[545]. В результате Дмитрий покинул Новгород, а князем был признан Василий. Таким образом, как отметил В. В. Каргалов, «в связи с продолжавшимся ослаблением великокняжеской власти непосредственное вмешательство татар в русские дела усиливалось»[546].
Необходимо отметить, что младшие братья Ярославичи — Ярослав и Василий — провели в ставке ордынского хана в общей сложности по полтора года. При этом Ярослав ездил в Орду дважды, а Василий — трижды.
Доля пребывания в Орде у Ярослава составила 3,6 процента от лет жизни (42 года), 1,9 процента от удельного княжения (26 лет) и 11,1 процента от великого княжения (9 лет). У Василия соответственно: 4,3 процента — от лет жизни (35 лет), 3,3 процента — от времени удельного княжения (около 30 лет) и 12,5 процента — от времени великого княжения (4 года).
После смерти в начале 1276 года великого князя Василия власть переходит к следующему по старшинству представителю рода — Дмитрию (удельному князю Переяславскому), старшему сыну Александра Невского. Причем источники не фиксируют поездки в этом году князя (или уполномоченных лиц), — для получения ярлыка. Однако официальное оформление вассальных отношений, как мы увидим ниже, все же состоялось.
Летописи достаточно подробно описывают участие русских войск в этот период во внешнеполитических мероприятиях Орды.
В частности, зимой 1274–1275 годов ордынцы совершили поход на Литву. При возвращении в степь татары разорили территорию Курского княжества[547]. В 1276–1277 годах русские князья участвовали в походе на Северный Кавказ (на «Ясы»), который возглавлял лично хан Менгу-Темир. Русско-ордынские войска подошли «ко Яскому городу ко славному Дедякову взяша его месяца февраля в 8 и многу корысть и полонъ взяша, а противных избиша бесчисленно, град же их огнем пожгоша»[548]. Причем летописец особо подчеркнул, что участвовавших в походе князей Глеба Белозерского, Федора Ярославского, Андрея Городецкого «Менгутемиръ добре почести… и похвали их вельми и одаривъ их отпусти въ свою отчину»[549]. Чуть позже, в 1277 году, Федор Ярославский и его зять Михаил Ростовский участвовали со своими дружинами в войне ордынцев в Дунайской Болгарии[550].
Участие русских княжеских дружин в военных действиях в интересах ордынских ханов свидетельствует о продолжении втягивания русских княжеств в ордынскую систему государственности.
Следующим этапом, связанным с усилением зависимости русских земель от Орды, необходимо признать 1280–1290-е годы. Непосредственно это было связано с образованием после смерти в 1280 году хана Менгу-Тимура второго военно-политического центра в степи. Как пишет А. Н. Насонов, один «из выдающихся золотоордынских военачальников темник Ногай занял обширную территорию к северу от берегов Черного моря, охватывающую значительную часть Южнорусской равнины к востоку от реки Десна»[551].
В это же время, зимой 1281–1282 годов, в Северо-Восточной Руси начинается усобица между братьями Александровичами. Андрей Александрович, удельный князь Городецкий, «испросивъ собе княжение великое подъ братомъ своимъ»[552], выдвинулся с «погаными Татары» на Переяславль, где был удельным князем его старший брат Дмитрий, который являлся и великим князем Владимирским. Ордынские войска разорили Муром и окрестности Владимира, Юрьева, Суздаля, Ростова и Твери, а 19 декабря 1281 года[553] захватили Переяславль. Князь Дмитрий покинул город и попытался укрыться в Копорье. Однако новгородцы, чьей территорией считалась крепость, отказали ему в убежище, и он отправился, скорее всего, к своему зятю Довмонту во Псков. Андрей сел на столе в Новгороде.
Но как только ордынский отряд покинул пределы русских земель, Андрей, несмотря на поддержку новгородцев, вынужден был уступить власть старшему брату. После этого он вновь навел татарские войска на Русь и, как отмечает Симеоновская летопись «сътвори зло въ земли Суждалскои такоже якоже преже сказахом»[554]. На этот раз князь Дмитрий предпочел бежать в Ногаеву Орду. Здесь ему удалось получить подтверждение своих властных полномочий, и уже в конце 1283 года он с ордынским отрядом привел к покорности новгородскую вольницу[555]. На небольшое время усобица затихла.
