го, как министр занял нынешний пост.
Старожилы правительства рассказывали, что человек с бородавкой появился чуть ли не в те времена, когда ФСБ назвалось ФСК, а во властных структурах новорожденной России царил хаос…
– Ну так что, вы готовы разговаривать? – спросил гость, и министр мгновенно подобрался, забыл о посторонних мыслях.
– Да, конечно, – пролепетал он. – Чем обязан… э, чести такого визита?
– Необходимостью обсудить кое-какие вопросы. – Гость улыбался, но глаза его, светло-серые, будто сталь, оставались холодными. – Скажите-ка мне, дорогой друг, как идет планирование реформы средней школы?
– Э… по плану, – ответил министр. Он ждал чего угодно, но не этого. – Согласно всем утвержденным проектам. В конце этого года мы представим…
Министр говорил, а гость слушал, спокойно, с непроницаемым лицом.
– Это хорошо, – сказал он, когда хозяин кабинета замолчал. – Но вот что, дорогой друг. Не кажется ли вам, что можно ввести в наши планы небольшую поправку?
– Какую?
– Убрать из школьного курса такой предмет, как «История».
– Хм… ну… – министр настолько растерялся, что даже забыл о собственном страхе. – Мы и так после введения циклической схемы ее преподавания сократили количество часов на историю…
– Этого недостаточно, – глаза мужчины с бородавкой потемнели, стали черными. – Страна нуждается во всесторонне развитых и, что самое главное, умелых и послушных специалистах. А таких можно получить, только обучая их тому, что может пригодиться в жизни. История к таковым дисциплинам не относится. Зачем она инженеру, экономисту, химику?
– Ну… а… э… – промямлил министр.
– Я вижу, вы не убеждены, дорогой друг. Но подумайте сами – что есть история, как не нагромождение всяких нелепиц. Куча теорий и ничего абсолютно достоверного. Даже в событиях пятидесятилетней давности путаются, не могут определить, умер Гитлер или нет. Чего же говорить о событиях более давних? И какие примеры юношество находит в этой истории? Смута, мятеж, безумный идеализм, попытки свержения власти. Разве это нужно современной России?
Министр образования подавленно молчал. Он не мог похвастаться хорошим знанием истории. Из институтского и школьного курса помнились отрывки: щит на вратах Царьграда, крещение Руси, татары, Дмитрий Донской, стояние на Угре, Иван Грозный, Смута…
Министр подозревал, что у обычных людей, у тех, кто не занимается историей профессионально, в голове такая же каша. Может быть, и вправду выкинуть настолько ненужный предмет к чертям?
– Так что исторические сведения не то что бесполезны, они откровенно вредны, – закончил речь гость. – Ну, и что вы скажете?
– Звучит разумно… но сами понимаете, что нужна инициатива сверху… и представляете, – министр потер вспотевшие ладони, – какой вой поднимут представители общественности? Учителя, академики…
– Нет, тут нужна не инициатива сверху, а ваша инициатива, – покачал головой мужчина с бородавкой. – Считайте, что она будет поддержана. Мы пролоббируем ее так, что отказа не будет. А что до общественности, до всех этих паршивых интеллигентов, что мнят себя кем-то, а на самом деле являются паразитами на теле государства, то забудьте о них. Самых рьяных мы улестим, подкупим, а неподкупные… Когда власти в России мешали протесты?
Министр понимал, что, выступи он с инициативой убрать историю из школ, его непременно съедят. И даже если инициатива будет реализована, им самим, скорее всего, пожертвуют.
Он понимал, что выступает в качестве жертвенной фигуры.
А партию ведет вот этот сидящий напротив неприметный тип.
– Ладно, – сказал министр. – Мы подготовим соответствующий проект… к осени, я думаю, а там уж надеюсь на вашу помощь…
«Министерская пенсия – это ведь не так плохо? – подумал он. – Можно еще занять какой-нибудь непыльный пост в банке жены, чтобы ничего не делать и получать хорошую зарплату…»
Гость улыбнулся, и глаза его посветлели, вновь стали серыми.
– Хорошо, что мы друг друга поняли, – сказал он.
Глава 8
…их воображение рассеянно и туманно… Предоставленный самому себе русский не испытывает надобности объяснить самому себе, каким образом совершаются события, какие они влекут практические и необходимые последствия, а также какими рациональными или последовательными мерами можно их вызвать или предотвратить… Русский гораздо менее пользуется умом, чем своим воображением и чувствительностью; он меньше старается понять, чем представлять или догадываться. Чаще всего он действует по вдохновению, по рутине или по принуждению.
Иван остановил машину на самом берегу старого, заброшенного канала. Позади остался пятачок конечной остановки автобуса и сама остановка с людьми на ней. Правее виднелись остатки шлюза, левее – Нева, над гладью которой высился остров с башнями и стенами.
В тело реки вдавался причал, на нем кучкой стояли мужики в штормовках и бейсболках. А за каналом и узкой полосой земли уходила за горизонт блестящая водная гладь.
– Куда это мы приехали? – спросил Игорь и потянулся.
