Как ни странно, никто не сделал вывода из этого переворота. Ясно, что таблицами Калица представлено не влияние Трои на баденскую культуру Подунавья, а наоборот – воздействие баденской культуры Подунавья на Малую Азию. /167/
К своим словам учёный приводит иллюстрации:
Сходство дунайской и троянской керамики
Так почему бы и нет? В конце концов, и среднестоговцы, и баденцы, и хетты – это один и тот же поток степных конников. Только разошедшихся в разные стороны.
Или даже хетты – это те, кто раньше отвернул в сторону и направился на Ближний Восток. А баденцы – параллельная ветка. Но это не обязательно и, главное, ничего не меняет.
А хетты явно говорили на индоевропейском диалекте.
Вот такой вышел бросок степных всадников из плохих природных условий за лучшей долею. Бросок этот, надо признать, получился замечательный – быстрый и эффективный: прискакивали, немножко воевали, подчиняли, сдвигали, подселялись, брали местных женщин и начинали новый исторический путь уже местными культурными сообществами.
И так и дошли до севера. Где и остановились.
Не подозревая о том, что по их следам скоро отправится вторая волна таких же искателей лучшей жизни…
Глава 7. Переформат Европы
На самом деле первая волна степных интервентов в Европе изменила многое, но не всё. Как уже сказано, одних подвинули, других задвинули, третьих заменили, четвёртых переформатировали – но в целом до настоящего переформатирования европейской этнической и цивилизационной карты дело не дошло.
Но шло. К тому шло. И вновь – со стороны понтийских степей.
А там между тем продолжались вызванные природным фактором экономические процессы, приводящие к процессам этническим. Будем уж так для простоты называть движения и переформатирование человеческих общин и культур, помня при этом, что об этносах в нынешнем понимании речь зайдёт, быть может, только примерно в 1–2-м тысячелетиях до нашей эры и то в странах с развитым земледелием – в Египте, Междуречье, Анатолии, Леванте. Этносы рождаются землёю, почвою, процессами владения ею и её обороны. Ещё вернее – самоосознанием себя со стороны некоего коллектива владельцев земли в качестве общности, противостоящей другим общностям. И единство которой выше разногласий внутри её, потому что оно жизненно необходимо для защиты и самой общности, и её права на землю.
Вот это противостояние – в перспективе приводящее к появлению этносов, но пока ещё не в данную эпоху – и развивалось в Степи и смежных с нею пространствах.
Среднестоговская культура никуда не делась – земледельцы её и скотоводы как сидели на своей земле, так и продолжали сидеть. Да, эта общность отстрелила от себя некий побег, состоящий из конных вооружённых мужиков, но от этого не перестала быть общностью. Да и далеко не факт, что осознавала этих мужчин своими. Это ведь мы сегодня выстраиваем эти общности в зависимости от формы орудий и рисунков на горшках. А для них конкретно какой-нибудь конный народ с тотемом степного волка в качестве соплеменника никогда и не рассматривался, ибо что общего у этих хищников с народом быка, кроме похожих горшков?
Но в Степи уход народа степного волка не изменил ничего. Разве что он очистил свои земли для стад других степных народов. А сокращение кормовой базы по-прежнему держало конкуренцию в оживлённом, алертном состоянии. Что приводило естественным образом к борьбе между общинами. В каковой борьбе естественным образом консолидировалась доминантная сила.
Такой силою около 5,6 тысячи лет назад стала общность, в современной научной литературе имеющая кодировку «ямная культура».
Что это такое? О, это очень сложное явление, перенёсшее своё влияние на громадные пространства – от Атлантики до Индии. В конечном итоге имеется в виду. Ибо до тех пор много трансформации должна была пережить и она сама, и окружающая её этническая и материальная среда.
Но по порядку.
Это культура, в происхождении которой, по верному замечанию мудрого человека, мистическим образом сочетаются степная милитаризованность и высокое земледельческое и строительное мастерство. После проделанного выше разбора этого парадокса мы, кажется, приблизились к пониманию природы такого сочетания: в степном и лесостепном пространстве Северного Причерноморья на протяжении тысячелетий формировалась общность пашенного земледелия и выпасного скотоводства на базе преимущественного коневодства. Срастались – не переставая соперничать, конечно, – развившиеся из европейского охотничьего граветта «фермерские» культуры и пришедшие с закаспийского Востока скотоводческие общины, удачно приручившие лошадь.
В итоге получилось нечто, образно нам, нынешним, напоминающее степное же казачество. И скорее всего, именно так же постепенно разделившееся по стратам: «казаки» воевали, а на их землях «арендаторы» и «иногородние» урожаи выращивали.
А археологическая культура-то одна!..
Как уж тогда земли становились «казачьими», сегодня, конечно, не узнать, но реконструировать несложно. Поскольку все эти днепро-донецкие и среднестоговские общности существовали, значит, между носителями этих культур, пусть и разного происхождения, существовала определённая комплиментарность. С кем не складывалось, тех, как эвфемически сообщают учёные, вытесняли. С исчезновением. Как носителей сурской культуры. А каковые испытывали менее неприязненные чувства – те продолжали жить и образовывали новые перспективные общности. Типа среднестоговской.
