кстати, завтра утром мы уезжаем.
Игорь вздохнул, подумал, что опять придется трястись в машине на ухабистых русских дорогах.
– Хорошо, – сказал он.
На этот раз ели в почти полном молчании. Николай выглядел усталым и злым, Анна – мрачной. Даже Сергей не пытался поддержать разговор, сидел, уставившись в тарелку, и не обращал внимания на бутылку с коньяком.
– Значит, завтра вы в дорогу, – сказал Николай, когда Настя убрала тарелки и начала расставлять чайные чашки.
– Да, – кивнул Олег. – Заедем в пару мест, а потом вернемся в Москву. Место встречи я определил, осталось утрясти кое-какие вопросы. В первую очередь – денежный, а потом и другие.
– Ну что же, ладно… – Николай помолчал. – С богом, как говорится. Думаю, что в Москве увидимся.
– Обязательно, – улыбнулась Анна.
К чаю подали горячие, прямо из печи пирожки с вареньем, щавелем и луком. Но Игорь не почувствовал их вкуса. Первой встала из-за стола Анна, за ней Николай. Гости поднялись к себе в унылом молчании.
Спал Игорь в эту ночь отвратительно, то и дело просыпался. В комнате, несмотря на открытую форточку, было душно, где-то за горизонтом ворчала, но не приближалась гроза.
Игорь ворочался, пытался считать слонов, сбивался, начинал сначала. Потом ненадолго проваливался в тяжелую дремоту, и выныривал из нее. Мысли свивались в узлы, обращались к временам детства, когда школьники носили красные галстуки и повсюду были портреты вождей советского народа – важных брылястых стариков в темных костюмах…
Потом попытался вспомнить то, что его так обеспокоило после фразы Анны про изменение истории. Вроде бы поймал ход собственных размышлений за хвост, мелькнула догадка, но вновь исчезла.
Уснул, только когда начало светать, и почти сразу его растолкали.
– Вставай, – сказал Олег. – Пора ехать…
– Да, сейчас. – Игорь вздохнул, выбрался из-под одеяла и принялся натягивать джинсы.
Завтракали вчетвером на кухне. Из открытого окна тянуло утренней прохладой, несмело чирикали птицы.
Когда начали подниматься из-за стола, вошел Николай, заспанный, в длинном темном халате.
– Аничка так рано не встает, – сказал он извиняющимся тоном. – Надеюсь, господа, вы не в претензии.
– Нет, – сказал Олег, Иван помотал головой, а на лице Сергея отразилось что-то похожее на облегчение.
Когда вышли из дома, Игорь удивленно покачал головой. На том месте, где раньше стоял «Хаммер» Ивана, находился черный же «Форд Таурус» с небольшой вмятиной на задней двери.
– И на этом мы поедем? – спросил Иван. – Видит Господь, ты не мог найти чего-нибудь получше?
Николай остался невозмутим.
– Скажите спасибо, что не «Ока», – сказал он.
– В нее его брюхо не поместилось бы, – улыбнулся Сергей. – Нечего выпендриваться, поехали.
В багажнике «Форда» обнаружилась канистра и сломанный домкрат. В углу лежал топор, около него – свернутое одеяло в большом целлофановом пакете. Игорь положил сумку рядом с рюкзаком Сергея, и Иван с силой захлопнул крышку, точно собирался отдавить кому-то пальцы.
– До встречи, – сказал Олег, занимая место рядом с водительским.
Иван завел мотор, и они поехали. Когда выворачивали на Пушкинскую, Игорь бросил взгляд назад, увидел, что стоящий на крыльце Николай раскуривает сигарету, и обратил внимание, что руки хозяина особняка дрожат.
«Таурус» попетлял по пустынным улочкам Пушкина, потом выехал на Пулковское шоссе и покатил в сторону города. Осталась позади знаменитая обсерватория, аэропорт, и надвинулся Санкт-Петербург.
Окраины Северной Венеции ничем не отличались от окраин других крупных городов – спальные районы, одинаковые дома и пробки на трассах. Игорь дремал, лишь изредка поглядывая по сторонам.
Пробившись в центр города, забрались в типичный питерский двор-«колодец», со всех сторон окруженный стенами домов. Подождали юркнувшего в один из подъездов Олега, а когда он вернулся, поехали на восток.
Министр
Министр образования потел и нервничал, хотя находился в собственном, знакомом до последней мелочи кабинете. Сердце болезненно сжималось, и хотелось провалиться сквозь пол.
Виной всему был сидевший в гостевом кресле человек. Средних лет мужчина с непримечательным лицом, на котором притягивала взгляд одна-единственная деталь – бородавка около рта.
Какую должность занимает его сегодняшний гость, министр точно не знал. Он не раз встречал его в Думе, на заседаниях правительства, на Совете Безопасности и даже у президента. Но зато он точно знал, что обладателя бородавки боятся все, за исключением, может быть, Самого…
И началось это задолго до то