Термин «антисемитизм» придумал немец. Энциклопедия «Холокост» имени не приводит, но оно известно из других источников: журналист Вильгельм Марр, пустивший это словечко в мир в конце 1870-х годов — незадолго до того, как в России убили либерального царя, «попустительствовавшего» евреям.
Интересная параллель. В Германии термин есть, но погромов нет, и, кроме «пустых угроз» в памфлетах (во Франции этого добра еще больше), евреям ничего не навешивают. В России же термина нет, про «антисемитизм» слыхом не слыхивали, но громят с размахом и удовольствием, и именно после убийства царя-либерала. Это длится вплоть до 1917 года, когда Временное правительство (в котором нет ни одного еврея!) впервые в России принимает государственный закон, «запрещающий антисемитизм в любом его проявлении».
Кажется, это единственный пункт, в котором Ленин следует своему земляку Керенскому. Советская власть в 20-е годы антисемитизм преследует и евреев эмансипирует — реально. С маленькой оговоркой: все пути открыты только евреям-коммунистам, открестившимся от иудаизма и вообще от всякой религии. На евреев, хранящих традиции и обычаи предков, эмансипация не распространяется. В ту пору эта тема граничит с анекдотом (сарказм поэта Багрицкого и юмор поэта Уткина тому иллюстрации).
Лишь при Сталине этот сюжет возвращает себе зловещий смысл и — как убеждены авторы энциклопедии «Холокост» — из-за Гитлера. Тот в 30-е годы развернул антисемитскую программу, а этот, стремясь обезопасить себя от агрессии, подавал тому знаки к сближению. все на том же универсальном языке — антисемитском.
Не обезопасил.
Вопрос о том, какое зло меньше: Гитлер или Сталин — энциклопедия «Холокост» окончательно решает с помощью русской шутки 40-х годов:
«Сталин за всю жизнь поверил только одному человеку — Гитлеру».
Антисемитизм — дно бездны. Кромешная темень. Проклятый вопрос мировой истории.
Были попытки решить? Были. Вот три свидетельства, оставленные просветителями:
«В обмен на гражданские свободы евреи должны ассимилироваться в обществе и прекратить создавать «государство в государстве».
«Все для евреев как личностей, ничего для евреев как нации!»
«Еврейские общины, сами того не желая, укрепляли традиционный отрицательный образ еврея».
То есть: к евреям оказался неприменим нормальный этно-юридический подход, когда нация имеет свое компактное место и равные права среди других. Евреи такое место имеют: это община. Вопрос в правах. Надо жить либо в общине (в гетто), либо в обществе (уйдя из гетто).
Квадратура круга! Стать членом общества — значит перестать быть евреем. Остаться евреем — значит чувствовать, как сквозь добровольную ассимиляцию прорастает «что-то», и ты все равно выпадаешь из круга, из ряда, из равенства. «Государство в государстве»! А забудешь — так тебе напомнят.
Конечно, государство Израиль очерчивает магический круг, ставит себя в ряд с соседями. Но и тут история кровавым колесом напирает: мечта соседей — спихнуть это государство в море!
Что уж говорить про диаспору, про галут: как ни ассимилируйся — разглядят: череп измерят, кровь высосут на анализ, в пятом поколении обнаружат нос, уши, губы. Да ведь потому в XX веке и взяли в расчет «гены», что «конфессии» перестали работать! Дух прикрывал — плоть выдала.
ЧТО выдала? То, что звериным нюхом чуют антисемиты: что еврей ни при каких обстоятельствах не согласится забыть, что он еврей! Память рода неистребима.
Она, генная память, у всех людей неистребима. И Никон помнил, что он мордвин, и Некрасов — что поляк, и Аракчеев — что армянин, и Борис Годунов — что татарин, и Николай Романов — что датчанин.
На евреев История просто нахлобучила этот искус памяти. Выйдешь из темницы кагала на свет цивилизации — и начнут тебя испытывать на «равенство», обратно в кагал заталкивать — да ведь ты вправду и хотел выйти из общины, и не хотел.
«Изнутри общины еврей может говорить все, что угодно. Как только он покинет общину, в этом праве ему будет отказано». Эли Визель. Повесть «Горящие души», 1972 год.
И что же, на протяжении истории не было попыток решить эту проблему?
Были. Чемпионы толерантности, британцы, за 114 лет до Визеля предложили вариант: как сохранить овец в волчьем обществе, не превращая их в волков:
«Евреям было гарантировано гражданское равенство, право на национальное вероисповедание, культуру и обычаи, отмена ограничений по этническому принципу и предъявления к евреям особых требований».
Все это хорошо, во-первых, на бумаге и, во-вторых, в относительно мирное время. В кровавое время истина обнажается.
«В апреле 1944 года Хаим Вейцман обратился с письмом к Черчиллю. Он также был среди членов депутации, отправившейся 30.06.44 к Идену с требованием разбомбить комплекс Освенцим-Бжезинка или хотя бы железнодорожные пути к лагерю».
