мог оказаться в одном павильоне, на скамейке или в кафе.
Первой повезло Адриенне. Она была красивее своей племянницы, манеры ее можно было назвать изящными, а осанку царственной. Нет, Адриенна не познакомилась с богатым мужчиной, но с ней сама захотела познакомиться крупная некрасивая дама в пышном наряде, она предложила Адриенне некое соглашение, секретные подробности которого Габриэль не знала (эту даму она про себя называла сводней). По окончании сезона в Виши дама поселила Адриенну Шанель в своей квартире в Мулене, вместе они стали выезжать на балы и светские вечера, где Адриенна свела знакомство с несколькими холостяками, местными землевладельцами, которые были не прочь завести молодую красивую подругу без больших претензий. Избалованные парижские кокотки были слишком дороги! Так у «тетушки» Адриенны появились поклонники: маркиз де Жюмильяк и граф де Бенак.
У Габриэль вскоре тоже появился поклонник, офицер полка, расквартированного в окрестностях Мулена, – Этьен Бальсан. Весной 1907 года Габриэль впервые попала к нему в замок Руайе, старое здание в северофранцузском стиле с конюшнями и парком. Они стали любовниками. Бросив работу, оставив выступления в жалком кафе-шантане, Габриэль поселилась в Руайе на долгих четыре года. Это был переход в другой мир, и, чтобы закрепиться в нем, от нее требовалось перерождение.
И Адриенна, и Габриэль – обе стали содержанками. Но ощущали себя по-разному. Адриенна дорого и пышно наряжалась, стала выглядеть и вести себя как кокотка, главной мечтой и целью ее было выйти замуж за одного из состоятельных аристократов, войти в «приличное общество». Цель была сколь желанной, столь и недосягаемой. Слишком многое должно было сложиться, чтобы такое чудо произошло: страсть мужчины, доходящая до зависимости, железная выдержка женщины, отсутствие влиятельных родственников и наследников у потенциального жениха и так далее. Коко поняла очень скоро, что подобные фантазии только вредят и заставляют терять драгоценное время: она видела боль в глазах разряженной Адриенны, разгуливающей в Довиле под руку с двумя холостяками. Коко замечала, с каким возмущением, даже отвращением отворачивались при виде ее тетушки «порядочные» дамы. Они никогда не пустят содержанку в свой круг.
Габриэль старалась не только поступать, но и думать иначе, убеждая себя, что ее отношения с Бальсаном другие.
Когда они познакомились, Бальсан просто хотел иметь подружку, живущую неподалеку от Руайе – захолустья, где так хорошо тренироваться его лошадям. В Руайе были не только старинные, но и переоборудованные конюшни: Бальсан построил помещения для тренеров и жокеев, нанял квалифицированных конюхов, там были все условия для главного увлечения хозяина. Этьен проводил в Руайе большую часть года. Если симпатичная, веселая малышка Коко будет жить рядом – это же здорово!
Одновременно в Париже у Бальсана был престижный, но обременительный роман с известной куртизанкой Эмильенной д’Алансон. Однажды Бальсан даже придумал привезти Эмильенну в Руайе и как бы невзначай познакомить с малышкой Коко, таким образом прекратив связь с ненасытной куртизанкой, которая обходилась ему слишком дорого.
На выходные в замок часто приезжали из Парижа друзья Бальсана, богатые повесы, тоже страстные лошадники, многие приезжали с любовницами. Кому-то из приятелей просто нечем было заняться, кроме скачек, кто-то прятался от родителей или от надоевшей пассии. Но постоянно в Руайе, если не считать прислуги, жила только Коко. Ей некуда было оттуда уехать.
Осознав свое, в сущности, беспомощное положение, она смогла сделать его не слишком унизительным. Габриэль придумала, чем может выгодно отличаться от столичных актрис, гораздо красивее, чем она. Коко разделила все увлечения с Бальсаном и его друзьями. Она научилась лихо скакать на лошади, вставала вместе с мужчинами и каждое утро отправлялась на тренировку. Коко полюбила конюшни, ухаживала за лошадьми. Ипподромы, лошади-фавориты, скаковые дорожки – это стало и ее миром. За завтраком она вместе с мужчинами просматривала информацию о предстоящих скачках, пыталась оценивать шансы на успех лошадей Бальсана, умела делать ставки, рассуждать о мышцах лошадей, зубах, насколько правильно они подкованы… Габриэль надеялась, что в роли товарища-сорванца ее не воспринимают как обычную содержанку. Ей очень повезло: Этьен был добрым малым, и он был сиротой, получившим наследство, так что у него не было проблем ни с родителями, ни с деньгами.
Однако вскоре выяснилось, что ему не жалко денег только на лошадей.
Иногда Бальсан не появлялся в Руайе по две-три недели, в замке было холодно и неуютно, Коко было одиноко. Слуги из местных крестьян не признавали ее хозяйкой, безошибочно чувствуя в ней «свою». По ночам она чувствовала себя покинутой, никому не нужной, иногда плакала, чаще сидела перед темным окном в оцепенении. Как в детстве в сиротском приюте, где ее некому было навещать: после смерти матери отец просто-напросто исчез, бросив Габриэль и ее сестер. И теперь, в двадцать лет, жаловаться ей по-прежнему было некому, и это немного помогало – жалеть себя было бесполезно. Вернуться в Мулен в чулочный магазин означало проигрыш, надо было удержаться в замке любой ценой. Но что ей было делать целыми днями? Она боролась, тренировалась с утра до вечера, чтобы лучше смотреться в седле, дружила с конюхами и жокеями. Коко от скуки прочитывала газеты, которых в замке было много, и романы, которых было всего два или три. Она просила Бальсана привезти ей из Парижа книги, но он забывал о ее просьбах. Габриэль никогда не встречала Бальсана подурневшей от слез, хотя иногда ей казалось, что он удивлен, снова застав ее в Руайе.
