дое утро делает зарядку?
– Ничего не было, – буркнул он, возвращая ей телефон.
Он снова вошел в номер, и Мальвина взвизгнула ему вслед:
– Как! И это все, что ты можешь сказать? Как это – ничего не было?!
Николя вдруг отключился, словно он сидел на диване, скрестив руки, и просто наблюдал всю эту сцену. Лицо его окаменело и сохраняло спокойное, почти благодушное выражение. Мальвина была похожа на ночную бабочку, вьющуюся вокруг огня и рискующую обжечь крылья.
– Ничего не было?! – прорычала она. – А это ты читал? Ты что, писал это в пьяном виде? А фото? Можешь мне объяснить, что это за фото?
– Какое фото?
Она снова тем же движением сунула ему под нос телефон, и он оказался лицом к лицу с живописным портретом собственной эрекции.
– Послушай, Мальвина, – вздохнул Николя, – я понимаю, что все это крайне неприятно, что ты вне себя, но между мной и этой женщиной ничего не было.
Произнося эти слова, он вспомнил президента Клинтона и эпизод с Моникой Левински, который он в то время воспринял весьма смутно. Они были тогда мальчишками и много шутили над этим с Франсуа и Виктором. Их раззадорила история с сигарой и пятнами на платье, и теперь он вспомнил красное лицо Клинтона на телеэкране и как тот ледяным тоном заявил: «У меня не было с этой женщиной никаких сексуальных отношений». И прокурор насмешливо спросил: «А что вы понимаете под сексуальными отношениями, господин президент?» Николя закрыл глаза. Он должен был предвидеть последствия пересылки этого письма по электронной почте. Строго говоря, Сабине вообще не надо было отвечать.
Мальвина от злости готова была плюнуть ему в лицо. Она барабанила кулачками по его рукам и кричала:
– Ты все время говоришь одно и то же: «Ничего не было»! Ты на все так отвечаешь!
– Но это правда! – настаивал он. – Я виделся с ней всего раз, на презентации в Берлине, в апреле.
– Кто она?
– Она из Берлина, и это все, что я знаю.
– Сколько ей лет?
– Понятия не имею.
Мальвина фыркнула:
– Ну конечно, ты понятия не имеешь. Дикая кошка, вот кто она! Ты никогда не мог устоять перед такими. Дамочка из «Отчаянных домохозяек», которая на тебя запала. Конечно, это она тебя раскочегарила?
– Она оставила мне номер телефона, – признался Николя. – Мы обменивались эсэмэсками, и вот что из этого вышло.
– Вот что из этого вышло? – крикнула она, с отвращением потрясая айфоном. – «Я возьму тебя за бедра, Сабина, раздвину твой потрясающий зад и стану трахать тебя так сильно, что ты услышишь шум…»
– Но я ни разу к ней не прикоснулся! – закричал Николя, перебив ее. – Я ни разу ее не поцеловал. Я ни разу с ней не переспал. Я ее вообще с тех пор не видел. Ничего не было!
– Это самое жалкое из оправданий, которые мне приходилось слышать. Ничего не было? Ты посылаешь этой женщине мейл на двух страницах, где в деталях, как в каком-нибудь меню, перечисляешь, что собираешься с ней сделать! Самые порнографические штуки, о которых я вообще читала! Причем со мной, со своей подружкой, таких штук ты никогда не проделывал! И ты еще смеешь говорить, что «ничего не было»?! Это Вальмон в твоей любимой книжке и любимом фильме все время повторяет: «Это не моя вина». Заткнись! Ничего не было! К счастью, мы с ее мужем думаем одинаково. Он благородно переслал мне сообщение вместе с этим омерзительным снимком. Ты весь как этот снимок, Николя. Отвратительный! Грязный! Тошнотворный!
– Ну давай, Мальвина, вперед! – вздохнул он. – Я понимаю, что допустил большое свинство, но у меня не было связи с этой женщиной. Я тебе не изменял.
При слове «связь» она взвилась, как пантера, выпустившая когти:
– Еще как была! Еще как изменял! Была виртуальная связь, а это одно и то же. Ты мне изменил! Ты меня предал! А что бы ты сделал, если бы я так поступила? Если бы ты прочел свинские эсэмэски, которые я посылала какому-нибудь типу?!
Он чуть не ответил: «Не думаю, чтобы меня это так затронуло, потому что я тебя не люблю», но не смог отважиться произнести эти слова. И вдруг подумал о Дельфине. Что было бы, если бы у нее обнаружилась виртуальная связь с мужчиной? От этой мысли он похолодел. И тут же на него накатило чувство вины. Бедная Мальвина… Каким страшным шоком было для нее прочесть такое сообщение, да еще и со снимком. Ведь она влюблена в него до беспамятства.
– Мне очень жаль, Мальвина, – мягко сказал он. – Мне жаль, что я причинил тебе боль. На самом деле мне на эту женщину наплевать. Для меня что-то значишь только ты. Мне действительно очень жаль.
Она отвернулась. Он робко положил руку на ее хрупкое плечо, ожидая, что она повернется, бросится ему на грудь и заплачет. Они обнимут друг друга, потом, вне всяких сомнений, займутся любовью, и он будет прощен. Но Мальвина, дернув плечом, сбросила его руку и молча принялась собираться. Она забрала все свои вещи из ванной и аккуратно сложила в боковой карман чемодана. Движения ее были точны, на Николя она ни разу не взглянула.
