– исключает миграцию в качестве заметного механизма обмена между двумя регионами.
Но зато такая связь существовала у неолитических британских «фермеров», датированных 5900–3200 годами от нашего времени, которые были –
– генетически похожи с одновременными популяциями в континентальной Европе и частично с неолитическими иберийцами, так что можно предполагать, что часть предков фермеров в Британии пришли из Средиземноморья скорее, нежели по Дунайскому пути «фермерской» экспансии.
А дальше – главное:
Начиная с периода колоколовидных кубков и продолжаясь через всю бронзовую эру, все британские индивиды несут в себе (harboured) высокие пропорции степных предков и были генетически тесно связаны с отождествляемыми в качестве носителей ККК (closely related to Beaker-associated) индивидами из ареала Нижнего Рейна…Распространение комплекса колоколовидных кубков в Британии было совершено посредством миграции с континента, которая заменила более 90 % британского неолитического генетического пула в течение немногих столетий, продолжая процесс, который привёл степных предков в Центральную и Северную Европу 400 годами ранее. / 20/
Вот признаюсь, это очень похожее на счастье состояние, когда вот ты лично математически, логически и даже просто с точки зрения здравого смысла перерабатываешь археологические, исторически и генетические данные в какую-то непротиворечивую картину, пусть и противоречащую той, которую рисуют профессиональные историки, а потом бац! – и новое исследование подтверждает твои построения! Вот эта книжка делается уже полгода, концепцию захвата степняками власти и видоизменения и растекания под этим влиянием видоизменяющихся культур я сформулировал чуть меньше месяца назад. И вот сегодня, 23 мая, эта концепция нашла неоспоримое научное подтверждение! Может, кто-то ещё тоже высказывался в том же духе, но я уж точно чувствую себя счастливым теоретиком, идея которого оказалась подтверждена практикой.
Итак, переработанные шнуровиками в носителей колоколовидных кубков люди, получившие в большинстве и гаплогруппу степных предков, отправляются в Британию, где не то чтобы убили всех строителей Стоунхенджа, но тем или иным образом лишили этих строителей возможности распространять свои гены в потомстве. Хотя смерть, конечно, самый эффективный останавливатель полового влечения…
Кстати, очень важный момент, что исследователи с этой миграцией связывают и перемещение в Британию гаплогруппы I2c, немногочисленной, даже чуть экзотической. И это вполне отчётливо показывается, что часть людей I не только не уничтожилась в ходе нашествия, но вполне нашла своё место среди элит, получивших право усиленно размножаться. Это наблюдение нам ещё пригодится.
А кто-то отправился от лишних приключений на восток, где жили всякие относительно мирные земледельцы. И вот появляются погребения с боевыми топорами в Северо-Восточной Эстонии (по калиброванной дате 4850 ВР cal), а потом залетают и в Центральную Швецию в район Сёдерманланда и в северную часть Эстерготланда. Во всяком случае, именно там открываются самые ранние памятники скандинавской культуры боевых топоров.
В то же время скандинавские культурные особенности сильно разнятся с близкими ютландскими, где господствует вариант шнуровой под названием культуры одиночных погребений: разные захоронения, разная керамика, разные формы каменных боевых топоров. Более того, –
– современными исследованиями доказано, что культура одиночных погребений локализовалась только в Северной Германии и Ютландии, в это же время на Датских островах продолжала существовать культура воронковидных кубков. Своеобразная культура боевых топоров возникает на Датских островах значительно позже. В то время как в восточных областях Центральной Швеции уже появляются ранние памятники культуры боевых топоров, в Западной Сконе (южная часть Швеции) все еще продолжает существовать культура воронковидных кубков. /178/
В Эстонии же наблюдается генезис прибалтийской культуры ладьевидных топоров, откуда она попадает в Финляндию, где становится финской культурой боевых топоров. А по пути туда возникает в районе 4900 лет назад висло-неманская культура, которую ряд исследователей считают локальным вариантом восточноприбалтийской культуры боевых топоров и шнуровой керамики. Но при этом – обратим внимание – население не отказывалось от привычных форм хозяйства.
Наиболее значимыми сторонами деятельности населения висло-неманской культуры было скотоводство, охота и рыболовство и только затем земледелие.
Позднее, судя по тому, что среди керамики этой культуры найдены формы, напоминающие сосуды фатьяновской культуры, откуда-то отсюда она и начала своё перемещение далее на восток. Или, скорее, фатьяновская и была очередным видоизменением шнуровой под местным влиянием и просто возникла на человеческом фундаменте тех, кто решил не задерживаться в Восточной Прибалтике.
И вот тут и рождается неочевидное, но логически единственно возможное объяснение всем этим противоречивым эволюциям: действовал некий внешний фактор. Он в итоге и выковал германские отличия от кельтов и славян. Ибо ни первым, ни вторым развивать экспансию и ассимилировать местное доиндоевропейское население он не мешал, а здесь заставил человеческие массы вариться и крутиться в одном кипятке эпического противостояния.