– Орешек, – сказал Олег. – Он же Шлиссельбург, Ключ-город. Нам крайне необходимо побывать в крепости.
– Что, и там живет кто-то из ваших?
– Нет, – необычайно хмурый Сергей покачал головой. – Все куда серьезнее. На самом деле – это ключ к русской земле. Здесь можно пообщаться… как бы тебе сказать… с теми, кто ее хранит.
Игорь подумал, что удивляться он, оказывается, еще не разучился.
Выбравшись из машины, ощутил дувший с Ладожского озера ветерок. Несмотря на то что солнце грело яростно, он показался холодным.
– Кто-нибудь хочет остаться? – спросил Олег. – Всем ехать не обязательно.
– Нет, – Сергей вздрогнул.
– Нет, – сказал Иван.
– И я с вами… – добавил Игорь.
Они пошли к причалу, стали видны привязанные к нему моторные лодки. Кружок из куривших мужиков распался, один, смуглый и маленький, двинулся навстречу, заложив пальцы за ремень потертых джинсов.
– Нам нужно в Орешек, – сказал Олег.
– Поехали, – сказал мужик и сплюнул сквозь дырку на месте одного из передних зубов. Это получилось настолько по-мальчишески, что Игорю почудилось, что перед ними – подросток.
Мужик назвал сумму, и Олег не стал торговаться. По каменным ступеням они спустились к одной из лодок и осторожно забрались внутрь. Мужик отвязал веревку, затарахтел мотор, и посудина, борта которой поднимались над водой едва на полметра, двинулась прочь от причала.
Выйдя на открытую воду, лодочник добавил скорости.
Они мчались, едва не перескакивая с волны на волну. В лицо летели брызги, отражавшееся от воды солнце слепило, бивший в лицо ветер трепал волосы. Игорь ощущал дикий, ничем не омраченный восторг полета.
Даже закрыл глаза на мгновение, представляя, что он сам, точно птица, скользит над Невой…
– Вот он, – сказал Сергей, и голос его пробился через тарахтение мотора.
Остров приблизился, вырос причал, будка у его основания. Башня справа была круглой, а коническая крыша ее – красной. Левая, в которой виднелся вход, казалась ниже и в сечении представляла собой квадрат. Стена между ними имела крытую галерею наверху, и над ней поднимались развалины кирпичного здания.
Видно было, что дальше за правой башней стена разрушена, что на ней растут трава и деревья, но все равно Орешек производил впечатление грозной, суровой мощи. Казался каменным великаном, спящим на границе реки и озера.
Легко было представить, что на его стенах вот-вот появятся защитники.
Подошли ближе к причалу, и лодочник стал сбрасывать скорость, а потом и вовсе выключил мотор.
– Когда за вами вернуться? – спросил он, причаливая. – Или лучше запишите мой номер сотового.
– Я запомню, – сказал Олег.
Мужик надиктовал номер. Олег расплатился. Вылезли на причал, и тут Игорь понял, насколько он замерз во время этой короткой прогулки. Вновь закряхтел мотор, и лодчонка, развернувшись, полетела обратно к берегу, к невидимому с острова каналу.
– Видит господь, не нравится мне это место. Нечистое оно, бесами тут пахнет. – Иван перекрестился.
Было ясно, что ему не по себе. В темных глазах застыло пугливое выражение, а руки подрагивали.
– Я предлагал остаться, – голос Олега звучал спокойно, но все же в нем чувствовалось напряжение. – Теперь поздно, прах и пепел. Нас заметили.
Игорь хотел спросить, кто именно, но тут почувствовал внимательный взгляд. Шел он со стороны стен и башен древней крепости и ощущался почти как давление – на глаза, на мозг и на все тело.
– Пошли, – сказал Олег и зашагал в сторону цитадели.
Игорь поначалу чуть приотстал, а потом нагнал топавшего последним Сергея и тихо спросил:
– Так зачем мы сюда приехали?
– Пойми, Шлиссельбург – это ключ, – ответил Сергей шепотом. – Ключ к мифу, даже ко многим. К мифу о новгородской вольнице, о Смутном времени и Петре Первом, даже об Иване Антоновиче и «Народной воле». Тут за века пролилось столько крови, что страшно представить, эти стены видели тысячи смертей, слышали невероятно много мучительных стонов…
Они прошли мимо киоска, в котором никого не было, и свернули налево, в сторону квадратной башни. Справа потянулась серовато-бурая кирпичная стена, кое-где поросшая мхом.
– Там, где столько умирали, мучились и проклинали, где русская история спрессована до такой степени, обитают некие существа… разумы, не знаю даже, как их назвать, – в голосе Сергея прозвучала неуверенность. – Иногда их именуют Хранителями Земли, но насколько это верно, не знаю…
– А что они могут? И зачем они нам?
– Они почти не замечают людей, но хранят саму основу той земли, на которой мы все живем. Без санкции Хранителей синклит не получит и десятой доли собственной силы. И Олег хочет привлечь их в союзники. Как – даже не спрашивай, я общался с ними только один раз и едва не умер тогда…
В синих глазах появилось воспоминание о давней боли.