Оставим в стороне вопрос о личном отношении Черчилля и Идена к данной просьбе — он не вполне ясен. Но позиция Великобритании как Державы ясна вполне. Первое. Лучший способ помочь евреям, погибающим в лагере смерти, — выиграть войну поскорее, не отвлекая силы на попутные малозначащие операции. Второе. Сугубое внимание к погибающим евреям может вызвать у погибающих представителей других народов (например, у поляков) чувство, будто англичане жалеют их меньше. Третье. Если спасенные от гибели евреи наводнят Британию, это усилит у англичан антисемитизм. А Правительство Ее Величества, как известно, с антисемитизмом борется.
Замечательная логика. Чтобы окончательно покончить с антисемитизмом, надо дать евреям погибнуть.
Ержи Эйхгорн, описавший отправку эшелонов в лагерь смерти в 1945 году, заметил, что даже одна бомба, разворотившая пути, помешала бы немцам вывезти какую-то часть смертников. Сколько-то жизней было бы спасено.
Британцы же полагали, что надо победить зло стратегически, не оттягивая победу из-за тактических задач.
Попробуй опровергни.
«Валленберг отбросил всякую осторожность, когда банды нилашистов, прочесывая город в поисках евреев, стали врываться в дома, находившиеся под шведской защитой. Обнаружив евреев, нилашисты либо расстреливали их на месте, либо загоняли в товарные вагоны и отправляли в лагеря смерти. Обычно В. подъезжал на своем автомобиле к железнодорожным станциям, кирпичным заводам, гетто и др. сборным пунктам, откуда начинались депортации, и приказывал ответственному офицеру освободить арестованных, поименованных в зачитываемых им списках как имеющих шведские документы. Списки обычно к находившимся на сборных пунктах никакого отношения не имели, что сообразительные люди среди задержанных понимали сразу, немедленно отзываясь на выкликаемые фамилии. Ухищрение, как это ни удивительно, срабатывало не раз».
Интересно: а что чувствовали менее сообразительные, которые не успевали откликнуться на выкликаемые фамилии?
Найдется ли новый Шекспир на этот сюжет?
«Как только депортированные сходили с поезда, им, как всем их товарищам по несчастью, говорили, что они прибыли в пересыльный лагерь по пути в трудовые лагеря, должны принять душ и продезинфицировать одежду, перед тем как двинуться дальше.
Чтобы усилить иллюзию, им выдавали расписки на сданные деньги и ценные вещи. Место выгрузки было замаскировано под обычную железнодорожную станцию. Газовые камеры выглядели как душевые кабины, по периметру здания, где они располагались, были разбиты цветочные клумбы. Даже вход в камеры был замаскирован: на занавеске перед дверью красовалась цитата из 117-го Псалма Библии: «Вот врата Господа, праведные войдут в них».
Палачи тоже люди: выяснилось, что солдатам вермахта психологически тяжело расстреливать в упор безоружных, особенно детей и женщин. Сжигать их заживо в запертых церквях и школах тоже было излишним зверством. Поэтому нашли менее болезненный способ уничтожения: газовые камеры.
Справедливости ради надо признать, что камеры эти первоначально изобрели вовсе не для евреев. Хотя впоследствии статистики подсчитали, что, например, в Освенциме из каждых десяти удушенных девять были евреи, один же удушенный — поляк, цыган или русский — свидетельствовал об объективности судей. Но первоначально камеры были спроектированы немцами для немцев же: убивали больных, неполноценных и вообще всех, кто не дотягивал до сверхчеловека. Этот метод очистки нации был признан гуманным и назывался эвтаназией.
В войну продвинули газовые камеры на оккупированные территории. Построили стационары. Придумали душегубки на колесах: кузов автомашины, набитый людьми, запирается наглухо, туда пускают выхлопные газы от мотора; несколько минут — и можно вываливать трупы.
Вываливать трупы тоже было немецким воинам психологически тяжело. Поэтому для этой и подобной работы приспособили еще не удушенных евреев: составленные из них зондеркоманды опорожняли место, отмывали кровь и рвоту, чтобы следующие партии, загоняемые во врата Господни, не сразу догадывались, что их ждет, и не очень сопротивлялись перед вратами.
В Терезине евреям-инженерам даже доверили спроектировать и построить газовую камеру. Опыт не оправдался: выяснилось, что евреи втихую саботируют работу.
Пришлось отказаться от их услуг.
Газовые камеры совершенствовались. Подсчитали, например, что окись углерода убивает медленнее, чем цианид, поэтому первый вариант человеколюбиво признали более жестоким. Однако приходилось учитывать и то, что концентрация газа с каждым вдохом жертв уменьшается, а надо, чтобы жертвы успели умереть. Да и проветривать камеры приходилось. Кроме того, газ был тяжелее воздуха, он оседал на пол, обреченные люди, борясь за жизнь, затаптывали друг друга в надежде глотнуть под потолком свежего воздуха. Это был непорядок.
Разумеется, технические решения были бы найдены. Разгром помешал. Пришлось заметать следы: уничтожать всю эту технику. Не все успели: Красная Армия наступала слишком быстро.