Нельзя не заметить ревностного отношения императрицы к исполнению обрядов православной веры. Она прямо говорит о невозможности встреч в дни покаяния и молитвы первой недели Великого поста.
Следующее письмо вообще не нуждается в комментариях, ибо говорит о сокровенных чувствах государыни к Потемкину: «Голубчик мой, Гришенька мой дорогой, хотя ты вышел рано, но я хуже всех ночей не спала и даже до того я чувствовала волнение крови, что хотела послать по утру по лекаря пустить кровь, но к утру заснула и спокойнее. Не спроси, кто в мыслях: знай одиножды, что ты навсегда. Я говорю навсегда, но со време[ем] захочешь ли, чтоб всегда осталось и не вычернишь ли сам. Велика моя к тебе ласка меня же стращает. Ну, добро, найду средство, буду для тебя огненная, как ты изволишь говорить, но от тебя же стараться буду закрыть. А чувствовать запретить не можешь. Сего утра по Вашему желанию подпишу заготовленное исполнение-обещанье вчерашнее. Попроси Стрекалова, чтоб ты мог меня благодарить без людей, и тогда тебя пущу в Алмазный, а без того, где скрыть обоюдное в сем случае чувство от любопытных зрителей. Прощай, голубчик».
Императрица назначала встречу в Алмазной зале, где хранились дворцовые драгоценности, чтобы он мог выразить благодарность за назначение его генерал-адъютантов императрицы.
И вот, наконец, сообщение об объяснении с Алексеем Орловым, который ревностно следил за развитием отношения с Потемкиным, безусловно, переживая разрыв императрицы с братом его Григорием.
Екатерина писала Потемкину: «Часто забывая тебе сказать, что надобно и чего сбиралась говорить, ибо как увижу, ты весь смысл занимаешь, и для того пишу. Ал[ексей] Гр[игорьевич] у меня спрашивал сегодня, смеючись, сие: “Да или нет?” На что я ответствовала: “Об чем?” На что он сказал: “По материи любви”.
Мой ответ был: “Я солгать не умею”. Он паки вопрошал: “Да или нет?” Я сказала: “Да!” Чего выслушав, расхохотался и молвил: “А видитеся в мыленке?” Я спросила: “Почему он сие думает?”
“Потому, дескать, что дни с четыре в окошке огонь виден был позже обыкновенного. – Потом прибавил: – Видно было и вчерась, что условленность отнюдь не казать в людях согласия меж вами, и сие весьма хорошо”.
Молвь П[анину], чтоб через третии руки уговорил ехать В[асильчикова] к водам. Мне от него душно, а у него грудь часто болит. А там куда-нибудь можно определить, где дела мало, посланником. Скучен и душен».
По мнению В.С. Лопатина, поручение относительно Васильчикова могло быть дано Потемкину только после пожалования ему чина генерал-адъютанта.
Далее, во многих письмах после 1 марта 1774 года содержатся уверения в любви. Судя по последующей переписке, Потемкин не был лишен чувства ревности и иногда высказывал сомнения в том, что действительно любим Екатериной.
Она все еще скрывает от двора свои отношения с ним, хотя понимает, что шила в мешке не утаишь. И все же, как сама говорит, хочется немного пофинтарничать, то есть поиграть в прятки.
«Миленький, какой ты вздор говорил вчерась. Я и сегодня еще смеюсь твоим речам. Какие счас[т] ливые часы я с тобою провожу. Часа с четыре вместе проводим, а скуки на уме нет, и всегда расстаюсь чрез силы и нехотя. Голубчик мой дорогой, я Вас чрезвычайно люблю, и хорош, и умен, и весел, и забавен; и до всего света нужды нету, когда с тобою сижу. Я отроду так счастлива не была, как с тобою. Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце мое необыкновенно пробалт[ыв] ает страсть. Знатно, что полно налито и оттого проливается. Я к тебе не писала давича для того, что поздно встала, да и сам будешь на дневанье.
Прощай, брат, веди себя при людях умненько и так, чтоб прямо никто сказать не мог, чего у нас на уме, чего нету. Это мне ужасно как весело немножко пофинтарничать».
«Жена да убоится мужа…»
Вячеслав Сергеевич Лопатин, тщательно проанализировавший письма того периода, подсчитал, что Екатерина в 28-ми записочках называет Потемкина «мужем» и «супругом» 30 раз, а себя именует женой 4 раза…
Венчание императрицы с Потемкиным произошло 8 июня 1774 года в праздник Святой Троицы. В.С. Лопатин так описал это событие: «Стояла светлая белая ночь, когда шлюпка отвалила от Летнего дворца на Фонтанке, затем вошла в Неву, пересекла ее и двинулась по Большой Невке. Там, в отдаленной, глухой части города возвышался Храм Святого Сампсония Странноприимца, основанный по повелению Петра Первого в честь Полтавской победы… Храм сохранился до наших дней. Чуть более 500 шагов отделяют его от берега Большой Невки. В соборе перед красным иконостасом… духовник Императрицы Иван Панфилов и обвенчал ее с Григорием Александровичем Потемкиным. Свидетелями были: камер-юнгфера Марья Саввишна Перекусихина, камергер Евграф Александрович Чертков и адъютант Потемкина, его родной племянник Александр Николаевич Самойлов, поручик лейб-гвардии Семеновского полка».
Поскольку, во имя сохранения тайны, лишних людей привлечь было нельзя, за дьячка во время венчания был Самойлов. Впоследствии он вспоминал, что, когда произнес фразу «жена да убоится мужа», священник вздрогнул – женой-то становилась государыня. Но Екатерина сделала мягкий жест, мол, все правильно.
