«Ты первый из нас в сем отдаленном крае! – писал сыну император. – Какая даль!.. Но какое и тебе на всю жизнь удовольствие, что там был, где еще никто из Русских Царей не бывал…»
А Василий Андреевич Жуковский вспоминал: «Мы летим, и я едва успеваю ловить те предметы, которые мелькают, как тени мимо глаз моих».
Остановок было много, много интересных встреч, которые давали великому князю представление о России. Жуковский вспоминал, что вставали каждый день в половине шестого утра, а ложились за полночь. Великий князь успевал вести путевой журнал и писать письма родителям. Жуковский с восхищением рассказывал императрице Александре Федоровне: «Великий Князь постоянно пишет к Вашему Величеству, и Вы получаете от него обо всем самые свежие известия. Завидую ему в этой способности владеть пером во всякое время, с незапутанными мыслями, после величайшей усталости… Могу всем сердцем радоваться живым полетам нашего возмужавшего орла и, следуя за ним глазами и думой в высоту, кричать ему с земли: смелее, вперед по твоему небу! И дай Бог силы его молодым крыльям! Дай Бог любопытства и зоркости глазам его: то небо, по которому он теперь мчится прекрасно, широко и светло: это – наша родная Россия!»
Василий Андреевич Жуковский всегда питал добрые чувства к Александру. На его рождение он написал:
Лета пойдут; подвижник молодой
Откинувши младенчества забавы,
Он полетит в путь опыта и славы…
Да встретит он обильный честью век,
Да славного участник славный будет,
Да на чреде высокой не забудет
Святейшего из званий – человек!..
Но в путешествии Жуковский соблюдал указанные государем строгости и ограничения – никаких балов, никаких торжественных приемов, никаких увеселений.
Распорядок дня был достаточно суровым: «Встав в пять часов, ехать в шесть утра. Не останавливаться для обеда, ни завтрака на дороге до ночлега, буде на пути есть предмет любопытный, то останавливаться для осмотра».
Ну а непосредственно цесаревичу император дал такую инструкцию:
«По приезде на место посетить в губернских городах собор, или даже в уездах те места, где хранятся предметы особого богомолья. Засим по приезде на квартиру обедать, призывая к столу только губернаторов. Вечер посвятить записыванию в журнал всего виденного в течение дня и ложиться пораньше спать».
И далее такое требование: «Первая обязанность твоя будет все видеть с той непременной целью, чтобы подробно ознакомиться с государством, над которым рано или поздно тебе определено царствовать. Поэтому внимание твое должно равно обращаться на все. Не показывая предпочтения к которому либо одному предмету, ибо все полезное равно тебе должно быть важным; но при том и обыкновенное тебе знать нужно, дабы получить понятие о настоящем положении вещей…
‹…› Нет сомнения, что везде тебя с искренней радостью принимать будут, ты внутри России увидишь и научишься ценить наш почтенный, добрый русский народ и русскую привязанность, но не ослепись этим приемом и не почти сие за заслуженное тобой, тебя примут везде как свою надежду, Бог милосердный поможет ее оправдать, ежели постоянно перед глазами иметь будешь, то твои мысли и чувства одну ее постоянным предметом иметь будут».
Но во время пребывания в Туле он отпросился повидать родственников, живших в одном из уездных городков. Отставание всего на несколько дней имело чрезвычайные последствия.
Путь в Смоленск пролегал через уже упомянутое нами село Кимборово, достиг которого великий князь Александр Николаевич со свитою теплым июльским вечером. Было решено заночевать у хлебосольного помещика Каретникова, чтобы в губернском городе появиться утром следующего дня. Поскольку не было рядом сурового наставника Жуковского, все строгости тут же забылись, и в Смоленск наследник престола отправился уже в сопровождении красавицы Елены Каретниковой, увлеченный ею явно не без взаимности. В те жаркие дни середины лета 1837 года ярко вспыхнул огонь взаимной страсти, помешать которой был не в силах никто. Не осталось и следа от тех петербургских романов, против которых был настроен царственный батюшка Николай Павлович. Лечение путешествием оказалось весьма кстати как для наследника престола, так и для России. Помазанник Божий – Николай Павлович знал, что делал, отправляя сына в это путешествие. Он посылал его в какой-то мере и для лечения от уже прогнивших и лживых столичных великосветских салонов.
И вот словно бы Провидением дарована была яркая любовь, которая заставила забыть все былое. Елена Каретникова была первой смоленской красавицей, причем, кроме прекрасных внешних, имела и другие достоинства: она получила хорошее образование и воспитание.
Роман продолжался всего несколько дней, а затем в Смоленск прибыл Жуковский, и последовала разлука – путешествие продолжалось. Лишь 12 декабря великий князь переступил порог Зимнего дворца. Жуковский впоследствии писал, что путешествие можно сравнить с чтением книги, имя которой – Россия. Но ведь и венчанием с Россией он назвал это путешествие неспроста.
