Екатерина призналась в письме к Понятовскому, что именно после празднования мира с Пруссией, после выходки Петра III, она сама стала прислушиваться к предложениям, которые делались ей со времени кончины Елизаветы Петровны.
Гвардейский полковник Николай Александрович Саблуков, оставивший Записки, посвященные событиям цареубийства Павла I, касаясь юности императора, писал: «Петр III намеревался, для того, чтобы вступить в брак с графинею Воронцовой, развестись с Императрицей Екатериной и вследствие того заключить и мать, и сына в Шлиссельбург на всю жизнь. С этой целью был уже составлен манифест, и лишь накануне его обнародования и ареста Екатерины и ее сына начался переворот… До сих (записки составлены в первой четверти XIX века. – Н.Ш.) можно видеть в Шлиссельбурге помещение, для них подготовленное».
В последних числах июня 1762 года Петр III вызвал Екатерину в Ораниенбаум, но она предусмотрительно приехала туда без сына. Император «глубоко досадовал», поскольку вынужден был отложить осуществление своего плана по заточению их обоих. Он велел ее возвращать в Петергоф, который приказал окружить пикетами. Наконец, Петр все же решился сделать последний шаг и повелел своему дяде отправиться за Екатериной и привести ее, чтобы осуществить арест…
О том, что происходило далее, рассказано в книге А. Брикнера «История Екатерины Второй»: «27 июня в столице распространился слух о мнимом аресте Екатерины. Один из гвардейских солдат явился к посвященному в тайну заговора Пассеку и настаивал на необходимости принятия мер для спасения Императрицы. Другой офицер, узнав об этом, приказал арестовать Пассека и дал знать Императору. Между гвардейскими полками распространилось волнение. Настал час решительного удара. Как только Панин и Дашкова, через Орловых, узнали об аресте Пассека, то поспешили сообщить обо всем Екатерине и приняли все меры для немедленного приезда ее в столицу. Алексей Орлов ночью отправился в Петергоф…»
В письме Понятовскому о тех днях императрица Екатерина поведала: «План состоял в том, чтобы захватить Петра III в его комнате и арестовать, как некогда была арестована принцесса Анна (Леопольдовна. – Н.Ш.) и дети. Он уехал в Ораниенбаум. Тайна была в руках троих братьев Орловых… Умы гвардейцев были подготовлены, и под конец в тайну было посвящено от 30 до 40 офицеров и около 10 тысяч нижних чинов. Не нашлось ни одного предателя в течение трех недель, потому что было четыре отдельных партии, начальники которых созывались для проведения плана в исполнение, а главная тайна находилась в руках этих троих братьев. Панин хотел, чтобы провозгласили моего сына, но они ни за что на это не соглашались».
А.Г. Брикнер писал: «В минуту падения Петра III Екатерине не было иного выбора, как только взойти на престол или низойти в могилу, ибо известно, что она была обречена на жертву. Ее хотели заточить пожизненно в крепость, где она, вероятно, погибла бы вскоре, если бы не согласилась взойти на престол успеха».
Теперь ей предстояло вести корабль по имени Россия средь подводных рифов дворцовых интриг и заговоров, сквозь штормовой океан международной политики, разбивая накатывающиеся волны войн и утишая ураганы, вести осмотрительно, мудро, но твердо и решительно, ибо только твердость и решительность, сочетаемые с выдержкой и разумом, могли стать залогом успеха.
Суженого конем не объедешь!
В дни переворота произошло одно событие, которое в то время не показалось никому существенным, но которому суждено было сыграть величайшую роль не только в судьбах его главных участников, но и в истории России. Этим событием явилось знакомство императрицы Екатерины и Григория Потемкина.
О роли вахмистра Потемкина в подготовке переворота данных сохранилось немного. Знакомство с императрицей, как мы уже упоминали, состоялось именно во время переворота, поскольку из многих документов известно, что Екатерина II знала об участии в нем Потемкина и высоко оценила его роль. Так, в письме Станиславу Понятовскому она сообщала: «В Конной гвардии один офицер по имени Хитрово, 22 лет, и один унтер-офицер 17-ти по имени Потемкин всем руководили со сметливостью и расторопностью».
Неточно указан возраст Григория Александровича. Ему тогда шел двадцать третий год. Строки же письма свидетельствуют о том, что Хитрово и Потемкин были чуть ли не главными действующими лицами в лейб-гвардии Конном полку. Такое предположение подтверждают и награды, врученные участникам событий.
Так кто же он, Григорий Потемкин? И как оказался в строю Лейб-гвардии Конного полка в тот знаменательный день.
Известный государственный деятель М.М. Сперанский, вошедший в историю как составитель 45-томного Полного собрания законов Российской Империи и 15-томного Свода законов Российской Империи, однажды сказал: «За все восемнадцатое столетие в России было четыре гения: Меншиков, Потемкин, Суворов и Безбородко».