Бальсан возвращался из Парижа с друзьями и их подругами, в его замке часто гостили такие же сумасшедшие лошадники, заядлые игроки в поло. Когда народу было много, Габриэль было с кем поболтать и пококетничать, оставаясь в рамках приличий и не выходя из образа общей подружки, хорошенького сорванца. В честь его приезда она затевала вечеринку с переодеваниями, сочиняла себе и друзьям забавные наряды. Развлекаясь, все фотографировались в нелепых позах, создавали смешные образы – фотография была самым модным развлечением.
Бальсан в конце концов привязался к Габриэль, обсуждал с ней лошадей, брал ее на скачки в Шантийи и Лоншан, на турниры по поло. Единственное, у Габриэль никогда не было денег. На скачках, в компании богатых холостяков, надо было «соответствовать»… Как можно одеться «на выход», если Бальсан не понимает или же делает вид, что не понимает, сколько стоит амазонка, сшитая у приличного портного? Хорошо, амазонка от Ворта или Пуаре – это действительно слишком дорого. Пусть, Габриэль не будет наблюдать за игрой, сидя верхом на лошади, как это делают аристократки. Но на лужайку, где ей можно стоять, потому что там нет «приличных женщин», – туда ведь в чем-то надо прийти?
Бальсан делал вид, что ему все равно. Или ждал, что она попросит денег? А что будет потом – претензии, выяснение отношений, расставание? Шанель не решалась просить: злилась на себя, понимала, что этого не избежать, но не могла пересилить себя и попросить деньги на модную одежду. При этом было очевидно, что если в Довиле на скачках или в другом значимом месте он почувствует, что его спутница выглядит жалко, будет ее стыдиться – тогда «малышке Коко» останется лишь собрать вещи и покинуть замок. А потом что? Выйти замуж за крестьянина или лавочника? Снова идти торговать в сельский магазин?
Она будет цепляться. Ее называют в шутку «мальчиком на конюшне»? Пусть, зато она не похожа ни на одну из разряженных подружек Бальсана и его друзей. Образ скромной, но особенной девушки, «прекрасной лошадницы» – это неплохо. Большая шляпа сваливается, когда она скачет во весь опор? Коко придумала надевать канотье, пришпиливая его крупной булавкой, украсив его пером и лентой. Не на что купить свежее жабо? Галстук Бальсана подойдет, если, конечно, он согласится с ним расстаться. Поверх платья она надевала пальто-реглан графа де Лаборда, приятеля Бальсана. Да, так ни одна дама пока не носила. А ездить верхом, раз уж нет «амазонки» (и, надо полагать, никогда не будет), она будет в бриджах. Не зря же Габриэль научили шить в монастыре: она смастерила себе бриджи, сняв копию со штанов конюха. Свитера и фуфайки Этьена ей по колено, рукава болтаются? Рукава подвернуть, низ обрезать, к поясу приколоть розу из этой же ткани. Смешно? Нет, не будут смеяться, если очень прямо держать спину, будто сидишь в седле, и высоко поднять подбородок, будто у тебя благородное происхождение.
В таком наряде Габриэль Шанель была непохожа на кокотку, вообще ни на кого не похожа: совсем без драгоценностей, в мужском галстуке и грубом пальто! Прелестная, гордая, с густыми вьющимися волосами.
Надо все время улыбаться, наблюдая за скачками в бинокль, в то время как все смотрят на тебя, только что пальцем не показывают – вон там девушка в мужской одежде. Уродец.
Но быть веселой получалось не всегда: Коко больше не хохотала, как в первые полгода жизни с Бальсаном. Его скупость все больше ее раздражала, а будущее оставалось смутным, и это в двадцать восемь лет. Где ее счастливый случай?
…Вдыхая знакомый и любимый запах конюшни, Коко обсуждала с князем Дмитрием достоинства нового жеребца Бахметевых: насколько он хорош для игры в поло, не слишком ли нервный, успеет ли привыкнуть к новому хозяину до соревнований? Она подошла близко, погладила блестящий бок коня, тот повернул большую голову и заржал приветственно.
– Надо же, какой он красивый, – восхитилась Коко. Князь с улыбкой кивнул.
Париж, август 1920 года
Коко два раза прокатилась верхом с князем Дмитрием по окрестностям Биаррица, потом ездила с ним в горы в коляске его нового мотоцикла. Мися изобразила обиду: «Покидаешь меня, когда мне так плохо», и, довольная неожиданной свободой, укатила в Париж.
Все сложилось удачно: дома Мисю дожидалось письмо от Мориса Равеля. Композитор писал, что закончил работать над музыкой, которую когда-то давно заказал ему Дягилев, и просил ее организовать встречу с импресарио. «Русский балет» пока не уехал, проводились последние репетиции перед поездкой труппы в Испанию. Мися сразу позвонила Дягилеву, тот согласился прийти. В этом году у него были два балета на музыку Стравинского, нужны были представления в ином стиле. С Равелем он уже работал; восемь лет назад был поставлен балет «Дафнис и Хлоя» с декорациями Льва Бакста, главные партии тогда танцевали Нижинский и Карсавина.