Николай Александрович Саблуков, долгое время находившийся в числе приближенных к императору людей, отметил: «Несмотря на всю причудливость и не современность подобного вызова, большинство европейских монархов отдали полную справедливость высокогуманным побуждениям, руководившим Русским Государем, сделавшим столь серьезное предложение с полною искренностью и чистосердечием». Добавим: с тем чистосердечием, с которым император Павел Петрович всегда относился к людям.
Император Павел Первый вступил на престол с твердым намерением восстановить такую силу самодержавной власти, которую она имела в доромановский период – особенно в эпоху Иоанна Грозного. Ему были чужды либерализм и философские идеи вольтерьянцев и французских моралистов, которые привели к полному краху французскую монархию. В словоблудиях о конституционных устройствах он видел оправдание беззакония и беспорядков. Еще до воцарения он писал: «Я желаю, лучше быть ненавидим за правое дело, чем любим за дело неправое».
И с первых дней своего царствования он повел непримиримую борьбу за справедливость, за равенство всех перед законом независимо от чинов и званий. Государь был строг, но справедлив, стремился облегчить тяготы, лежавшие на народе. Ценил правду и ненавидел ложь. При своем вспыльчивом характере он уважал людей, которые бесстрашно противились его гневу, чтобы защитить невинного, но презирал раболепствующих и трусливых. Многие отмечали его джентльменские качества, умение обращаться по достоинству с достойными людьми, даже если они не принадлежали к аристократии.
А.И. Тургенев отметил в своих воспоминаниях: «Первый любимец, первый сановник, знаменитый вельможа и последний, ничтожный раб, житель отдаленной от столицы стороны – равно страшились правосудия… Правосудие и бескорыстие ступили через порог храмины, где творили суд и расправу верноподданных».
Особой любовью и заботой государя пользовались люди труда. Сам государь император писал: «Крестьянство содержит собою все прочие части своими трудами, следственно особого уважения достойно и утверждения состояния, не подверженного нынешним переменам его. Надлежит уважать состояние приписных к заводам крестьян, их судьбу переменить и разрешить. Не меньше уважения заслуживают государственные крестьяне, однодворцы, черносошные и пахотные, которых свято, по их назначениям, оставлять, облегчая их службу».
Именно государь император Павел Петрович первым из русских самодержцев нанес удар по крепостничеству (рабству на западный манер), введенному на Руси Петром I. Своим Указом от 10 февраля 1797 года государь запретил продажу дворовых людей и крестьян без земли, а в День своей Коронации издал указ, запрещающий использовать крестьян на работах по праздникам. Именно он дал самоуправление казенным крестьянам, распорядился о выделении им по 10 десятин земли и прощении 7 миллионов рублей недоимок. Разорительную для крестьян хлебную повинность он заменил денежной, что в ту пору и по тем ценам для крестьян было очень выгодно. Историки отметили, что за несколько месяцев начала царствования Павла Первого крестьяне получили больше льгот, чем за многие другие царствования, начиная с учредителя рабства Петра I и вплоть до царя-освободителя Александра II.
Настоятель Новой Коренной пустыни епископ Серафим писал: «Кратковременное царствование Павла Первого принесло большое облегчение Русской Церкви и… было поистине благословенным. Церковь, ставшая было захудалым придатком к государственным учреждениям, получила известное признание и некоторую самостоятельность. Ей были возвращены частично права и привилегии, что особенно сказалось на монастырях».
Павел Петрович планировал восстановление Патриаршества, упраздненного Петром I, но не успел осуществить этот план. Отстаивая идеи русского православного самодержавия, основанные святым благоверным князем Андреем Боголюбским и блистательно теоретически обоснованные и проверенные на практике Иоанном IV Грозным, Павел развивал идею твердой власти, стремясь всеми силами оградить ее, как и всю жизнь державы, от разлагающего влияния Запада. С этой целью он запретил ввоз иностранных книг, призывающих к безнравственности, лжи, неповиновению, к свободе от совести, к разврату, к разрушению национальных традиций и устоев. Именно при государе императоре Павле Петровиче русский язык стал возвращаться в светские салоны, офранцузившиеся до неприличия.
Историк Н. Былов в книге «По поводу Павловского гобелена» отметил, что, если с исторической и научной стороны подойти к оценке деятельности Государя Императора Павла Первого, то “получится необыкновенно стройная, законченная и внутренне цельная система. Одно вытекает из другого, одно дополняется другим, и все вместе поражает глубиной и размахом”.
Одним словом, Павел Первый произвел решительную контрреволюцию революции Петра I. Русь сделала важный шаг к возвращению устоев державы Рюриковичей, к эпохе Иоанна Грозного, оболганной сверх меры, но на самом деле наиболее славной и значимой для строительства Дома Пресвятой Богородицы, начатого еще Андреем Боголюбским.
