Ну и, конечно, совершенным для нас откровением стали строки о том, что Павловичи, то есть дети Императора Павла Первого и императрицы Марии Федоровны, законные наследники престола, были в курсе всех обстоятельств, связанных с Симеоном, но считали за благо “не разглашать”, что на протяжении почти четверти века Империей правил Лжеалександр I. Видимо, на то были причины».
И еще один важный факт сообщается в книге.
«Федора Кузьмича похоронили в Томском Алексеевском мужском монастыре и через некоторое время над его могилой воздвигли часовню. В строительстве часовни активное участие принимал член Государственного Совета, действительный тайный советник М.Н. Галкин-Врасский. Не без его, надо полагать, ведома в часовне появилась мраморная доска с надписью:
“Здесь погребено тело Великого Благословенного старца Федора Кузьмича, скончавшегося 20 января 1864 года”».
Историки, не признававшие легенду об уходе в старчество императора, а тем более наверняка не признавшие открытия Гриневича, тем не менее так и не смогли ответить на вопрос, каким образом сибирский старец Федор Кузьмич мог знать графа Дмитрия Ерофеевича Остен-Сакена, который жил в своем имении Прилуки Киевской губернии. А ведь он знал графа настолько хорошо, что даже послал к нему свою воспитанницу Александру Никифоровну. Граф принял ее как родную и сделал для нее все, о чем просил старец.
Оказывается, Д.Е. Остен-Сакен был женат на дочери генерал-майора И.М. Ушакова. К роду этих Ушаковых принадлежала и Софья Степановна Чарторыжская – мать Симеона Великого. Удивительно и то, что шкатулка с письмами от старца была украдена из дома Остен-Сакена во время его отъезда. Обычно в том или ином роду детей называют традиционными именами – так вот в роду Ушаковых преобладали и Федоры, и Кузьмичи, и был даже среди них один Федор Кузьмич.
Мы уже говорили о том, что отношения между Благословенным и Елизаветой Алексеевной в двадцатые годы значительно улучшились. И вдруг Елизавета Алексеевна написала своей матери маркграфине Баденской такое письмо: «Где убежище в этой жизни? Когда вы думаете, что все устроили к лучшему и можете вкусить этого лучшего, является новое неожиданное испытание, которое отнимает от вас возможность наслаждаться окружающим».
Очень подозрительно и то, что император Николай Павлович сжег многие документы, касающиеся державного брата и дневник своей матери Марии Федоровны. Что он скрывал? «Когда Афанасьевичи молчат, Павловичи не разглашают?»
Что касается книги «Император Александр Первый и старец Феодор Кузьмич», репринтное издание которой выпустило издательство «Современник» в 1991 году, то некто Г. Василич (скорее всего псевдоним), издавший ее до революции, по крайней мере четырьмя изданиями, из кожи лез вон, чтобы доказать нетождественность императора и старца. Мало того, он оклеветал архимандрита Фотия, без всяких оснований объявив его чуть не умалишенным. Фанатичную ненависть Г. Василича вызвало то, что после встречи с архимандритом Фотием император нанес удар по тайным обществам и прочим темным силам, разрушающим Самодержавие.
Идеологи О.Р.И. не могли допустить показа духовного очищения и обновления государя, со временем отбросившего либеральные идеи и обратившегося к основам русского государственного строительства – к самодержавию. В каждом русском заложена монархическая жилка. Заложена она была и в том, кого мы знаем под именем Александра Первого, немало испытавшем в своей жизни горя и боли. Его любимые дочери ушли из жизни в раннем возрасте, ему не дал Бог наследника, которому бы мог он передать престол. Но дал Прозрение и направил на Путь к Истине. И не мог уйти русский император в мир иной с нераскаянными грехами. Только подвижническая жизнь могла очистить его душу. И почему-то никто из светских биографов не пожелал обратить внимания на духовные источники, на то, что прорицал Вещий Авель: «Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет на очех Божиих».
По-другому и не мог окончить свой земной путь русский император.
И вот, что значилось в тайнописях Федора Кузьмича, расшифрованных Г.С. Гриневичем: «…Мое зло двойное: Император Александр – я, Симеон Великий. Я тьмы приверженец, суть злодей. Имя Первый – отсеку. Тайно наделю властью и силой Симеона – дурную главную ветвь».
«По небесному я – прах земли, по земному я – выше тебя!»
Теперь несколько слов о судьбе Елизаветы Алексеевны.
Роберт Тальсон писал: «Валдайский острог. 1838 год. Следователь допрашивает только что привезенную женщину, которую полиция сочла подозрительной. На ней оборванная одежда, но женщина совсем не походит на нищенку. Документов при ней не нашли. Прохожий сказал, что ее зовут Вера.
– Кто ты? – спрашивает следователь…
– Если судить по небесному, то я – прах земли, а если по земному, то я – выше тебя!