И когда однажды «казаки» собирались от жизни своей тяжкой отправиться «за зипунами», подуванить каких-нибудь сытых и богатых – и, главное, чужих! – «фермеров», «иногородние» носители той же культуры оставались на месте. И продолжали заниматься своими сложными сельскохозяйственными делами. Вот отсюда-то и получаются наши оконечные носители культуры воронковидных кубков, обросшие совершенно генетически посторонними женщинами. Свои-то, вместе со стариками и детьми, остались дома!
Может быть, кому-то это покажется анахронизмом – такие вот сравнения древних жителей степей с казаками исторического времени? Ну, во-первых, культуры рождаются из быта, а быт – из природно-экологических условий того или иного ландшафта. Ландшафт степей с тех пор мало изменился, так что формы хозяйствования на нём до промышленной революции XIX века должны были оставаться практически неизменными. От казаков легко провести прямую линию в прошлое к половцам, которые хотя и были кочевниками, но подобия городов имели и сельское хозяйство вели, – недаром князю Владимиру Мономаху было что разорять в их «вежах». От половцев мы без всякого напряга нырнём к печенегам, а значит, к хазарам. И у тех увидим и города, и разные общественные страты – «чистые» кочевники, земледельцы, элитные воины, на которых власть стоит.
Где хазары – там и гунны. Где гунны – там и скифы. Где скифы – там и киммерийцы. А от киммерийцев – мы уже видели – два шага до ямной. И нигде мы не видим принципиальной хозяйственной и культурной пропасти между этими народами. Ибо Степь вечна.
А во-вторых, анахронизм анахронизмом выбивается. Ведь мы сами видели образование новой археологической культуры, стартующей от степняков! Вот совсем недавно, даже книжки об этом пишем-читаем! А я так и вовсе в реконструкции её появления недавно участвовал. Когда с казаками – участниками мемориального конного похода в честь 200-летия победы в Отечественной войне 1812 года в кабачок «У мамаши Катрин» на Монмартре заглянул. И там, под табличкой с извещением, что здесь и родилось первое бистро, решили мы мемориально пообедать. И что характерно, готовили и несли так мемориально долго, что ворчание «Побыстрее нельзя?» – было уже не мемориальным, а вполне себе житейским…
А теперь сравним – что не так? В 1812 году атаман Платов сформировал в дополнение к 65 имеющимся при армии ещё 26 донских казачьих полков. Которые вымели почти всех боеспособных мужчин, оставив на Дону женщин, стариков, детей и небольшие гарнизонные и охранные отряды.
Эти казаки произвели фурор в Европе, причём очень сильный – в моральном плане: так, как они, тут воевать не умели. Сам Наполеон говорил, что дайте ему казаков и он завоюет весь мир.
Дальше казаки дошли до Парижа, там расположились, стали купать лошадей в Сене, петь свои тягучие песни и устраивать свои весёлые пляски. А также веселить, впрочем, и так готовых веселиться парижанок до проявления через год отдельной демографической волны.
Русские казаки в ресторане «У мамаши Катрин»
Мемориальная табличка на стене ресторана «У мамаши Катрин» в память о требованиях русских казаков обслуживать их побыстрее
Пока всё сходится, не так ли? Вплоть до появления носителей R1a там, где им, казалось бы, не место.
Далее казаки, в нетерпении не только выпить, но и закусить, криками «Быстро!» и грозным видом порождают новое явление материальной культуры – кабачки быстрого обслуживания. Которые, получив и название «бистро», распространились впоследствии по всей Европе. В чём принципиальное отличие от горшков со шнуровой керамикой? Его нет!
Отличие с нашими среднестоговцами только одно: на Дону казачьи семьи охраняли закон и твёрдая рука самодержавия, а вот те оставались на месте на свой страх и риск. А поскольку природные условия продолжали порождать в степи новых голодных искателей добычи. А те, соответственно, приходили к земледельцам в поисках комплиментарности. У коих её находили – с теми вступали в связь и становились для них новыми «казаками». У коих симпатии не снискали… что ж, среди небесных героев прибавилось народу. А женщины и дети всё равно влились в новую общность.
Которую и назвали ямной нынешние археологи.
И началась она уже при другой климатической реальности, нежели вызвала первую атаку конников на Европу. Наступил суббореальный период, который длился с 5710 по 2450 год назад. Климат был всё ещё теплее, чем ныне, но холоднее и суше, чем раньше. В той самой Скандинавии, где всё никак не объявится дедушка Хёгни-I1a, переход к новой метапогоде произошёл резко и заметно. Об этом свидетельствуют видные даже сегодня следы. И главное – засуха продолжилась и стала явственным фактором тогдашней экономической жизни. Образно говоря, разнотравье прерий превратилось в ковыльный сушняк, с чем теперь и приходилось мириться евразийской степной популяции.