Нет, тут, конечно, напрашивается очень существенное возражение: носителями мтДНК являются как женщины, так и мужчины. Передвижение материнских гаплогрупп не означает, что речь идёт о миграциях именно женщин. Как и – успокойся, сердце! – сокращение их носителей не означает, что подъедали в трудные времена лишь прекрасный пол, сделав перед тем статуэтку на память. Сокращались в числе все.
Вот именно. Потому я и веду речь о демографических ямах и коллапсах. И тёмными вьюжными ночами чавкали благодарно у костров не только бабушками, но и дедушками. Но! И мужчины несут митохондриальную ДНК по той причине, что получили её от мамы. И значит, если не сокращение общего поголовья, то смена генетической идентификации среди женщин говорит всё же о том, что резко заменился именно материнский корпус. И действительно, после 15 тысяч лет назад мы наблюдаем тотальную замену прежних носительниц разных U (возле мужчин I наблюдались их матери U8 в основном) на прежде всего носительниц U5.
Это, в свою очередь, хочешь не хочешь, но связывается с позднейшим доминированием в Европе мужчин I. В генах которых мы обнаруживаем, за редким исключением, материнский вклад от дам гаплогруппы U5.
Непротиворечивый вывод напрашивается такой: во время яростного и, главное, неожиданного последнего дриаса человеческое поголовье в Европе сильно подсократилось. Особенно сильно пострадала женская его часть. Более или менее благополучно это время пережили горцы происхождением из I. Потому что обитали в относительно тёплых средиземноморских и альпийских долинах и предгорьях (вспомним про такое же «убежище» на Балканах). Оттуда они и начали своё наступление, в ходе которого обменивали или отнимали женщин у «понаехавших» и продолжали свой путь уже с этими новыми подругами и, главное для генетической генеалогии, с матерями.
Но почему, кстати, наступление своё повели именно на север? Не легче ли, чем в тундре горе мыкать, – в лесу нормальном охотиться? Мало зверья, что ли?
Между прочим, не так прост вопрос, как кажется. На самом деле – и об этом идёт речь в книге «Русские – не славяне?» – лес вовсе не предоставляет такого уж богатства выбора. Вспомним: огромная сибирская тайга – пустая! На всей гигантской территории – сущие копейки аборигенного населения! А из того, что есть, наиболее успешную группу представляют собою якуты, изгнанные некогда с монгольского юга. А они у нас кто? Да, конечно, скотоводы. И буряты – скотоводы. И юкагиры. Единственные, кто больше занимались охотою, нежели скотоводством, – эвенки. Так их численность – 37 тысяч – сама и свидетельствует об экономической эффективности этого промысла, когда в руках у тебя не двустволка тульская, а лук да копьё.
Или вспомним наше Смутное время, которое началось с того, что три года не было лета, а значит, и урожая. В результате вымерло до полумиллиона человек, а к остальным было только поднести спичку, как полыхнут от безбудущности и отчаяния. Они и полыхнули – аж до разрушения государственности дело дошло. А теперь вопрос: а что мешало, собственно, в лесах пропитания добывать? В реках? Вон, в Музее Москвы косточка есть от рыбки (кажется, белуги) – под 5 метров размером зверюга в самой Москва-реке плавала! А сколь зверья должно было по лесам необозримым бегать?
Может, и много. А может, и мало. А главное – как добыть-то его? Мишку – поди завали. Без ружья если. Он сам кого хочешь завалит. То же и кабанчика касается. Волка – ага, выследи его да поймай! Как и лисичку. Зайчика? Ну, в силки он, может, и попадётся, да только какая с него еда. Да, есть ещё лоси и олени. Только поди подберись к ним в лесу на расстояние, когда деревья полёту стрелы не помешают! Вот и остаётся разве что птица разная. Так с неё какой прокорм?
И совсем иное дело – мамонта по ножкам резанул кремниевым остриём и питайся им месяц всею общиною! Или олешков, которые стадами несметными ходят, – какого-нибудь да подстрелишь или поймаешь всегда. А зайчики да птички для мальчишек, будущих охотников потренировать, – так этих зверей и тут в изобилии, в лесотундре близледниковой.
Так что народ в Европу и на север её вовсе не за экстремальными турами по льду устремлялся. А за богатым животным миром приледниковой тундростепи, на который охотиться было не в пример экономичнее, нежели за обитателями лиственного леса. И в другую сторону устремлялся народ – в степи, где табуны несметные лошадок да стада туров-зубров-бизонов-антилоп разных скитались по траве сладкой. Оно, кстати, и в Африке то же правило действует – основные цивилизации местные всё больше саванну эксплуатировали, а вот в лесах тропических место в основном для пигмеев и оставалось.
Таким образом, люди группы I, которые устремились на север, не агрессии ради интервенцию свою устроили, а в поисках ниши для пропитания. Не забудем: к тому времени все прочие лесные, предгорные, долинные и прочие охотничьи места были уже расхватаны и населены. Тут, конечно, не без геноцида случалось, но выбивание прежнего населения было всё равно всего лишь паллиативом – кормовая база-то шире не становилась. Вот подъел ты носителей гаплогруппы С, да с подружками их. А дальше-то что? А на север, за зверем массовидным, оленем – раз уж мамонты вымирать наладились!