Больше ни на один вопрос женщина не ответила. Последующие двадцать три года она прожила, приняв обед молчания. Ее последние слова, записанные в тюремной книге, остались неразгаданными. Была ли сибирская нищенка Вера Александрова великой княжной Елизаветой Алексеевной, женой Александра Первого?»
Удивительно то, что и старец Федор Кузьмич и Вера Молчальница заявили о себе хоть и в разных краях, но примерно в одно и то же время. Но ведь с ноября 1825 года прошло более десяти лет. Как тут не вспомнить о мечтах Благословенного посетить святые места, о чем он не раз говорил в последние годы царствования?!
И вот появляются совершенно удивительные личности, появляются совершено из неоткуда. И Он, и Она великолепно воспитаны, и Он, и Она не могут скрыть при всем желании свою принадлежность к высшему свету.
Известен и еще один загадочный факт.
В биографической заметке так говорится о кончине Веры Молчальницы. Сохранилось предание, что в 1848 году молчальницу навестил Император Николай I, несколько часов проговоривший с ней за закрытыми дверями, причем на его слова монахиня отвечала письменно, и ее ответы заняли несколько листов бумаги. Уходя, осторожный или галантный император вежливо поцеловал руку монахине и сжег ее записи в пламени лампады. В числе других посетителей Веры были митрополит Новгородский, Санкт-Петербургский, Эстляндский и Финляндский Григорий (Постников), граф и писатель Михаил Толстой.
В Страстную субботу (22 апреля) она исповедовалась (подала священнику письменный текст исповеди), а когда он после прочтения вернул ей его, то Вера встала на колени и перевернула лист – там было написано: «Батюшка, помолитесь Господу о поминовении души моей. Конец мой близок и дни изочтены суть». На Светлой неделе 27 апреля она, как обычно, поднялась на монастырскую башню, смотрела на Новгород и молилась, позже пошла к северным вратам монастыря и от них смотрела на Хутынский монастырь. Подобрав несколько прутиков, Вера пошла к южной стороне соборного храма Владимирской иконы Божьей Матери, положила прутики на землю и, сделав три земных поклона, указала на них рукой, определив этим место своего погребения. Как указывают приверженцы легенды, это место располагалось рядом с могилой игуменьи Александры Шубиной, которая в мае 1793 года была крестной матерью императрицы при ее переходе в православие.
Николай I «был идеальным мужем и отцом»
«Дитя равняется с Царями»
25 июня 1796 года Екатерина Великая в письме к одному из своих адресатов с нескрываемым восторгом сообщила: «Сегодня в три часа утра мамаша (Великая Княгиня Мария Федоровна. – Н.Ш.) родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас, и кричит он удивительно; длиною он – аршин без двух вершков, а руки немного меньше моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого витязя. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом».
Так появился на свет будущий государь император Николай Павлович, сын Наследника Российского Престола цесаревича Павла Петровича, которому осенью того же 1796 года суждено было стать Самодержцем Российским.
Великий Князь Николай начал удивлять и родителей, и державную свою бабушку, и нянек уже с первых дней своей жизни. Рос он, как утверждают современники, не по дням, а по часам, словно покровительствовал ему сам Николай Чудотворец. В письме, направленном тому же адресату менее чем через две недели спустя после первого, государыня писала, дивясь и радуясь: «Витязь Николай уже три дня кушает кашку, потому что беспрестанно хочет есть. Я полагаю, что никогда осьмидневный ребенок не пользовался таким угощением; это неслыханное дело. У нянек просто руки опускаются от удивления; если так будет продолжаться, придется по прошествии шести недель отнять его от груди. Он смотрит на всех во все глаза, голову держит прямо и поворачивает не хуже моего».
Гавриил Романович Державин отозвался стихами на крещение великого князя Николая Павловича:
Блаженная Россия!
Среди твоих чудес
От высоты святыя
Еще залог Небес
Прими и веселися,
Сугубым блеском осветися!
Се ныне Дух Господен
На отрока сошел;
И, как заря, расцвел
Он в пеленах лучами:
Дитя равняется с Царями.
Родителям – по крови,
По сану – исполин,
По благости, любови,
Полсвета властелин.
Он будет, будет славен,
Душой Екатерине равен!
Радости императрицы не было предела. 6 июля 1796 года она подготовила Манифест о рождении великого князя Николая Павловича, который был напечатан в Петербурге при Сенате 9 июля 1796 года. В нем значилось:
«Божиею Милостию
Мы, Екатерина Вторая,
Императрица и Самодержица Всероссийская,
и прочая, и прочая, и прочая,
Объявляем всем верным нашим подданным:
В 25-й день июня Наша любезная невестка Великая Княгиня разрешилась от бремени рождением Нам внука, а Их Императорским Высочествам сына, нареченного Николаем.