Здесь к месту добавить, что Платон Зубов, последний генерал-адъютант императрицы, на старости лет, находясь в ссылке в своем имении, признался управляющему Братковскому, что, как не пытался, так и не сумел подорвать авторитет Потемкина в глазах Екатерины.
– Императрица, – говорил он с досадою, – всегда шла навстречу желаниям Потемкина и просто боялась его, будто строгого и взыскательного супруга.
Каковы же доказательства венчания Потемкина и Екатерины II? Как выясняется, доказательств того, что императрица и Григорий Александрович были законными супругами, вполне достаточно. Еще при жизни государыни и светлейшего князя об этом, хоть и с осторожностью, говорили даже иностранные дипломаты. К примеру, французский посланник в России граф Людовик-Филипп де Сегюр в «Записках графа Сегюра о пребывании в России в царствование Екатерины II. (1785–1789)» 10 декабря 1787 года доносил в Париж, что ему открыта «великая тайна, известная только четырем лицам в России». Этой тайной было бракосочетание Екатерины Великой и Потемкина, и Сегюр обещал: «Если мне удастся вполне увериться, я оповещу короля при первой же возможности».
Конечно, и многие русские вельможи догадывались о том, что Потемкин вовсе не какой-то любовник или фаворит, что связывает его с государыней неизмеримо большее, но говорить об этом открыто было не принято, к тому же многим болтунам более нравились всякого рода сплетни. Умные же и достойные люди никогда не пускаются в пустые пересуды, ибо всякого рода разглагольствования не почитают приличными. Закулисные пересуды и муссирования слухов никому не делают чести. Это верный признак холопства. Известна прибаутка: холоп дулся на барина две недели, а барин и не знал о том.
Множились сплетни о фаворитизме императрицы, множились сплетни и о Потемкине. Настала, наконец, пора разобраться, что же было на самом деле. Вовсе не ради преумножения сплетен, а в значительной степени ради их прекращения путем установления правды. В XIX веке создались условия для изучения документов. В сопроводительной статье к фундаментальному изданию «Екатерина II и Потемкин. Личная переписка (1768–1991)». Вячеслав Сергеевич Лопатин, подготовивший к печати эту уникальную книгу, пишет: «По долгу службы Дмитрий Николаевич Блудов (один из самых способных министров николаевского царствования) имел доступ к секретнейшим архивам империи. Именно ему, занимавшему посты министра юстиции, а затем министра внутренних дел, Император Николай I поручил разобрать бумаги Екатерины II, среди которых находились и ее «Записки», и многочисленные письма к Потемкину. Некоторые из этих документов, лично просмотренные Николаем I, были помещены в секретном шкафу Императорского кабинета в Аничковом дворце в Петербурге и были извлечены лишь в 1898 году, в царствование его правнука, при подготовке академического собрания сочинений Великой Императрицы».
Осенью 1863 года о том своем исследовании Блудов поведал основателю и бессменному в течение почти полувека издателю журнала «Русский архив» Петру Ивановичу Бартеневу. Блудов рассказывал Бартеневу очень много интересного, а однажды коснулся темы взаимоотношений императрицы и Потемкина. Бартенев вспоминал: «Граф очень много знал такого, о чем нигде нельзя было прочитать, а на людях даже заикнуться… В один из вечеров, когда я уже начал утомляться слушанием, вдруг старик-граф как бы мимоходом сказал, что Екатерина II была замужем за Потемкиным. Я изумился, точно как читающий диккенсова Копперфильда изумляется, узнав в конце книги, что у тетушки Бетси был муж. Признаюсь, мне подумалось, уж не стал ли бредить престарелый Председатель Государственного Совета (это был последний год его жизни). Однако я, разумеется, начал допытываться, откуда он про это знает, и граф сообщил мне, что М.С. Воронцов, приезжавший в Петербург по кончине своей тещи, племянницы Потемкина А.В. Браницкой (умерла в 1839 году), сказывал ему, что она сообщила ему эту тайну и передала даже самую запись об этом браке».
Далее Блудов поведал, что он побывал в 1869 году в Одессе по приглашению князя Воронцова, который готовил издание своего архива. Дмитрий Николаевич поведал следующее: «На первых же порах знакомства князь сообщил мне, что у матушки его, тогда еще здравствующей княгини Елисаветы Ксаверьевны, хранится список записи браке Императрицы Екатерины Второй с ее дедом-дядею, Светлейшим Князем Потемкиным. Позднее в другую одесскую мою поездку, граф Александр Григорьевич Строганов сказывал мне, что эта запись хранилась с особой шкатулке, которую княгиня Воронцова поручила ему бросить в море, когда он ездил из Одессы в Крым».
В.С. Лопатин пишет: «Знаменитая красавица, в которую был влюблен молодой Пушкин, сберегла тайну. Бартенев продолжал поиски. В рукописи “Записок” князя Ф.Н. Голицына (образованнейшего аристократа, воспитателем которого был последний фаворит Императрицы Елизаветы Петровны И.И. Шувалов) ему попалось поразительное свидетельство: “Один из моих знакомых, – вспоминал князь Голицын, – бывший при Павле I в делах и большой доверенности, уверял меня, что Императрица Екатерина, вследствие упорственного желания Князя Потемкина и ее к нему страстной привязанности, с ним венчалась у Самсония, что на Выборгской стороне. Она изволила туда приехать поздно вечером, где уже духовник ее (Иван Панфилов. –