Вот главные причины того, за что ненавидели государя императора «надменные потомки» прославленных подлостью убийц Андрея Боголюбского и отравителей Иоанна Грозного. Враги Русской Державы, как бы она ни называлась: Владимирское или Московское княжество, Государство Московское или Российская Империя, СССР, или Российская Федерация, всегда люто ненавидели и будут ненавидеть тех государей, которые укрепляют державу, которые проявляют подлинную заботу о трудовом народе и ограничивают алчные аппетиты эксплуататорского слоя.
Клевета предваряла убийство
Мыслитель русского зарубежья Борис Башилов в книге «История русского масонства» писал: «Врагами Императора Павла распускались слухи о том, что он сошел с ума. Всякий поступок Государя дополнялся такими подробностями, ретушировался так, чтобы представить его полусумасшедшим. Кто из слушателей за пределами дворца мог знать, как происходило дело в действительности?! Известно, что добрая слава на печи лежит, а худая на тараканьих ножках по свету бежит. Побежала дурная слава на тараканьих ножках и про “ненормальные выходки” Императора Павла. А истина всегда отстает от клеветы и легенды».
Добропорядочные современники отмечали, что возле императора оказалось немало «злонамеренных людей, которые пользовались его раздражительностью, а в последнее время даже возбуждали ее».
Императора Павла «систематически и намеренно толкали на поступки, которые служили поводом для систематической и намеренной клеветы на него». И. Дмитриев в книге «Взгляд на мою жизнь» писал, что коварные царедворцы строили «ковы друг против друга, выслуживались тайными доносами и возбуждали недоверчивость в Государе, по природе добром, щедром, но вспыльчивом». От того происходило скоропостижное падение чиновных особ».
Объясняя действия злодеев, Борис Башилов с сарказмом отмечал: «Не могли же заговорщики мотивировать свое намерение убить Императора Павла тем, что он хотел быть народным царем, а не дворянским, что дворяне хотели восстановить жалованную грамоту дворянству и отнять льготы, данные Павлом Первым крестьянству. У заговорщиков, как всегда в таких случаях, оставался только путь клеветы, провокации и самых безнравственных интриг. Другого пути устранить Павла Петровича не было, и враги Государя пошли по этому единственному преступному пути».
В. Иванов в книге «Русская интеллигенция и масонство. От Петра Первого до наших дней» писал: «Панин, Пален, Беннигсен, Николай Зубов и другие непосредственные убийцы Павла Первого, а также идейно связанные с ними Воронцовы, Кочубей, Новосильцевы – вот от кого шла клевета о том, что Павел Первый ненормален и что во благо государства и народа необходимо устранить его с престола. Масонская камарилья пустила эту чудовищную клевету у себя дома и за границей, чтобы оправдать свое гнусное злодейство… Безусловно, Павел имел вспыльчивый и раздражительный характер, допускал резкости в припадке гнева, но он никогда не был ни деспотом, ни тираном, как его изображали масоны».
И никто и никогда не указывал на причины вспыльчивости Государя. Между тем в этом как раз сами масоны и виноваты. Они пытались отравить Павла Петровича еще в 1783 году, когда он отказался вступить в ложу, но великий князь, благодаря своему крепкому здоровью, выжил. Вспыльчивость и раздражительность были последствиями действия яда, подозрительность – последствием самого факта покушения.
Фон дер Пален впоследствии вспоминал: «Мы назначили исполнение наших планов на конец марта, но непредвиденные обстоятельства ускорили срок: многие офицеры гвардии были предупреждены о наших замыслах, многие их угадали. 7 марта я вошел в кабинет Павла в семь часов утра, чтобы подать ему, по обыкновению, рапорт о состоянии столицы. Я застаю его озабоченным, серьезным; он запирает дверь и молча смотрит на меня в упор минуты две, и говорит, наконец: “Господин фон-Пален! Вы были здесь в 1762 году?” “Да, Ваше Величество”. “Вы участвовали в заговоре, лишившим Императора Петра Третьего престола и жизни?” “Ваше Величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом, я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в конном полку. Я ехал на лошади со своим полком, не подозревая, что происходит. Но почему, Ваше Величество, задаете Вы мне подобный вопрос?” “Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год”. Я затрепетал при этих словах. Но тотчас же оправился и отвечал: “Да, Ваше Величество, хотят! Я это знаю и участвую в заговоре”. “Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне такое говорите?” “Сущую правду, Ваше Величество, я участвую в нем и должен сделать вид, что участвую ввиду моей должности, ибо как мог бы я узнать, что намерены они делать, если не притворюсь, что хочу способствовать их планам? Но не беспокойтесь. Вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему Петру Третьему. Он был иностранец, а Вы – Русский; он ненавидел Русских, призирал их и удалял от себя; а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже ожесточил против себя гвардию, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; в его годы не было никакой полиции в Петербурге, а нынче она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни слова помимо моего ведома. Каковы бы ни были намерения Императрицы (Марии Федоровны. –