И вот на примере мадлена мы видим, как по мере отступления ледника её носители продвигаются на север Европы. Или, если рассматривать человеческую историю в виде метаистории развития информации, то сама культура продвигается на своих носителях-людях. Это продвижение можно проследить как раз по мадленским материалам.
Оно идёт тремя путями – с юго-запада, от Испании и юга Франции, с Альп и с юго-востока, из «Балканского убежища».
Человека с Y-хромосомной гаплогруппой I мы видим на стоянке Burkhardtshöhle в Швабских Альпах, как раз на северной их границе, где изрезанный ущельями горный массив переходит в предгорья. Местные экскурсоводы рассказывают про некую костяную флейту возрастом 35 тысяч лет. Может, и привирают, но в любом случае здесь хорошее место для стоянок в каменном веке – невысокие (самая высокая точка Швабских Альп – гора Лемберг, 1015 м), но богатые лесом и зверьём горы, много рек, а главное – удивительно хорошо защищённое от морозных ледниковых северных ветров место. Тем лучше жилось тут тому прадедушке Хёгни, что остался здесь после смерти около 15 тысяч лет назад. А жил он в культуре мадлен.
Ещё два мадленских человека жили спустя полторы тысячи лет (между 13 300 и 14 000 лет назад) немного севернее – в районе нынешнего Бонна возле Оберкасселя. Это женщина лет 25 и мужчина лет 45–50. Материнская ДНК здесь – U5b1 у обоих. Правда, разные мутации. Жаль, но принадлежность по Y-хромосоме не определена.
Именно в этих случаях впервые видно, как археологическая культура продвигается вместе с её носителями, в то же время соприкасаясь краями с другими культурами и вызывая, следовательно, трение и взаимодействие с их носителями. При этом то поглощая соседей, то меняясь под их давлением. А то поглощая и всё равно меняясь под влиянием перевариваемого. Не исключено также, что и – разделяясь на подкультуры в зависимости от природных условий и изолированности сообществ, их носителей. Нередки и примеры, когда такие подкультуры становятся фундаментов новых, уже независимых от материнской культур.
Так, к примеру, кое-кто относит выложенные рядом с парочкой из Оберкасселя инструменты к культуре федермессер. Но это непринципиально: культура раньше считалась просто азильской, а азильская, в свою очередь, считалась позднемадленской. Главное, что мы видим, как стали множиться в Европе археологические культуры. А со временем развивались и преобразовывались – на радость археологам, которые получают возможности вносить свои имена на скрижали истории, объявляя новый рисунок на керамике свидетельством никем невиданной культуры. Имеется такой соблазн вписать своё имя в историю науки, признаем это. С другой стороны, вроде и полезно – потренировать студентам мозги на запоминании археологической номенклатуры, которая для их же преподавателей была в их время в три раза короче…
Но как бы то ни было, в рамках розыска следов моего прадедушки нам интересны следующие, которые были частично развитием, частично параллелью к предыдущим. Ничего, кстати, удивительного, хоть действительно частенько запутывает даже археологов, а уж в гражданских умах производит полный хаос. А дело всё в том, что даже переключение молодёжи с одной субкультуры на другую вовсе не отменяет концертов в филармонии для старшего поколения. А переход бандитов на «бэхи» в начале 90-х не ликвидировал «жигули» у пенсионеров.
Точно так же этот пресловутый федермессер одновременно и продолжает, и наследует, и отходит в сторону от мадлена. То же происходит с другими культурами. И потому есть смысл построить примерную линеечку-дерево этих культур во времени и в пространстве.
Мадленская культура процветает после окончания самой тяжёлой стадии оледенения и по время отступления ледника. По окончании ледникового периода она сменилась азильской, хотя и в различных её вариантах на севере Европы, в Северной Испании и на юго-западе Франции.
То есть азильская на деле – поздняя мадленская. И почему-то азильские орудия и искусство – более грубые. Искусство вообще уходит в абстрактные рисунки. Зато возрастает количество микролитов. То есть развитие пошло вширь, а не ввысь-вглубь. Технологии ушли в массы?
В принципе, наверное, так и было: после «бутылочного горлышка», получившегося из-за падения численности человеческих популяций во время оледенения, в улучшившихся условиях для жизни пошло бурное размножение. А массовое усвоение культурных ценностей ведёт обычно к их распространению – но и упрощению.
Как носителя азильских технологий определили обитателя Бишонского грота в Швейцарии (13 560–13 770 лет назад). В подтверждение «горской» версии бытования людей гаплогруппы I у этого, как его называют, «охотника на медведей» была обнаружена субгруппа I2a, а митохондриальная гаплогруппа – опять U5 в субкладе U5b1h. Относительно близкий сосед человека из Буркхардской пещеры и родственник по матери паре из Обекасселя.