Объяснение этим событиям можно найти в том, что, по всей видимости, после смерти хана Менгу-Тимура Андрей первым прибыл ко двору нового хана Туда-Менгу (вступил на престол в августе 1281 года) за ярлыком на удел и убедил его, что великий князь Дмитрий не соответствует великокняжескому статусу. Необходимо отметить, что источники не фиксируют поездок переяславского князя в степь до отъезда его к Ногаю в 1282 году. Возможно даже, инициатива походов на земли русских княжеств исходила вовсе не от Андрея (или не только от него), а от новой верховной власти, требовавшей личной явки великого князя ко двору хана за ярлыком. Когда же Дмитрий прибыл в ставку пусть не хана, но не менее могущественного правителя[556], формальности были соблюдены, и ордынская власть перестала поддерживать Андрея. Кроме того, по справедливому мнению А. А. Горского, «можно полагать, что за время длительного пребывания Дмитрия в его улусе Ногаю удалось, используя свое влияние при дворе Туда-Менгу (который вскоре после воцарения отошел от государственных дел), добиться подтверждения пзолыка на великое княжение, полученного Дмитрием прежде от Менгу-Тимура»[557].
Все это логично сочетается с последующей эскалацией событий. В 1285 году «князь Андреи приведе царевича, и много зла сътворися крестьяномъ. Дмитрии же, съчтався съ братью, царевича прогна, а боляры Андреевы изнима»[558]. Никаких карательных последствий данный шаг Дмитрия не имел. Такое могло быть лишь в случае, если «царевич» (а «царевичами» в русской письменной традиции называли Чингизидов) действовал без ханского указа. Но тогда «царевич» должен был быть наказан ханом — вероятно, такой факт не ускользнул бы от внимания летописца. Сложившиеся обстоятельства четко ложатся на тот факт, что именно к периоду 1285–1286 годов следует отнести отстранение от власти хана Туда-Менгу. Ведь, по сведениям Рашид-ад-Дина, он царствовал «некоторое время». Затем власть узурпировали, «под тем предлогом, что он помешан», сыновья Менгу-Тимура — Алгуй и Тогрыл и сыновья Торбу — Тула-Бука и Кунчек и «сами совместно царствовали пять лет». Поскольку убийство Тула-Буки и Алгуя произошло в 1291 году, то отречение Туда-Менгу необходимо отнести к 1285–1286 годам. При этом Бейбарс отмечает, что Туда-Менгу правил также пять лет, а вступил он на престол в августе 1281 года. В этом случае также получаем дату — 1286 год[559]. Полученная дата также соответствует мартовскому 1285/1286 году русских летописей. Вероятно, воспользовавшись безвластием в степи, Андрей и привел ордынскую рать, которая была разгромлена Дмитрием. Это поражение, а также то, что новым ханом Орды стал ставленник Ногая (покровителя Дмитрия) Тула-Бука, на время остудило притязания князя Андрея на великокняжеский престол.
Впрочем, хорошие отношения между Ногаем и центральной властью в лице хана Тула-Буки продолжались недолго. Нарастание противоречий ярко прослеживается на примере уже описанных нами событий в Курском княжестве, когда баскак Ахмат, вероятно ставленник Ногая, организовал во владениях князей Воргольского и Липовичского две слободы, что наносило очевидный экономический урон князьям. Дело закончилось военными действиями с участием ордынских войск, причем успех был на стороне Ахмата, и русские князья вынуждены были бежать: Святослав Липовичский в воронежские леса, Олег — к Тула-Буге. В апреле Святослав «без царева слова» напал на баскаческий отряд и уничтожил его. Олег из-за этого поссорился с ним; он привел от хана отряд татар и убил Святослава с двумя сыновьями, но позже погиб и сам; причем гибель его, вероятно, связана с прибытием отряда татар, присланного Ногаем[560].
В 1291 году при активном участии Ногая ханом становится Токта (Тохта). Вероятно, ордынский временщик был вполне уверен в Своем ставленнике. Однако тот начинает постепенно усиливать свою политическую роль. Это проявилось среди прочего и в нашествии в 1293 году на Владимирское княжество ордынских войск во главе с братом хана Токты Туданом, которое в русской историографии получило название «Дюденева рать». Любопытно, что Симеоновская летопись отмечает только, что «бысть въ Русской земли Дюденева рать на великаго князя Дмитрея Александровичя»[561], тогда как Московский летописный свод подчеркивает, что «князь Андреи Александровичь иде во Орду и со иными Русскими князи, и жаловася на брата своего на великого князя Дмитрея Александровичя»[562]. То есть в первом случае поход ордынских войск выглядит как инициатива хана, тогда как во втором — инициатива противников Дмитрия Переяславского. Надо полагать, что в данном случае интересы сторон совпали как нельзя лучше. В результате крупномасштабного нашествия было разорено четырнадцать городов Владимиро-Суздальской Руси. Как отметил В. В. Каргалов, записи «о том, что Дюдень разрушил такое же количество городов, как и Батый (14), подчеркивают сопоставимость в глазах летописцев этих двух походов»