Заметим, что трое из названных были современниками и сподвижниками императрицы Екатерины Великой. Период ее правления, справедливо названный «золотым екатерининским веком», был на редкость богат талантливыми военными и государственными деятелями, замечательными учеными и искусными дипломатами.
В своей деятельности императрица опиралась, прежде всего, на природных русских, умело находя и выдвигая людей высоких достоинств. Вспомним встревоженный доклад прусского посланника Сольмса Фридриху II: «Все войны Екатерины II ведутся русским умом». Это означало, что минули времена, когда государственные учреждения и военное ведомство возглавляли иноземные наемники, о которых позднее, когда эти времена воротились, очень метко отозвался князь Петр Иванович Багратион: «Они всегда многим служат».
Оговоримся сразу, Екатерина выдвигала и призывала к государственной деятельности не только природных русских, но и представителей всех многочисленных национальностей, населявших великие просторы России и традиционно считавшихся россиянами. Но она, прусская принцесса, по рождению, но, наверное, самая в то время русская по взглядам, помыслам и по душе, предпочтение отдавала все же именно русской нации, заявляя, что «Бог дал русским особое свойство».
Русским умом в период правления Екатерины II велись не только войны, русским умом осуществлялись вся внутренняя и внешняя политика государства Российского, изрядно расшатанного в годы царствования ближайших преемников Петра I, как правило, опиравшихся на иноземцев. Благодаря привлечению к разносторонней государственной и военной деятельности наиболее способных выходцев из российской глубинки, Екатерине II удалось поднять на небывалую прежде высоту науку, литературу, скульптуру, живопись. Императрица не уставала повторять: «Крупные и решительные успехи достигаются только дружными усилиями всех, а, кто умнее, тому и книги в руки».
Григорию Александровичу Потемкину, происходившему из русской дворянской семьи, из российской глубинки, как раз и были «книги в руки». В далеком прошлом, когда русские умы владели Русью, его род был знаменит. Но в начале XVIII века все смешалось в стране, поднятой на дыбу Петром I. В Россию хлынули «на ловлю счастья и чинов» иноземцы, которые, по образному выражению В.О. Ключевского, «посыпались… точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались во все доходные места в управлении». И славная фамилия Потемкиных, подобно многим другим, оказалась в тени, на задворках, как и все русское.
Родился Григорий Александрович 13 сентября 1739 года в родовом селе Чижове Духовщинского уезда Смоленской губернии. Отец, поклонник всего русского, отдал его на учебу сельскому дьячку Семену Карцеву. Там и получил первоначальное образование будущий генерал-фельдмаршал. Александр Васильевич не следовал глупой моде и не приглашал для сына французских учителей, что спасло Григория, как заметил один из биографов, от «наполнения головы сведениями в духе наносной просветительской философии». Это оградило и от общения с неучами, невеждами и бандитами, из коих в то время состояла иноземная публика, подгрызавшая и подтачивавшая еще в недалеком допетровском прошлом здоровый организм России.
В книге русского историка А.Н. Фатеева «Потемкин-Таврический», изданной Русским Научно-исследовательским Объединением в Праге в 1945 году, приводится такой весьма характерный для того времени пример: «Французский посланник при Елизавете Лопиталь и кавалер его посольства Мессельер, оставивший записки, были поражены французами, встреченными в России в роли воспитателей юношества. Это были большей частью люди, хорошо известные парижской полиции. “Зараза для севера”, как он выражается. Беглецы, банкроты, развратники… Этими соотечественниками члены посольства так были удивлены и огорчены, что посол предупредил о том русскую полицию и предложил, по расследовании, выслать их морем». Не попал на обучение к подобным жуликам Потемкин и позже, когда его отвезли в Москву к двоюродному брату отца Григорию Матвеевичу Кисловскому для продолжения образования. Кисловский был в ту пору президентом Камер-коллегии. К нему же после смерти мужа перебралась с дочерьми и Дарья Васильевна.
Сначала Григория вместе с сыном Кисловского Сергеем учили приходящие учителя, подобранные Григорием Матвеевичем со всею тщательностью. Позднее пришлось все-таки выбрать учебное заведение из числа открытых иноземцами. Но и тут Кисловский сумел найти пансион, директором которого состоял некий Литке, отличавшийся религиозностью и честностью. Впрочем, по отзывам современников, семья дяди была столь далека от иноземного влияния и почитания всего заграничного, что тот нисколько не опасался «денационализации» детей.
После окончания пансиона Григорий Александрович стал воспитанником Московского университета. На решение поступить в это гражданское учебное заведение повлияла обстановка, царившая в доме Кисловских. Там редко бывали военные. Значительно чаще можно было видеть общественных деятелей, представителей духовенства. Однако поступление в университет не закрывало молодому человеку путь в армию. Воспитанник получал лишь отсрочку от службы до окончан