Когда же она наконец повернулась к нему, на лице ее не читалось ни нежности, ни прощения. Вместо лица была все та же холодная маска, а глаза блеснули такой ненавистью, что он отпрянул.
– Поздно сожалеть, – бросила она, катя за собой чемодан.
Она взяла сумку, сунула туда айфон и накинула на платье жакет.
– Я ухожу. Возьму машину и улечу более ранним рейсом.
– Что? – изумленно спросил он. – Подожди…
– Ты прекрасно меня расслышал, – отчеканила она, держась за ручку двери. – И помни: я ношу твоего ребенка. И у меня есть право на компенсацию. На этот раз речь идет не о «Ролексе». О долгосрочной компенсации. Как матери твоего ребенка. И все будет так, как я хочу. Он родится, и ты на мне женишься. Ты станешь моим мужем. А я стану мадам Николя Кольт. Хочешь ты этого или нет.
Она быстро вышла из номера и хлопнула дверью.
На другой день Николя все время чудились красные глаза Лионеля Дюамеля, и он все еще чувствовал на горле мертвую хватку старческих пальцев. Об этом случае он никому не рассказал. Приведя себя в порядок, он в половине седьмого забрал Гайю из школы и, пока та играла в своей комнате перед приходом Дельфины, занялся приготовлением обеда. Параллельно с обычными делами он сделал два звонка, матери и Эльвире, и обеим задал одни и те же вопросы. Знают ли они, кто такой Алексей? Что им известно о письме, которое он послал Нине? Эмма удивилась и явно не поняла, о чем спрашивал ее сын. Она не помнила такого имени и ничего не знала о письме. «А зачем тебе?» – спросила она. Он ответил, что вспомнил какой-то давний разговор, ничего особенного. С Эльвирой он был более откровенен и сказал, что это дед накануне упомянул имя и письмо. Эльвира очень рассердилась: утром ей позвонила медсестра и сообщила, что состояние Лионеля после визита внука резко ухудшилось. Он вел себя до такой степени агрессивно по отношению к персоналу, что ему вынуждены были увеличить дозу лекарств.
– Это тебе что, игрушки?! – бушевала она по телефону, и Николя ясно представил себе ее мощный, квадратный, как у отца, подбородок.
– Нет, ни имя, ни письмо мне ни о чем не говорят, но, раз уж на то пошло, я запрещаю тебе ходить к деду, не предупредив меня. Но если уж придешь, то больше таких вопросов не задавай, ты же видишь, что это ему противопоказано. Мне плевать, кто такой Алексей и что было в том письме. Мой отец – несчастный слабоумный старик, и он заслуживает того, чтобы спокойно закончить свои дни! Я достаточно ясно излагаю?
Последним, кому он позвонил, был Бризабуа. Чтобы его разыскать, потребовалось время. Они не виделись с того дня, как Бризабуа явился за деньгами в девяносто четвертом, через год после гибели отца. Номер, записанный в адресной книге Теодора Дюамеля, устарел. В справочнике фигурировали разные Бризабуа, но все не те. Наконец он нашел фамилию Бризабуа на «Фейсбуке», и это оказалась дочь Альбера. Николя не помнил, чтобы у того были дети, но, к счастью, она перезвонила сама, сказала, что ее отец работал с неким Теодором Дюамелем в конце восьмидесятых, и переслала его координаты.
Бризабуа согласился встретиться с Николя в кафе на площади Терн. Дождь лил как из ведра, и у Николя сложилось впечатление, что он не переставал идти с того дня, как ему стало известно настоящее имя отца. Рыжая борода Бризабуа поседела, но сам он остался все тем же весельчаком. Они заказали чай и кофе, и Николя сразу приступил к делу. Он протянул Бризабуа отцовское свидетельство о рождении.
– Вы знали, что имя моего отца – Федор Колчин?
Бризабуа кивнул:
– Я видел это имя в официальных бумагах и как-то раз его спросил, но Теодор не любил об этом говорить. Я знал, что он родился в Санкт-Петербурге. Он иногда подписывался именем Колчин, что придавало ему экзотический шарм. Валяй, спрашивай дальше.
– Отец приехал во Францию в шестьдесят первом, грудным младенцем, вместе с матерью. Его усыновил Лионель Дюамель, женившись на моей бабке, Зинаиде Колчиной. Ей было пятнадцать, Лионелю – тридцать. Я все это узнал, когда мне пришлось менять паспорт, по новому закону о гражданстве.
– И теперь ты хочешь больше узнать об отце, так?
– Да. Может, мой вопрос покажется странным, но скажите, чем он занимался? Я имею в виду, где он работал?
Бризабуа с улыбкой погладил бороду:
– Я знал, что ты когда-нибудь задашь этот вопрос.
Николя ткнул пальцем в свидетельство о рождении:
– Я ничего не знаю ни о его настоящем происхождении, ни об обстоятельствах его смерти. Это не праздное любопытство, Альбер. Я, его единственный сын, хочу знать, кем он был. Вы ведь были с ним друзьями, правда?
– Да, мы дружили еще в школьные годы, в лицее Монтеня. Теодор учился не блестяще и в семнадцать лет ушел из лицея. Удивительно, что он женился на круглой отличнице.
– Расскажите мне о его работе. Чем он занимался?
Бризабуа бросил взгляд в сторону площади Терн. Концерт клаксонов, лес зонтиков, и вдали, за завесой дождя, – Триумфальная арка.
– Скажем так: у твоего отца был редкий дар. Он умел расположить к себе людей.