Отгорело лето, отпылала золотая осень, отпуржила зима, и вдруг по весне Елена Каретникова неожиданно была выдана замуж за Михаила Пржевальского. Ларчик открывался просто. Выяснилось, что она ждала ребенка, и как-то надо было прикрыть грех. Кто отец ребенка? Документы об этом молчат, зато свидетельствуют они о других удивительных фактах. Едва Елена Алексеевна Каретникова была обвенчана с Михаилом Кузьмичом Пржевальским, как у нее родился сын, которого назвали Николаем. Случилось это 31 марта 1838 года. Так появился на свет Николай Михайлович Пржевальский, в будущем знаменитый ученый, что достаточно хорошо известно, и генерал-майор русской разведки, что известно в меньшей степени.
Когда маленькому Николаю исполнилось пять лет, произошло событие удивительное. Михаил Кузьмич Пржевальский согласно Своду Законов Российской империи, подал прошение в Смоленскую Духовную консисторию на получение свидетельства о рождении. А через некоторое время было выдано свидетельство. Да какое!
Вот оно. Судите сами:
«СВИДЕТЕЛЬСТВО
По Указу Его Императорского Величества из Смоленской Духовной Консистории.
Дано сие за надлежащим подписанием с приложением казенной печати штабс-капитану Михаилу Кузьмичу Пржевальскому во следствие его прошения и на основании состоявшейся в Консистории резолюции для представления при определении сына Николая в какое-либо казенное учебное заведение в том, что рождение и крещение Николая по метрическим книгам Смоленского уезда села Лабкова записано следующею статьею 1839 года апреля 1-го числа Смоленского уезда сельца Кимборова отставной штабс-капитан Михаил Кузьмич и законная его жена Елена Алексеевна Пржевальские, оба православного вероисповедования, у них родился сын Николай, молитвами имя нарек и крещение совершил 3-го числа села Лабкова Священник Иван Афанасьевич Праников с причтом, а при крещении его восприемниками были Смоленского уезда сельца Кимборова коллежский асессор кавалер Алексей Степанов Каретников и Черноморского казачьего полка генерал-майора и кавалера Николая Степанова Завадовского жена Елисавета Алексеевна Завадовская.
Города Смоленска сентября 18 дня 1843 года» (ЦГИА, ф. 1343, оп. 27, д. 6459, л. 6.)».
Не случайно дата рождения установлена Указом самого государя императора, и этим же Указом поставлен вместо 1838 1839 год рождения. Нужно было увести дату рождения подальше от года пребывания в Смоленске великого князя, будущего императора Александра Второго, дабы избежать лишних пересудов и сплетен.
Ведь если бы это было просто ошибкой, Михаил Кузьмич Пржевальский и Елена Алексеевна сразу бы ее заметили и попросили бы поправить. С другой стороны, не стали бы родители маленького Николая подавать прошение на получение свидетельства на четырехлетнего ребенка, ибо, по существовавшим правилам, документы выдавались на детей пятилетних. И никто бы их прошения рассматривать не стал. Интересно также, что к книге, хранящейся в церкви села Лабкова, где была первичная запись по поводу рождения, доступ был ограничен специальным распоряжением. Ее нельзя было взять, чтобы ознакомиться с записями. Музейные работники свидетельствуют, что подлинник этой метрической книги никогда, нигде и никому публично не был представлен. В Музее Пржевальского в Смоленской области была лишь рисованная копия листа метрической книги с упомянутой записью о рождении. Но она, вполне понятно, не может служить документальным свидетельством, так как в ней не указан год заполнения, не читается месяц рождения и не понятно какое поставлено число рождения. Подобные ограничения просто так не делаются. Следы запутывались умышленно.
Следует еще добавить, что сам Николай Михайлович Пржевальский в письмах матери, когда это приходилось к слову, указывал годом своего рождения именно 1838-й.
Есть и еще один любопытный факт. Было это уже несколько позднее, когда Николай Пржевальский учился в шестом классе гимназии, в городе Смоленске. Гимназисты задумали уничтожить журнал, в который не любимый ими преподаватель записывал всякие их проказы. Тянули жребий. Произвести сие действо выпало Пржевальскому. Николай стащил журнал и выбросил его в Днепр. Было много шуму. Провели расследование, и всех, кто, по мнению наставников, мог быть причастен к этому проступку, посадили в карцер. Пржевальский вынужден был признаться. Не хотел, чтоб страдали невиновные товарищи. Ему грозило исключение из гимназии. Мать умоляла директора гимназии оставить сына, просила даже высечь его. Но сечь дворян гимназистов, начиная именно с 6-го класса, было строжайше запрещено. Происшествие же вышло далеко за пределы гимназии и стало известно попечителю. К нему-то и обратился директор, а попечитель возьми да и отпиши в Петербург. К наследнику престола он обращаться не имел права. Обратился к его другу графу Адлербергу. А вскоре пришел ответ, причем не от Адлерберга, а от самого Александра Николаевича. На письме попечителя было начертано: «Выпороть мерзавца, и всего делов!» И стояла подпись великого князя.