И этот фактор опять единственно возможный – фактор людей I.
А что люди I?
А они уже давно не те охотники, что здесь жили когда-то. «Гайаваты» ушли, но выбор у них, честно говоря, был небольшой. Оно, конечно, моря вокруг Скандинавии богатые, но вот суша довольно бедна охотничьими угодьями. Всё больше горы да скалы, а среди гор не сильно-то разживёшься. Во всех смыслах, в том числе и в прямом. На севере, в Лапландии, давние древние родичи оленей любимых пасут, свой у них мир, тундровый. На юге все полезные для земледелия места заняли люди культуры воронковидных кубков, затягивающие в свой хозяйственный уклад и охотничьи сообщества. Это процесс начался, как мы видели, ещё среди охотников эртебёлле, ну а здесь за тысячу лет сосуществования выбор и вовсе должен был сложиться кристально ясным: или ты уходишь в покрытые снегом горы, делить с медведями претензии на немногочисленную добычу, либо прибиваешься к оленеводам, либо прибиваешься к земледельцам. Поскольку мы видим, что носители ямочной керамики и носители воронковидных кубков делили практически одни территории в Южной и Центральной Скандинавии, то вариант ассимиляции остаётся только один.
И вот в это пространство врываются чуждые до помертвения всадники и начинают убивать мужчин, забирать женщин и вообще ведут себя крайне неадекватно. А мы тут, за века общения с мрачными духами Севера, неадекватны вообще давно. Вы ещё вон в составе елшанской культуры только открыли, что моллюсков можно есть, а мы тут богам озёрным целые инсталляции черепов выкладывали. И культ огня у нас есть, и воронковидцев, которые тоже из ваших когда-то были, многому тут научили.
Такого диалога, конечно, не было, но очень характерно пронесённое скандинавами через века боязливое преклонение перед колдовскими способностями их же северных соседей – кочевников. Уже даже в викингскую эпоху, когда они нагибали и облагали данью охотников и оленеводов Финнмарка, убеждение в их колдовских способностях и связанных с этим опасностях было всеобщим. И это могло быть только отзвуком древних-предревних контактов, где индоевропейские «подселенцы» встречались с воистину из седого прошлого Европы вышедшим населением, наверняка сохранившим верования, мифы и легенды бог знает скольких тысячелетий назад.
Имеются небеспочвенные предположения, что целый ряд ритуалов позднейшие скандинавы вынесли как раз из общения их индоевропейских предков с их доиндоевропейскими предками – людьми I. Это и связанные с водой жертвоприношения, и преклонение перед плавсредствами (от эртебёлле), и петроглифы, на которых изображаются те же лодьи, и даже ряд не встречающихся в других германских мифологиях персонажей и миров. Сегодня, понятно, доказательной базы под эти подозрения без машины времени уже не подвести, но они есть.
И вот тут, судя по вот этим «затыкам» в распространении КШК по Скандинавии, о которых говорилось выше, можно не без оснований предполагать, что здесь топорники и встретились с серьёзным сопротивлением со стороны местного населения. Возможно даже, объединившегося. В том смысле, что воронковидцы могли уходить в горы и леса к охотникам, а те помогали отбиваться, пользуясь знанием местности и местных погодных условий. А главное – тем, что населения здесь было далеко не густо, и захватчики всегда должны были соотноситься с ценою завоевания ещё одного фьорда и ещё одной скалы, где встретится убогое стойбище дорого продавших свою жизнь охотников, отнюдь не преисполненное богатств.
Можно полагать, что именно в таких войнах и истощилось население I. Не то «бутылочное горлышко», в котором выжил один мальчик, затем давший путёвку в жизнь половине нынешнего населения Скандинавии, куче людей в других странах… ну и мне, грешному. Но всё же убыль отмечается и археологически, и генетически – всё же начало большого количества субкладов I в эпоху 4700 лет назад объясняется большой убылью прежних субкладов. Да и носители КВК тоже постепенно кончились. Кто естественным образом преобразился в нью-топорника, а кто… в носителя культуры ладьевидных топоров! Которая начинается с появления, как мы помним, в Центральной Швеции из Восточной Прибалтики.
И не исключено, что принёс её туда мой прадедушка Хёгни. Если помните, мы никак не могли обнаружить I1a, да и вообще I1 в Скандинавии. Всё как-то вылезали I2 разных субкладов, причём с самой древности. Зато группу I1 мы в определённых количествах видели как раз в Прибалтике, начиная ещё со свидерской культуры. Далее кундская, неманская, нарвская – и все не могли не быть генетическими наследниками свидерских предков. Нет, я не хочу сказать, что I1 в самой Скандинавии не было – одного упоминали в составе культуры конгемозе, – но здесь мы их путь проследили ранее в подробностях.