Русские друзья Шанель. Любовь, страсть и ревность, изменившие моду и искусство XX века — страница 36 из 36

– Она вручила мне перстень вместе с этим кошмарным сооружением и сказала… о нет, сначала она проворчала, что жизнь оказалась не такой уж прекрасной! Ну, Мися в своем репертуаре. А потом подарила мне этот перстень, что-то сказала про Дяга и Мясина, приврала, наверное, как всегда. Уверяла, что перстень принесет мне огромный успех, какого я еще не знала… представляешь, какая чудачка наша Мися, – у меня уже был успех! Куда больше-то?

– Но все еще может быть, – сказал я вежливо, отдавая перстень. – Похоже, он ценный.

– Она, как всегда, фантазировала и несколько раз повторила, что я добьюсь этого успеха с кем-то вместе, – мадемуазель вздохнула, – а видишь, я снова одна!

Мы помолчали.

– Ладно. Она меня любила.

– Ты много сделала для нее.

– Она для меня тоже… помнишь, когда не стало Ириба, я онемела на несколько дней. От горя и ужаса. Мися возилась со мной как с ребенком, укачивала, кормила с ложечки. Ну, и когда погиб Бой, она просто поделилась со мной своей силой. Моя дружба с Дягилевым – это тоже Мися, только благодаря ей, – ну, в общем, ты сам все понимаешь, Поль. В общем, если бы не Мися, я бы умерла полной дурой.

Мадемуазель поставила дерево с коралловыми ветками перед собой на столик и стала прикручивать перстень на верхушку, там было некое подобие спирали.

– В ней была врожденная сила непонятного свойства. Мы ведь неравны от природы – некоторым дается огонь внутри, огонь особой силы, который очень привлекает других людей. Поэтому люди искусства толпились вокруг Миси, когда она была молодой. Ну, и Дягилев, конечно, сразу выбрал ее в подруги. Этот дар силы – он необъяснимый, и его нельзя приобрести, ты знаешь. Пока человек щедро им делится, как поступала Мися, то все хорошо. А потом… – Мадемуазель задумчиво оценила, насколько хорошо перстень держится на дереве из кораллов, потрогав его пальцем. – И она вот говорила, что найдется человек, который будет мне помогать во всем, и будет успех, потому что этот перстень какой-то там талисман для двоих. – Она саркастически рассмеялась. – Мисин бред!

Я подумал, что может быть именно Мися Серт и была подлинным талисманом мадемуазель. Теперь, когда ее нет, вряд ли у Коко что-то получится. Похоже, мадемуазель тоже из уходящей эпохи – той, в которой остались ее друзья Мися и Дягилев.

– У тебя такой вид, Поль, будто ты пришел навестить больную. Какое сочувствие на лице, ты такой смешной! – Коко начала смеяться.

Я испугался: а вдруг это у нее истерика и сейчас она осознает свой провал, прямо сейчас, при мне, и начнет рыдать?

– Не бойся, не начну плакать у тебя на плече, – она, как обычно, угадала мои мысли. – У меня урок вокала через час – так что допивай и ступай.

– Продолжаешь петь?

– Это самое лучшее, что я могу сделать. Сегодня буду радоваться двум вещам: во-первых, что нашла в себе силы оставить этого нациста, а не цепляться за него. И второе, главное, – я снова почувствовала вкус к сумасшедшей работе! Думаю, просто мое лучшее время еще не наступило.

Это было так неожиданно и так самонадеянно, что я поперхнулся кофе. Горничная позвала мадемуазель к телефону. Шанель вернулась сияющей:

– Знаешь, кто звонил? Пьер Вертхаймер, из Нью-Йорка. Он будет в Париже в понедельник.

Пьер Вертхаймер прилетел, прочитав в газетах о неудачном показе. Он предложил Шанель неограниченный кредит для создания следующей коллекции. Вертхаймер вложил большие деньги в сеть новых магазинов Шанель и в рекламу фирмы в США. С тех пор у нее всегда была поддержка, при полной свободе и безусловном доверии партнера. Именно за океаном началось возрождение ее славы и успеха. Спустя пять лет мадемуазель стала успешнее и, вероятно, счастливее, чем когда-либо за долгую жизнь. За несколько недель до смерти она утвердила новые духи – «Шанель № 19». Аромат женщины, познавшей и триумф, и одиночество в полной мере; редко кому из смертных пришлось испытать эти состояния с такой силой. Она была из тех, чья мечта о мести приводит к революциям: потери, обиды, одиночество мадемуазель воплощались в стиле одежды и культовых вещах ХХ века.

Коко запретила мне публиковать записи наших бесед, я напечатал их лишь после того, как ее не стало в самом начале 1971-го. К тому времени Коко снова считалась гордостью Франции, все повторяли фразу Андре Мальро: «ХХ век во Франции – это Шанель, Пикассо, Де Голль». Ну, или в другом порядке.

Иллюстрации

Мися и Хосе-Мария Серт с Игорем Стравинским и Коко Шанель на Парижской ярмарке, 1920 год


Вальтер Нувель, Сергей Дягилев и Серж Лифарь на пляже Лидо в Венеции


Артисты и сотрудники труппы «Русского балета» проводят выходные на загородной вилле. Слева направо: Леонид Мясин, Наталья Гончарова, Игорь Стравинский, Михаил Ларионов и Леон Бакст


Жан Кокто и Сергей Дягилев


Русудан Мдивани и Серж Лифарь


Пабло Пикассо и его супруга балерина Ольга Хохлова на премьере балета «Парад» с участием труппы «Русского балета» в театре «Шатле». Париж, 1917 год


Хореограф Вацлав Нижинский и композитор Морис Равель играют партитуру из балета «Дафнис и Хлоя»


Княгиня Анна Павловна Романова и князь Дмитрий Романов


Писатель Поль Моран

* * *